Перевод настоящего решения ЕСПЧ является техническим и выполнен в ознакомительных целях.

С решением на языке оригинала можно ознакомиться, скачав файл по ссылке

Третья Секция

Дело «Рашкин против России»

(жалоба №69575/10)

Постановление

Страсбург

7 июля 2020

Данное постановление вступило в силу, но может быть подвергнуто редакционной правке.

В деле «Рашкин против России»,
Европейский суд по правам человека (третья секция), заседающий в качестве комитета в составе:
Paul Lemmens, Предеседатель,
Georgios A. Serghides,
Helen Keller,
Dmitry Dedov,
Alena Poláčková,
María Elósegui,
Lorraine Schembri Orland, судьи,
и Olga Chernishova, заместитель Секретаря секции,

Учитывая:
жалобу (№69575/10) против Российской Федерации, поданную в суд в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее-Конвенция) гражданином России г-ном Валерием Федоровичем Рашкиным (далее-Заявитель) 11 ноября 2010 года;

решение уведомить правительство Российской Федерации (далее-Правительство) о жалобе в части, касающейся установления ответственности заявителя за клевету, и признать

неприемлемой остальную часть жалобы;

замечания сторон;

решение об удовлетворении возражения правительства на рассмотрение жалобы Комитетом;

Рассмотрев дело в закрытом заседании 9 июня 2020 года,
Выносит следующее решение, которое было принято в тот же день:

Введение

1. Дело касается признания члена парламента виновным в клевете в связи с его выступлением на политическом митинге.

Факты

2. Заявитель родился в 1955 году и проживает в Саратове. Его представлял в суде г-н К. Сердюков, адвокат, практикующий в Москве.

3. Правительство было представлено сначала представителем Российской Федерации в Европейском суде по правам человека г-ном г. Матюшкиным, а затем его преемником на этом посту г-ном М. Гальпериным.

4. Факты дела, представленные сторонами, могут быть обобщены следующим образом.

5. Заявитель был депутатом парламента от оппозиционной Коммунистической партии. 7 ноября 2009 года на митинге в Саратове, посвященном 92-й годовщине большевистской революции, он обвинил власти в “преступлениях против русского народа”:
“Мы отмечаем как минимум шесть преступлений перед народом, перед русской нацией этой власти, начиная от Ельцина с его камарильей и заканчивая Путиным и Медведевым….
… Все эти преступления лежат тяжелым грузом на власти, которая совершила переворот в девяносто первом году. На Ельциных, Володиных, Слисках, Медведевых, Путиных. Кровью они должны смыть этот позор, который они нам здесь навязали”

6. Г-н Володин, депутат парламента от правящей партии «Единая Россия», избранной в Саратовской области, подал иск о клевете на заявителя в связи со второй частью процитированного высказывания.

7. 7 апреля 2010 года Ленинский районный суд Саратова удовлетворил иск, установив следующее:
«Суд считает, что в своем выступлении господин Рашкин сделал фактическое заявление о том, что господин Володин совершил преступления против народа и нации, и это выступление отразилось непосредственно на истце. Суд пришел к такому выводу по следующим основаниям.
Господин Володин хорошо известен в Саратове, так как он депутат, представляющий Саратовскую область… Несмотря на то, что ответчик использовал фамилию истца во множественном числе, суд с этим согласен … что господин Рашкин использовал метод «неполного наименования лица, о котором идет речь»… Фамилия употреблялась во множественном числе, а имя и отчество не упоминались. Однако значительное число граждан и избирателей поймут, что речь идет о господине Володине, который представляет Саратовскую область в государственных органах …
Суд считает, что речь господина Рашкина не соответствует действительности… имеются утверждения о фактах, свидетельствующие о нарушении господином Володиным уголовного законодательства и характеризующие истца негативно … Более того, указанные факты не соответствуют действительности, учитывая, что истец не участвовал в событиях 1991 года, поскольку в то время преподавал в университете и был членом местного парламента …

…Истец представляет интересы избирателей Саратовской области в государственных органах и возглавляет партию «Единая Россия»…помимо этого, занимает руководящие должности, в том числе должность вице-спикера и заместителя председателя Государственной Думы, что наносит существенный ущерб его деловой репутации, чести и достоинству.”
Районный суд обязал заявителя выплатить господину Володину 1 000 000 российских рублей (25 640 евро) в качестве компенсации морального вреда.

8. 19 мая 2010 года Саратовский областной суд, рассматривая дело в качестве суда апелляционной инстанции, оставил решение суда первой инстанции в силе.

Право

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

9. Заявитель жаловался на то, что привлечение его к ответственности за клевету в адрес другого депутата нарушило его право на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 Конвенции, которая гласит следующее:
“1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует Государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц….”

А. Приемлемость

10. Суд отмечает, что жалоба не является явно необоснованным, равно как и не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в статье 35 Конвенции. Поэтому она должна быть признана приемлемой.

В. По существу дела

11. Заявитель утверждал, что российские суды не рассмотрели дело в соответствии с принципами, закрепленными в статье 10 Конвенции. Он был оппозиционным политиком и членом парламента, и поэтому его речь должна была пользоваться усиленной защитой в соответствии с этим положением. Он не обвинил господина Володина в каком-то конкретном преступлении, а возложил ответственность за преступления против людей на власть имущих в целом, а не на отдельных лиц. Сумма компенсации морального вреда легла на него непосильным бременем; он продал часть своей собственности, чтобы выплатить ее. Многие случаи, о которых правительство упоминает ниже, касались высокопоставленных государственных чиновников, в пользу которых были присуждены крупные денежные компенсации.

12. Правительство утверждало, что заявитель ошибочно обвинил г-на Володина в совершении преступлений против российской нации. Оспариваемые заявления не были основаны на проверенной или поддающейся проверке информации и могли нанести реальный ущерб репутации депутата, подорвать его компетентность и порядочность в глазах общественности. Утверждения заявителя превысили пределы допустимой критики, и вмешательство было необходимо для подавления необоснованных обвинений. Размер компенсации был определен исходя из моральных страданий, которые испытал господин Володин. Будучи избранным представителем народа и законодателем, он был обвинен в совершении преступлений и нарушении закона. Правительство сослалось на случаи, когда были вынесены аналогичные решения.

13. Суд признает, что установление ответственности заявителя и присуждение ему возмещения ущерба представляли собой вмешательство в его право на свободу выражения мнения. Вмешательство имело законное основание, в частности статью 152 Гражданского кодекса, которая позволяла потерпевшей стороне добиваться судебной защиты своей репутации и требовать возмещения морального вреда (см. текст Положения, «Новая газета и Милашина против России», № 45083/06, § 36, 3 октября 2017 г.). Он также преследовал законную цель защиты репутации или прав других лиц по смыслу пункта 2 статьи 10. Остается установить, было ли это вмешательство “необходимым в демократическом обществе».

14. При пересмотре в соответствии со статьей 10 решений национальных судов Суд должен убедиться в том, что национальные органы власти применяли стандарты, которые соответствовали принципам, воплощенным в статье 10, и опирались на приемлемую оценку соответствующих фактов (см. Perinçek V. Switzerland [GC], no.27510/08, § 196, ECHR 2015 (выдержки)). Общие принципы, касающиеся свободы оценки и установления баланса между правом на свободу выражения мнения и правом на уважение частной жизни, изложенные в судебной практике суда, были обобщены в деле Axel Springer AG V. Germany ([GC], no. 39954/08, § § 85-95, 7 февраля 2012 г.). Необходимо принять во внимание следующие элементы: позицию заявителя, позицию лица, против которого была направлена его критика, контекст и объект оспариваемого заявления, его характеристику национальными судами и наложенную санкцию (см. «Красуля против России», № 12365/03, § 35, 22 февраля 2007 года).

15. Что касается позиции заявителя, суд отмечает, что он был депутатом парламента от оппозиционной партии. Он еще раз отмечает, что, хотя свобода выражения мнений важна для всех, она особенно важна для избранных представителей народа. Они представляют свой электорат, привлекают внимание к проблемам, которые они спытывают, и защищают их интересы. Соответственно, вмешательство в свободу выражения мнения оппозиционного члена парламента, такого как заявитель, требует самого пристального внимания (см. Castells V. Spain, 23 April 1992, § 42, Series A no.236, и Jerusalem V. Austria, no. 26958/95, § 36, ЕСПЧ 2001-II). Заявления членов парламента, независимо от того, сделаны ли они в рамках заседаний палат или вне парламента, являются политической речью par excellence (см. Karácsony and Others v. Hungary [GC], nos.42461/13 и 44357/13, § 137, 17 мая 2016 года).

16. Г-н Володин также был депутатом парламента, но избран от правящей партии. Как профессиональный политик, который неизбежно и сознательно помещает свои слова и действия в поле пристального внимания со стороны прессы и общественности, он должен быть готов проявлять большую степень терпимости, в том числе в отношении того, что касается критики в его адрес. Требования защиты репутации политика должны были быть сопоставлены с интересами открытого обсуждения политических вопросов (см. Oberschlick V. Austria (no.1), 23 May 1991, § 59, Series A no. 204).

17. Заявитель выступил с речью на собрании сторонников Коммунистической партии. Он назвал господина Володина в числе политиков прошлого и настоящего, которых он считал ответственными за беды, постигшие страну после государственного переворота 1991 года, попытки захвата власти президентом СССР Горбачевым, которая, как утверждалось, ускорила распад коммунистической партии и распад СССР. Таким образом, его заявление представляет собой утверждение о коллективной политической ответственности, а не обвинение в совершении конкретных преступлений. Как форма политического самовыражения заявление полльзовалось высоким уровнем защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для обоснования необходимости ограничений в отношении политической речи требуются очень веские основания (см. Morice V. France [GC], no.29369/10, § 125, ECHR 2015). Суд также вновь заявляет, что по своей природе политическая речь должна быть противоречивой и часто опасной (см. Перинчек, цитируемый выше, § 231, с дальнейшими ссылками).

18. При рассмотрении иска г-на Володина национальные суды не учитывали контекст, в котором были сделаны оспариваемые утверждения, и не признавали роль сторон как политических субъектов. Их решения сводились к оценке ущерба, который мог быть нанесен репутации г-на Володина в связи с утверждениями заявителя, а также отсутствовало обоснование того, что они считали фактами, свидетельствующими о преступном поведении. Они не признали, что в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции существует мало возможностей для ограничения свободы слова, которое, как и речь в данном конкретном случае, носит политический характер. Они также не попытались найти баланс между необходимостью защиты репутации истца и правом заявителя на свободу выражения мнений. Эти недостатки позволяют сделать вывод о том, что национальные суды “не применяли стандарты, соответствующие принципам, закрепленным в статье 10”, и не привели соответствующих и достаточных оснований для оправдания вмешательства (см. Терентьев В. Россия, № 25147/09, § 24, 26 января 2017 г.).

19. Наконец, что касается суровости санкции, суд вновь заявляет, что непредсказуемо большие суммы компенсации по делам о диффамации способны оказать сковывающее воздействие на свободу выражения мнений и поэтому требуют самого тщательного изучения с его стороны (см. Bladet Tromsø and Stensaas V. Norway [GC], no. 21980/93, § 64, ECHR 1999‑III, и Kasabova V.Bulgaria, no. 22385/03, § 71, 19 апреля 2011 года). Г-ну Володину было присуждено 1 000 000 рублей в качестве компенсации морального вреда, то есть более 25 000 евро на момент расчета. Эта сумма была необычно высокой в абсолютном выражении, но также во много раз выше по сравнению с присуждаемыми компенсациями по аналогичным делам о клевете, которые были представлены в суд (см., например, Гринберг против России, № 23472/03, § 12, 21 июля 2005 года – 2500 рублей Губернатору Ульяновской области из заявленных им 500 000 рублей; Федченко против России, № 33333/04, § 15, 11 февраля 2010 года – 5000 рублей члену парламента из заявленных им 500 000 рублей; Новая газета и Бородянский против России, № 14087/08, § 15, 28 марта 2013 г.-60 000 руб. губернатору Омска из заявленных им 500 000 руб.).

20. Суд вновь заявляет, что компенсации столь большого размера вызовут повышенное внимание к их соразмерности (см. Pakdemirli V. Turkey, no. 35839/97, § 59, 22 февраля 2005 года, и Gouveia Gomes Fernandes and Freitas e Costa V.Portugal, no. 1529/08, § 54, 29 марта 2011 года). Решение о возмещении ущерба должно иметь разумную соразмерность с причиненным ущербом репутации (см. Independent News and Media and Independent Newspapers Ireland Limited V. Ireland, no. 55120/00, § § 110-13, ECHR 2005-V (выдержки) и Tolstoy Miloslavsky v. Соединенное Королевство, 13 июля 1995 года, § § 48-51, Серия А № 316‑B). Однако при вынесении решения о денежной компенсации национальные суды не провели серьезной оценки его пропорциональности по отношению к финансовому положению и ресурсам заявителя (сравните Kwiecień V. Poland, no. 51744/99, § 56, 9 января 2007 года). Что касается обоснования столь большой суммы тем, что истец был политиком и известным общественным деятелем, то эта позиция противоречит конвенционному подходу, согласно которому видные политические деятели, такие как член парламента от правящей партии в данном конкретном случае, должны быть готовы терпеть резкую критику и не могут требовать такого же уровня защиты, как частное лицо, неизвестное общественности., особенно когда это заявление не касалось их личной жизни и не вторгалось в их интимную жизнь (см. Couderc and Hachette Filipacchi Associés V. France [GC], no.40454/07, §§ 84 и 123, ECHR 2015 (выдержки)). В этих обстоятельствах суд приходит к выводу, что столь большая компенсация г-ну Володину не преследовала “насущной социальной потребности” и не была “необходима в демократическом обществе” (сравните I Avgi Publishing and Press Agency S. A. and Karis V. Greece, no.15909/06, § 35, 5 июня 2008 года).

21. Принимая во внимание неприменение российскими судами принципов, закрепленных в статье 10 Конвенции, и возложение на заявителя обязанности по возмещению морального ущерба в чрезмерно высоком размере, суд признает нарушение положения Конвенции

II. Применение статьи 41 Конвенции

22. Статья 41 Конвенции предусматривает следующее:
«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне..”

23. Заявитель просил суд определить размер компенсации. Правительство заявило, что эта претензия должна быть отклонена, поскольку заявленная сумма не была указана.

24. В соответствии с пунктом 1 Правила 60 Регламента суда заявитель, желающий получить справедливое удовлетворение в связи с материальным ущербом или судебными расходами, должен предъявить конкретное требование на этот счет. Поскольку в настоящем деле заявитель не указал заявленные суммы, суд не выносит решения по этим главам (правило 60 § 3) (см. Narodni List D. D. V. Croatia, no.2782/12, § 77, 8 ноября 2018 года).

25. Напротив, поскольку моральный ущерб по своей природе не поддается точному исчислению, правило 60 не препятствует суду рассматривать требования о возмещении морального вреда, которые заявители не определили количественно, оставляя сумму на усмотрение суда (см. Нагметов против России [ГК], № 35589/08, § 72, 30 марта 2017 г.). Произведя оценку на справедливой основе, суд присуждает заявителю 7800 евро в качестве компенсации морального вреда плюс любой налог, который может быть взимаем.

26. Суд считает целесообразным, чтобы процентная ставка по дефолту была основана на предельной кредитной ставке Европейского центрального банка, к которой следует добавить три процентных пункта.

На основании этого суд

1. объявляет единогласно жалобу приемлемой;

2. постановляет четырьмя голосами против трех, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

3. постановляет четырьмя голосами против трех,

а) что государство-ответчик обязано выплатить заявителю в течение трех месяцев с даты вступления решения суда в законную силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции 7800 евро (семь тысяч восемьсот евро) плюс любой налог, который может взиматься в связи с моральным ущербом, подлежащий конвертации в валюту государства-ответчика по курсу, применимому на дату урегулирования спора;;

(b) что с момента истечения вышеуказанных трех месяцев до момента урегулирования простые проценты выплачиваются на вышеуказанную сумму по ставке, равной предельной кредитной ставке Европейского центрального банка в период дефолта плюс три процентных пункта.

Совершено на английском языке и уведомлено в письменной форме 7 июля 2020 года в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к настоящему решению прилагаются отдельные мнения судей Сергидеса, Дедова и Элосеги.

Особое мнение судьи Сергидеса.

1. Заявитель, который в то время был депутатом, жаловался в суд на то, что, привлекая его к ответственности за клевету на другого депутата, г-на Володина, государство-ответчик нарушило его право на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 Конвенции. Заявитель, в частности, “сделал фактическое заявление о том, что г-н Володин совершил преступления против народа и нации”, тем самым “предполагая, что г-н Володин нарушил уголовное законодательство”, которое национальные суды сочли не соответствующим действительности (см. решение районного суда, приведенное в пункте 6 решения, оставленное в силе апелляционным судом области, см. пункт 7 решения).

2. Я со всем уважением не согласен с решением суда о том, что имело место нарушение права заявителя на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 Конвенции.

3. Я имел честь заранее ознакомиться с особыми мнениями моих уважаемых коллег, судьи Дедова и судьи Элошеги, с которыми я согласен.

4. Тем не менее я решил написать совершенно отдельное мнение, а не присоединяться к одному из них или повторять, по моему мнению, все или некоторые из их аргументов.

5. Причина выражения мной особого мнения – это желание кратко рассмотреть один важный вопрос, а именно вопрос о конфликте или столкновении между различными правами человека, вопрос, Как видно из решения суда, который, как представляется, возникает в настоящем деле, а именно: конфликт между правом заявителя на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 и правом г-на Володина на защиту своей репутации или частной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции.

6. Справедливо утверждалось, что «в тех случаях, когда осуществление одного права препятствует осуществлению другого права, иными словами, возникает коллизия прав, препятствующее право должно характеризоваться как вмешательство » . В данном случае речь идет о статьях 10 и 8; они содержат ограничения, которые включают в качестве законной цели “защиту прав и свобод других лиц”, а статья 10 также предусматривает “защиту репутации»… других”, и это одна из актуальных проблем. В данном случае право г-на Володина на защиту своей частной жизни может быть охарактеризовано как вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения.

7. Принцип неделимости прав , основанный на идее целостной взаимосвязи прав человека и отвергающий любую правовую иерархию между ними, не может помочь в разрешении коллизии прав человека.

8. Точно так же принцип действенности[3] как норма международного права, закрепленная в каждом положении конвенции, в данном случае – не может разрешить коллизию, поскольку эта норма, которая одинаково важна в каждом положении, является гарантом эффективной защиты каждого права, к которому она применяется.

9. Однако, на мой взгляд, принцип эффективности наряду с принципом соразмерности может способствовать разрешению конфликта прав человека с использованием следующей методологии. Принцип действенности как норма международного права в положении Конвенции, которое обеспечивает право человека, в данном случае статья 10, находящаяся в конфликте с другим правом человека, в данном случае право на частную жизнь в соответствии со статьей 8, будет способствовать определению степени, в которой одно право может быть ущемлено конфликтом, если другое право будет иметь преимущественную силу. Аналогичным образом, этот критерий будет применяться в отношении другого положения Конвенции и права, которое находится в конфликте с первым, и оно “может быть охарактеризовано как вмешательство” в первое. В этой связи следует подчеркнуть, что право, ядро которого отрицается или отрицательно затрагивается, будет подвергаться большему ущемлению, чем право, отрицательно затрагивающее только один аспект – несущественный аспект.

10. Впоследствии принцип соразмерности будет применяться путем взвешивания на весах не двух равных прав, а того ущерба, который каждое право потенциально может понести в конфликте. Тогда конфликт может быть разрешен путем выяснения того, какое право затронуто конфликтом в большей степени. Приведенная выше методология, использующая принцип действенности в качестве нормы наряду с принципом пропорциональности, используется здесь путем использования принципа действенности в качестве метода толкования, который стремится найти наилучший подход к толкованию при разрешении конфликта прав.

11. С другой стороны, коллизия может быть разрешена путем использования принципа действенности в качестве нормы международного права, закрепленного в понятии «жертва “в статье 34 Конвенции, которое также закреплено во всех положениях Конвенции, таким образом, в статьях 10 и 8, путем использования термина” каждый» и путем сравнения ущерба, который заявитель в суде (предполагаемая жертва) понес бы, с ущербом, который другое лицо – чье право находится в конфликте – понесло бы, если бы право заявителя не было реализовано.

12. Этот критерий, ориентированный на жертву, по существу является тем же самым, что и критерий, ориентированный на права, поскольку в конечном счете предполагаемая жертва понесет больший ущерб, если будет отвергнуто его право, по сравнению с ущербом, понесенным другим лицом, чье основное право осталось незатронутым, причем отрицательно будет затронут только один несущественный аспект. Я считаю, что цель Конвенции и одно из свойств принципа эффективности как нормы международного права в целом – а не только как элемента положения Конвенции-состоит в том, чтобы обеспечить большую защиту праву и жертве, которая понесет больший ущерб в результате конфликта прав и находится соответственно в более слабом или более уязвимом положении.

13. В настоящем деле установление факта нарушения статьи 10, как это сделало большинство, более негативно сказалось бы на праве на защиту репутации или частной жизни г-на Володина (истца во внутреннем судопроизводстве) в соответствии со статьей 8 Конвенции и на нем самом как потерпевшем, который был ложно обвинен заявителем в преступных деяниях, чем на праве заявителя на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 и на нем самом как “потерпевшем”, если бы суд не установил нарушения статьи 10 Конвенции, каково мнение трех несогласных.

14. Заявитель, ложно обвинив г-на Володина в совершении преступлений, грубо нарушил его право на защиту своей репутации и частной жизни, предусмотренное статьей 8 Конвенции. Эти обвинения нанесли ущерб основному праву господина Володина на частную жизнь, в том числе его репутации. Удерживая заявителя от таких заявлений, его собственное право на свободу выражения мнений в соответствии со статьей 10 не пострадало бы, поскольку это право не включает в себя выражение ложных обвинений в преступных действиях, как справедливо продемонстрировали мои два уважаемых коллеги. Ложные обвинения в том, что кто-то совершает преступления, не могут рассматриваться как представляющие общий интерес.

15. Делая вывод о том, что заявитель не понес бы никакого ущерба своим правам, если бы национальные суды не препятствовали ему делать клеветнические заявления, можно, таким образом, на основе вышеизложенного методологического подхода увидеть, что на самом деле в настоящем деле не было никакого столкновения между правами. Следует подчеркнуть, что статья 10 Конвенции не защищает отдельных лиц, даже в политическом контексте, от наказания за ложные заявления, вменяющие уголовную ответственность невиновным лицам, репутация которых в результате будет подорвана.

Особое мнение судьи Дедова.

1. Я сожалею, что Палата разделилась по вопросу о балансировании конфликтующих интересов в рамках толкования статьи 10 Конвенции. В пункте 16 решения большинство судей пришли к выводу, что заявление заявителя “представляло собой декларацию коллективной политической ответственности, а не обвинение в конкретных уголовно-правовых преступлениях. Как форма политического выражения она пользуется высоким уровнем защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для обоснования ограничений на политическую речь требуются очень веские основания (см. France [GC], no. 29369/10, § 125, ECHR 2015)”. Вместо этого национальные суды дали буквальное толкование заявлению заявителя, который прямо обвинил истца в шести преступлениях. Суд посоветовал отечественным судьям закрыть глаза на то, что было сказано на самом деле, и истолковать слова заявителя по-другому. Да, это могло бы быть декларацией коллективной политической ответственности, возможно, в другое время и в другом месте, но гораздо важнее рассмотреть, как общественность поняла это заявление. И общественность поняла, что истец совершил шесть преступлений – помимо привлечения к общей политической ответственности, которую обычно берет на себя каждая правящая партия.

2. 2. Я должен отметить, что понятие “преступление” не тождественно и даже не похоже на политическую ответственность. Это понятно для всех. Слово «преступление», на мой взгляд, не может быть использовано в качестве преувеличения, метафоры или образного, даже для декларации политической ответственности. В свою очередь, политическая ответственность означает государственное управление и/или последствия (не обязательно негативные) государственной деятельности правительства. В ходе национального разбирательства заявитель подчеркнул, что на самом деле это была метафора, и судьи не согласились с этим из-за конкретной ассоциации со словом “преступление”. Затем заявитель пояснил, что его речь (произнесенная на митинге, посвященном годовщине Великой Октябрьской революции 1917 года) была направлена на публичную критику правительства за нарушение прав трудящихся, вызванное ростом цен, падением качества жизни и неудовлетворительным качеством медицинского обслуживания. Однако заявитель не представил никаких доказательств того, что истец (будучи членом федерального парламента) участвовал в принятии какого-либо правительственного решения. Вместо этого адвокаты заявителя полагали, что бремя доказывания (что истец не был вовлечен в антирабочие решения) было переложено на истца. Объяснение заявителя о том, что его заявление должно было быть отнесено к политической ответственности, но не к преступлениям, не было принято Национальным судом, который обязал заявителя вновь представить такое объяснение общественности, чтобы опровергнуть его предыдущее заявление. Национальный суд помнил о том, что свобода выражения мнения должна уважаться, и сослался на Всеобщую Декларацию прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах и на решение по делу Коломбани и другие против Франции (№51279/99, 25 июня 2002 года). Вместо этого суд пришел к выводу, что такого толкования будет достаточно без дополнительных разъяснений общественности; однако общественность все равно будет считать, что истец является преступником. Таким образом, толкование судом оспариваемого заявления поставило национальные суды в неудобное положение.

3. 3. Суд сослался на общие принципы, касающиеся свободы оценки и взвешивания права на свободу выражения мнений против репутации других лиц, изложенные в деле Axel Springer AG V. Germany ([GC], no.39954/08, § § 85-95, 7 февраля 2012 года). Однако в пункте 82 этого решения суд вновь подтвердил, что “свобода выражения мнения несет с собой » обязанности и ответственность … даже в отношении вопросов, представляющих серьезную общественную проблему». Эти обязанности и ответственность могут приобретать значение, когда речь идет о посягательстве на репутацию названного лица и нарушении “прав других”. Таким образом,”требуются особые основания для того, чтобы средства массовой информации могли быть освобождены от своей обычной обязанности проверять фактические заявления, клевещущие на частных лиц». В настоящем деле суд вышел за эти пределы, заявив, что форма политического выражения пользуется высоким уровнем защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для обоснования ограничений на политическую речь требуются очень веские основания. На мой взгляд, суд применил общие принципы в том смысле, что честь и достоинство политика должны быть защищены в меньшей степени, чем честь и достоинство обычного человека, а политическое самовыражение пользуется более высоким уровнем защиты в соответствии со статьей 10.

4. 4. Это означает, что, по мнению суда, истец как политик (хотя и невиновный человек) должен терпеть фразу заявителя “преступления лежат на них и могут быть смыты только кровью”, которой заявитель призывал к произвольному убийству политических оппонентов, в том числе и истца. Я не уверен, что суд должен поддерживать эту практику или, как в данном случае, закрывать глаза на готовность к совершению актов насилия. Однако местные власти отреагировали на это проявление ненависти. Прокурор вынес заявителю предупреждение воздержаться от любого подстрекательства к революции. Национальный суд сослался на содержание заявления,когда оценивал моральный ущерб, причиненный истцу.

5. 5. Я не могу согласиться с подходом суда, когда он говорит, что поскольку не было непосредственной угрозы насилия, вызванной высказыванием ненависти, то оно должно быть защищено в соответствии со статьей 10. Нельзя отрицать, что насилие может часто – и обычно так и происходит- проявляться как результат накопления, что не позволяет рационально обсуждать общественно важные вопросы. Я вижу, что задачей суда должно быть содействие рациональному общественному обсуждению в рамках его судебной политики. Заявление, сделанное заявителем, оставалось далеким от рационального обсуждения.

6. 6. Причин для насилия может быть тысячи, и ненавистнические высказывания обычно являются лишь одной из них. Это относится и к тому, что произошло во многих странах, и к тому, что происходит сейчас в США. В России не было насилия, потому что коммунистическая партия не имела сильной поддержки во время оспариваемого события, но если заявитель продолжит в том же духе, его заявления будут поддерживать высокий уровень напряженности и враждебности в обществе. Я не могу поддержать заявителя из-за формы его выражения и из-за существа его антилиберальной речи против реформ, которые закончились присоединением России к Конвенции в 1998 году.

7. 7. Настоящее дело, на мой взгляд, не было решено в соответствии с другими аналогичными делами суда, касающимися политического выражения мнений. В деле судьи Кудешкиной (Кудешкина против России, № 29492/05, 26 февраля 2009 года), которая критиковала огромные полномочия председателей российских судов, подрывающие независимость судей, суд подчеркнул, что ее заявление было основано на ее личном опыте (там же., § 94). В деле Мориче (приведенном выше и см. пункт 16 решения суда) обвинения, выдвинутые заявителем, основывались на его оценке фактических обстоятельств. В деле Савва Терентьев против России (№10692/09 от 28 августа 2018 года) заявитель был осужден за разжигание ненависти и насилия в отношении сотрудников полиции; однако суд пояснил, что комментарий заявителя был частью прений, что он показал свое эмоциональное неодобрение и неприятие того, что он рассматривал как злоупотребление полномочиями со стороны полиции. Напротив, в данном случае заявитель вел безответственную ненавистническую речь против политических оппонентов, которая не была основана на каких-либо фактических обстоятельствах. Эта речь была представлена судом как обсуждение общей политической ответственности федерального правительства. Согласно решению суда, принятому большинством голосов, истец может стать объектом клеветы и личных нападок только потому, что он является политиком и членом правящей партии. Более того, вряд ли можно сказать, что истец является членом правительства, поскольку в России назначение министров основывается на их управленческих навыках, а не на их принадлежности к правящей партии.

8. 8. Поэтому было бы слишком сильно утверждать, что национальные суды не применяли наши стандарты, поскольку они не учитывали политический контекст дела или роль политических партий. Я не знаю ни одного случая, когда было бы предложено поддержать такой способ осуществления политической функции. Кроме того, я считаю, что такая форма, используемая заявителем для критики политических оппонентов, может рассматриваться как действие, направленное на возбуждение ненависти или вражды, и она не может быть защищена статьей 10. Вывод суда о нарушении статьи 10 был основан на презумпции того, что национальные суды не смогли найти баланс между необходимостью защиты репутации истца и правом заявителя на свободу выражения мнений. Однако суд не может игнорировать фактические обстоятельства дела, которые влияют на это уравновешивание. Для установления факта нарушения суд не может применять нормы Конвенции теоретически, но только в связи с обстоятельствами дела. Наконец, я хотел бы выразить свою поддержку анализу и выводам, сделанным моими дорогими коллегами, судьями Сергидесом и Элосеги, в их отдельных мнениях.

Особое мнение судьи Элосеги.

1. Я согласен со всеми доводами моих коллег судей Дедова и Сергидеса. Со своей стороны, я хотел бы подчеркнуть, что национальные суды должным образом взвешивают на весах два соответствующих права: право на свободу выражения мнений (статья 10) и право на защиту своей чести и репутации (Статья 8). Мы имеем дело с делом о диффамации в гражданском праве. Г-н Володин подал гражданский иск против г-на Рашкина, заявителя, за клевету. В гражданских судах истец утверждал, что господин Рашкин обвинил его в совершении преступления. На мой взгляд, не согласившись с большинством в Палате, российские национальные суды пришли к правильному выводу, взвешивая противоречивые права, а именно, что оскорбление, нанесенное господином Рашкиным господину Володину, не подпадает под защиту статьи 10 Конвенции. При этом они применяли критерии судебной практики Суда. Теперь суд должен был тщательно изучить именно фразу, относящуюся к этому обвинению в преступлении. Заявитель г-н Рашкин утверждал, что российские гражданские суды не уважали его свободу выражения мнения и что наказание было несовместимо с Европейской конвенцией о правах человека.

2. Задача суда в данном конкретном случае состояла в том, чтобы проанализировать, распространяется ли свобода выражения мнений на оскорбления без какой-либо фактической основы или заявления, которые не соответствуют действительности. Для целей данного анализа, я буду применять критерии, установленные по делу Перинчека против Швейцарии ([ГК], нет. 27510/08, ЕСПЧ 2015), в Ringier Аксель Шпрингер Словакия, а.С. против Словакии (нет. 41262/05, 26 июля 2011 года) и в фон Ганновер против Германии (нет. 2) ([ГК], н. у. к .. 40660/08 и 60641/08, ЕСПЧ 2012). Суд неоднократно подчеркивал необходимость установления справедливого баланса между правами, закрепленными в статье 8, и свободой выражения мнений, закрепленной в статье 10 Конвенции (см. Bédat V. Switzerland [GC], no.56925/08, 29 марта 2016 года). В тех случаях, когда национальные органы власти проводят баланс между этими двумя правами в соответствии с критериями, изложенными в судебной практике Суда, суду потребуются веские основания для замены своей собственной точкой зрения точку зрения национальных судов .

3. Соответственно, чтобы посмотреть, как национальные суды провели свой анализ, я буду использовать следующие критерии. Во-первых, контекст; во-вторых, характер слов; в-третьих, их потенциальная возможность нанести ущерб, в данном случае репутации лица, которому они адресованы, и, следовательно, их воздействие; в-четвертых, аргументация национальных судов, касающаяся балансирования.

4. Согласно заявлению заявителя, г-н Володин совершил преступления (оставляя в стороне вопрос о разжигании ненависти). Национальные суды рассмотрели это следующим образом. Во-первых, контекст. Это была публичная речь одного политика, господина Рашкина, адресованная другому политику. Во-вторых, природа слов. Эти слова были клеветническими и оскорбительными. Они не состояли из каких-либо мнений, способствующих политическому плюрализму, или какой-либо критики идей или различных политических подходов. Они высказывались против конкретного человека, называя его преступником. В-третьих, возможность причинения вреда. Они были направлены против господина Володина, и их влияние было значительным, по мнению российских гражданских судов. Средства массовой информации освещали это событие и цитировали фразы из его выступления. Господин Володин очень хорошо известен в Саратове, потому что он депутат Государственной Думы Российской Федерации. Для национальных судов такое заявление не может быть признано формой открытой политической дискуссии.

5. Причина, по которой национальные суды проводят баланс, принимая во внимание клеветнический характер заявления, заключается в следующем. Г-н Володин работал старшим преподавателем и исполняющим обязанности доцента с 1989 по 1992 год. Он занимал должность депутата Саратовского городского Совета народных депутатов двадцать первого созыва по избирательному округу № 176. Еще один важный момент заключается в том, что обвинение против господина Володина не было основано на каких-либо реальных фактах. Суды пришли к выводу, что г-н Рашкин превысил пределы обоснованной, рациональной и допустимой политической критики, приписав г-ну Володину совершение преступлений. Он сделал это сознательно и с умыслом (хотя в гражданских судах умысел не обязательно должен быть доказан). Взвешивая различные факторы, они подчеркивали, в частности, что указанные оскорбления совершенно не нужны для той политической критики, которая может быть оправдана в контексте политической речи. Называть господина Володина преступником не имело никакого отношения к какой-либо политической деятельности, а имело лишь оскорбительный оттенок и было чистым оскорблением.

6. На мой взгляд, отечественные суды России успешно выполнили свою задачу по проведению баланса в соответствии с прецедентным правом нашего суда, и суд должен уважать этот результат . Согласно прецедентной практике Суда, свобода политического слова не распространяется на ложь, сказанную с целью дискредитации других лиц, особенно политического оппонента. Политическая речь имеет свои пределы, как недавно заявил Суд по делу Pastörs V. Germany (№55225/14, 3 октября 2019 года). Суд разработал огромное количество прецедентных дел о диффамации, но это было проигнорировано настоящим решением (см. Стомахин В. России, нет. 52273/07, 9 мая 2018 года; DELFI, как против Эстонии [ГК], нет. 64569/09, 2015 ЕСПЧ ; Паломо Санчес и другие против Испании [БП], ПП. 28955/06 и 3 других, ЕСПЧ 2011; Линдон, Очаковский-Лоренс и июля против Франции [GC], нос. 21279/02 и 36448/02, ЕСПЧ 2007‑IV степени; Соарес против Португалии, нет. 79972/12, 21 июня 2016 г.; и Алмейда Фернандес Лейтан Бенто против Португалии, нет. 25790/11, 12 марта 2015 года). Во всех этих случаях суд соблюдал критерий соразмерности, проводимый национальными судами.

7. Суд также неоднократно приходил к выводу, что, хотя пределы допустимой критики в отношении политика шире, чем в отношении частного лица, Статья 10 Конвенции не гарантирует полностью неограниченную свободу выражения мнений в отношении вопросов, представляющих особый общественный интерес в отношении политических деятелей. Допускается определенная степень преувеличения или провокации, но не до такой степени, чтобы узаконить явно оскорбительные высказывания или беспричинные личные нападки (contrast Ivanović and DOO Daily Press V.Montenegro (dec.), нет. 24387/10, § 61, 5 июня 2018 года, а также см. особые мнения судей Войтычека и Куриса по делу Ziembiński V. Poland (no.2), no. 1799/07, 5 июля 2016 года).

8. В данном конкретном случае суд не принял во внимание фактическую основу, установленную национальными судами, которые отметили наличие оскорбительных выражений, произнесенных заявителем в публичном выступлении, без присутствия лица, на которое эти слова были направлены, которое, таким образом, не могло защитить себя (см., Что касается фактической основы, Линдон, Отчаковски-Лоуренс и июль, упомянутые выше). Кроме того, национальные суды, ссылаясь на прецедентное право суда, провели тщательную оценку обстоятельств дела. Как указывалось выше, было подчеркнуто несколько факторов, приведших к обоснованному выводу о том, что действия заявителя представляли собой беспричинную личную атаку, выходящую за рамки жесткой политической критики (см. Alithia Publishing Company Ltd and Constantinides V. Cyprus, no.17550/03, § 49, 22 мая 2008 года). Эти выражения имели явное оскорбительное содержание и не имели реальной связи с политической партией истца. Кроме того, что касается тяжести последствий, то соразмерность наложенной денежной санкции была тщательно рассмотрена национальными судами, и следует отметить, что не последовало никакого уголовного наказания, а было просто предписано денежное возмещение.

9. В заключение следует отметить, что диффамация не должна защищаться статьей 10 Конвенции. В связи с делом Паломо Санчеса и других лиц (цитируемым выше, § 67) руководящий комитет по правам человека (CDDH) прокомментировал в своем анализе соответствующей судебной практики Европейского суда по правам человека и других документов Совета Европы дополнительные руководящие указания относительно того, как согласовать свободу выражения мнений с другими правами и свободами, в частности в культурно разнообразных обществах (CDDH(2017)R87 Addendum III, Strasbourg, 13 July 2017, (как принято CDDH на его 87-м заседании 6-9 июня 2017 года), стр.:
«Необходимо также различать критику и оскорбление. В деле Паломо Санчес и другие против Испании суд проанализировал разницу между этими двумя понятиями в контексте заявления шести сотрудников частной компании, которые были уволены из-за публикации в информационном бюллетене карикатуры и двух статей оскорбительного содержания в отношении других сотрудников. Суд постановил, что оскорбительные формулировки могут в принципе оправдывать соответствующую санкцию, которая не будет представлять собой нарушение статьи 10 Конвенции, когда пределы допустимой критики будут превышены. Когда речь идет о бессмысленном очернении и единственной целью ее является оскорбление, она не подпадает под защиту статьи 10 Конвенции.”

10. Существует также значительное число случаев, полностью упущенных из виду в решении суда, связанных с нанесением ущерба репутации, чести и достоинству человека, когда суд установил, что такое поведение не подпадает под действие права на свободу слова, например, когда человека оскорбляют, называя “вором” без каких-либо фактических оснований (см.), № 23510/02, 16 декабря 2008 года). Напротив, суд защищал свободу слова журналистов во многих российских делах, когда они критиковали коррупцию политиков на фактической основе (см. Mazepa and Others v. Russia, no.15086/07, 17 июля 2018 г., где заявителем была мать журналиста Анна Политковская). Я сам голосовал за многие из этих нарушений (см., например, дело Скудаева против России, № 24014/07, 5 марта 2019 года; дело «Новая газета» и дело «Милашина против России», Комитет, № 4097/06, 2 июля 2019 года; дело «Надтока против России» (№2), № 29097/08, 8 октября 2019 года; дело «Бычков против России», № 48741/11, 8 октября 2019 года; Савва Терентьев против России, № 10692/09, 28 августа 2018 года; и пирогов против России, Комитет, № 27474/08, октябрь 2019 года).

11. Речь не идет о применении иного критерия к политикам. Вот почему ответ суда на поставленный сторонами вопрос, а именно, имело ли место нарушение статьи 10 Конвенции, для меня должен быть отрицательным; на мой взгляд, никакого нарушения не было. Кроме того, отвечая на вопрос о том, применяли ли национальные суды стандарты, соответствующие принципам, закрепленным в статье 10 Конвенции, я отвечу, что применяли (см. Keller V.Hungary (dec.), № 33352/02, 4 апреля 2006 года).

12. Я не могу разделить критерии, установленные большинством в пункте 15 настоящего дела:
» Г-н Володин также был депутатом парламента, но избран от правящей партии. Как профессиональный политик, который неизбежно и сознательно помещает свои слова и действия в поле пристального внимания со стороны прессы и общественности, он должен быть готов проявлять большую степень терпимости, в том числе в отношении того, что касается критики в его адрес. Требования защиты репутации политика должны были быть сопоставлены с интересами открытого обсуждения политических вопросов».

13. Во-первых, это должны устанавливать национальные суды, а не Европейский суд; во-вторых, даже будучи судьей этого суда, я не вижу здесь никакого открытого обсуждения политических вопросов. Я думаю, что это дело заслуживает передачи в Большую палату для уточнения критериев в отношении оскорблений между политиками, как было сказано о разжигании ненависти (см. Féret V. Belgium, no.15615/07, 16 июля 2009 года) . Это не совсем удачный аргумент, который позволит некоторым политикам оскорблять других только потому, что, как сказала палата, “суд отмечает, что он был членом парламента от оппозиционной партии” (пункт 14). На мой взгляд, одной из ценностей Конвенции является защита демократии и политического плюрализма, но даже несмотря на то, что заявления членов парламента представляют собой политическую речь par excellence, для меня это выходит за рамки защиты Конвенции, чтобы сказать::
— Преступления лежат на них и могут быть смыты только кровью. Кровью они должны смыть позор, который они нам здесь навязали».
Будучи полностью согласен с особым мнением судьи Дедова, я не могу разделить оценку, которую большинство дало словам г-на Рашкина, о том, что “его заявление, таким образом, представляло собой декларацию коллективной политической ответственности, а не обвинение в конкретных уголовно-правовых преступлениях” (пункт 16).

14. Конвенция должна защищать демократические ценности, в том числе рациональные политические дебаты. Обращение за защитой в соответствии с Конвенцией в отношении такого рода выражений, используемых заявителем, является злоупотреблением правами, предусмотренными статьей 17 Конвенции. По моему мнению, доводы, приведенные судом в деле Пастерса (приведенном выше), вполне могли бы быть применены и в настоящем деле. Пастор тоже был политиком. В этом суждении сказано:
«Суд считает, что заявитель пытался использовать свое право на свободу выражения мнений с целью пропаганды идей, противоречащих тексту и духу Конвенции. Это имеет большое значение при оценке необходимости вмешательства (см. Перинчек, цитируемый выше, §§ 209-12, и Пастер, цитируемый выше, § 46).”
Кроме того, в своем решении суд сделал много замечаний, которые могли бы быть применимы к настоящему делу Рашкина, например: “это заключение национальных судов было основано на оценке фактов, с которыми суд может согласиться” (там же.§ 44);” суды считают, что суть аргументации областного суда была двоякой» (там же.»Суд придает принципиальное значение тому факту, что заявитель заранее планировал свою речь, сознательно выбирая слова” (там же., § 46); “в данном случае заявитель умышленно заявил неправду …»(там же., § 47).

15. Для сравнения, в деле Pastörs суд установил, что”оспариваемые заявления заявителя [затронули] достоинство евреев до такой степени, что они имели уголовно-правовые последствия». В данном случае речь идет о гражданском судопроизводстве по делу о клевете на конкретного человека, но я сам удивляюсь, почему стандарты должны быть другими? Может быть, это просто потому, что целью является человек, который является политиком? Более того, то, что защищал господин Рашкин, было началом новой “большевистской революции” . Даже если этот дискурс охватывается политической свободой – но это не был вопрос, поставленный перед российскими национальными гражданскими судами, а Коммунистическая партия является официальной, — суд неоднократно критиковался в академических кругах за наличие двух различных стандартов защиты, один из которых связан с национал-социализмом, а другой-с прошлой советской антидемократической коммунистической эпохой . Удивительно, что палата не приняла во внимание ни одного анализа контекста, представленного национальным судьей Дмитрием Дедовым, который лучше разбирается в социальном и политическом контексте.

16. Наказание можно было бы считать чрезмерным, но господин Рашкин знал, что делает, и, сделав провокационное заявление, должен был взять на себя ответственность за последствия. Я готов признать, что сумма высока, но подобные случаи были и в российских судах. Аналогичная санкция была применена, например, в двух делах палаты против Португалии (еще хуже, потому что это были уголовные дела, с заменой тюремного заключения на денежную санкцию плюс возмещение ущерба жертвам; см. Соареш, цитируемый выше, и Алмейда Лейтау Бенту Фернандеш, цитируемый выше). Даже в последнем случае компенсация пострадавшим лицам составила 53 000 евро. Это было только для романа с тиражом 100 экземпляров. Более того, хотя эта ситуация не была связана с политическими деятелями, я привел эти два случая, чтобы показать, что во многих странах Квант гражданской ответственности, связанной с диффамацией и посягательством на честь, имеет тенденцию быть довольно высоким.

17. Я хотел бы закончить свое особое мнение упоминанием Роберта Шумана, Альсида Де Гаспери, Конрада Аденауэра и Жана Монне. Все они были политиками, которые защищали демократию, сосредоточив свою цель на поиске решений проблемы несправедливости в атмосфере диалога. Это были блестящие люди, с новаторским умом и ясным видением необходимости осмысления различных политических подходов, выступающие за достойные политические дебаты, основанные на поиске гармонии и согласия. Такие дебаты идут вразрез с применением насилия на словах или на деле.
Хотя они были основателями в последующем Европейского Союза, я считаю, что Конвенция была составлена в том же духе. Таким образом, утверждение о том, что Конвенция обеспечивает защиту от оскорблений, диффамации или лжи в современном обществе, очень далеко отходит от духа Конвенции и ее демократических ценностей. Напротив, на политической арене следует ожидать разумных аргументов и достойного ораторского мастерства. Более того, в эту эпоху “фейковых новостей” граждане заслуживают того, чтобы их должным образом информировали и относились к ним как к разумным существам.

|| Смотреть другие дела по Статье 10 ||

Если Вам необходима помощь по защите Ваших нарушенных прав, обращайтесь по контактам ниже:

Следите за новостями нашего Центра в социальных сетях: