ДЕЛО «ХУСНУТДИНОВ И Х ПРОТИВ РОССИИ»
KHUSNUTDINOV AND X v. RUSSIA
(Жалоба № 76598/12)
РЕШЕНИЕ
г. Страсбург
18 декабря 2018
Данное решение станет окончательным при обстоятельствах, изложенных в пункте 2 статьи 42 Конвенции. Оно может быть подвергнуто редакционному пересмотру.
По делу Хуснутдинов и Х против России,
Европейский Суд по Правам Человека (Третья Секция), заседая Палатой в составе:
Vincent A. De Gaetano, Председатель,
Hellen Keller
Pere Pastor Vilanova,
Alena Poláčková,
Georgios A. Serghides, судьи,
and Stephen Phillips, Секретарь Секции,
Заседая за закрытыми дверями 20 ноября 2018г.,
Вынес в указанный день следующее Постановление:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело было инициировано жалобой (№ 76598/12), поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее — Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) гражданином России, г-ном Рафаэлем Каймановичем Хуснутдиновым (далее-первый заявитель), 16 ноября 2012 года. Суд по собственной инициативе принял решение о том, что имя второго заявителя не подлежит разглашению.
2. Заявители были представлены г-жой Д. Пиголевой, юристом, практикующим в Московской области. Власти Российской Федерации (далее- Власти) были представлены г-ном Г. Матюшкиным, Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по Правам Человека, и позднее его преемником г-ном М. Гальпериным.
3. Заявители заявили, в частности, утверждали, что отказ национальных властей издать приказ о возвращении бабушкой и дедушкой второй заявительницы ее отцу нарушил их право на уважение семейной жизни и что у них не было эффективных средств правовой защиты их семейной жизни.
4. 17 июня 2015 года вышеуказанные жалобы были переданы Властям, остальная часть заявления была признана неприемлемой в соответствии с правилом пункта 3 статьи 54 Регламента Суда.
ФАКТЫ
I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
5. Первый заявитель родился в 1978 году и живет в Вашингтоне, округ Колумбия, Соединенные Штаты Америки (далее “США”). X, второй заявитель, родился в 1998 году и живет в Москве.
6. Заявители являются отцом и дочерью. Первый заявитель подал заявление от своего имени и от имени своей дочери, которая в то время являлась несовершеннолетней.
7. До 2008 года первый заявитель проживал в Москве вместе с женой Е. и их дочерью Х.
8. В июне 2008 года семья переехала в США. X начала посещать школу там.
9. 2 декабря 2008 года Х переехала в Ташкент для временного проживания с ее бабушкой и дедушкой по материнской линии, так как ее мать серьезно заболела.
10. 26 декабря 2008 года Е. скончаласьот рака в США.
11. 4 января 2009 года первый заявитель поехал в Ташкент на похороны E. Затем он вернулся в США, чтобы разобраться с необходимыми формальностями, временно оставив X. в Ташкенте с бабушкой и дедушкой по материнской линии (B. и С.), потому что состояние ее здоровья после смерти матери не позволяло ей путешествовать. Заявитель заключил соглашение с тещей и тестем о том, что последние привезут Х в Москву, как только первый заявитель вернется туда из США.
12. Первый заявитель вернулся в Москву в марте 2009 года. Однако, В. и С. отказались привезти Х. в Москву.
13. В течение следующих месяцев первый заявитель обратился в Консульство России в Узбекистане, посольство России в Узбекистане и в Министерство иностранных дел Российской Федерации за помощью в возвращении дочери.
14. Письмом от 29 сентября 2009 года Министерство иностранных дел проинформировало первого заявителя о том, что 18 сентября 2009 года сотрудники российского консульства в Узбекистане посетили B., С. и Х. в их доме в Ташкенте. Они обнаружили, что X. живет в превосходных условиях. У нее была отдельная комната со всеми необходимыми удобствами, включая персональный компьютер с доступом в интернет. Она посещала местную школу и многочисленные внеклассные мероприятия были и образцовым учеником. B. сообщил должностным лицам, что первый заявитель не навещал свою дочь. В. опасался, что, если Х вернется к первому заявителю, о ней не будут должным образом заботиться. Он также считал, что переезд в США не в интересах X. Ей было бы лучше жить в Ташкенте, где похоронена ее мать и где живет большая часть ее семьи и друзей. Х. сказала чиновникам, что скучает по отцу и не может понять, почему он так долго не навещал ее. Официальные лица пришли к выводу, что не было никаких препятствий, мешающих первому заявителю посетить свою дочь в Ташкенте и в конце концов забрать ее с собой.
15. 9 октября 2009 года узбекское управление по уходу за детьми посетило X. Официальные лица обнаружили, что условия жизни X были хорошими. Х сказала, что скучает по отцу, но предпочитает жить с бабушкой и дедушкой.
16. 9 января 2010 года первый заявитель прибыл в Ташкент. Он пошел в школу Х, где смог поговорить с ней. Однако В. и С. не позволили ему снова навестить Х или увезти ее с собой.
17. 19 июля 2010 года Ташкентское управление по уходу за детьми посетило Х и обнаружило, что условия ее жизни были комфортными и что о ней хорошо заботились ее бабушка и дедушка. Она посещала школу и внешкольные мероприятия.
18. В июле 2010 года первый заявитель пожаловался в прокуратуру Хамзинского района Ташкента, что В. и С. незаконно удерживают его дочь. В письме от 20 июля 2010 года прокуратура ответила, что он может забрать свою дочь в любое время. Если В. и С. помешают ему, он должен обратиться в узбекский суд.
19. 1 сентября 2010 года первый заявитель подал иск в Черемушкинский районный суд Москвы, добиваясь возвращения ему его дочери. Он утверждал, что его теща и тесть незаконно удерживали его дочь против его воли. Они мешали ему видеться с Х и связываться с ней по телефону или через Интернет. Он также утверждал, что между ним и Х существовала сильная привязанность и что Х страдала в результате разлуки с отцом.
20. Черемушинский районный суд зарегистрировал дело 3 сентября 2010 года и пригласил стороны для беседы 27 сентября 2010 года.
21. 27 сентября 2010 года Черемушинский районный суд обратился в орган по уходу за детьми с просьбой подготовить заключение по делу и назначил первое слушание на 19 октября 2010 года.
22. Слушание 19 октября 2010 года было отложено до 19 ноября 2010 года по просьбе первого заявителя.
23. 21 октября 2010 года московское управление по уходу за детьми посетило квартиру первого заявителя в Москве и сочло ее удобной. Они также допросили его дядю, который заявил, что первый заявитель жил и работал в США. У него был хороший доход и просторная квартира. Он купил медицинскую страховку для Х и записал ее в лучшую школу в районе, где он жил. Он также заявил, что B. и С. Не давали первому заявителю связаться с X, в частности, отключив ее телефон и доступ в интернет.
24. 13 ноября 2010 года московское управление по уходу за детьми посетило принадлежащую B. квартиру в Москве и сочло ее удобной. В тот же день московское управление по уходу за детьми опросило представителя B., который заявил, что первый заявитель проживал в США, часто ездил на работу и поэтому не мог заботиться о своей дочери. Он не поддерживал ее материально и не навещал. Представитель B. также признал, что B. не давал первому заявителю связаться со своей дочерью.
25. Слушания состоялись 19 ноября и 15 декабря 2010 года. Первый заявитель повторил аргументы, изложенные в его жалобе от 1 сентября 2010 года. Он также заявил, что постоянно живет и работает в США, имеет стабильный доход и может обеспечить дочь всем необходимым. Он жаловался, что С. и Б. не позволяли ему связаться с Х, а также оказывали на нее влияние, чтобы настроить ее против него. Он также представил следующие документы из США: школьные записи Х; характеристики его самого и Х от соседей, учителей Х учителей и родителей ее школьных друзей; сертификаты от работодателя, подтверждающее его доходы, и медицинское страхование для себя и своей дочери, и о доказательства того, что его работа базировалась в Вашингтоне, округ Колумбия, и не требовала частых путешествий; мнение врача, который лечил мать Х, о том, что, в связи с повышенным наследственным риском развития рака, X нуждалась в регулярном медицинском наблюдении в специализированной клинике; и описание квартиры первого заявителя в Вашингтоне, округ Колумбия, агентом по недвижимости.
26. B. и С. заявили, что они обеспокоены тем, что у первого заявителя не будет достаточно времени, чтобы заботиться о X, так как ему необходимо много путешествовать по работе. Они хорошо заботились о внучке и поддерживали ее финансово, потому что ее отец не платил алименты на ребенка. X родилась в Ташкенте, посещала там школу и имела много друзей. Ни ее отец, ни ее дедушка по отцовской линии, который тоже жил в Ташкенте, не посещали Х и не проявляла интереса к ее жизни. Возвращение Х к отцу против ее воли травмировало бы ее. Они представили свидетельские показания учителей X, что, когда первый заявитель посетил X в школе в январе 2010 года, девочка была напугана и попросила позвонить бабушке с дедушкой.
27. Следующее слушание было назначено на 24 января 2011 года. Суд обязал В. и С. привести Х для дачи показаний на этом слушании.
28. 20 января 2011 года Управление по уходу за детьми вынесло свое заключение по этому делу. Оно пришла к выводу, что, учитывая, что родители имеют преимущественные права перед кем бы то ни было в воспитании своих детей, Х должна быть возвращена ее отцу.
29. 24 января 2011 года Черемушинский районный суд прекратил гражданское судопроизводство, установив, что гражданское судопроизводство между этими же сторонами и по тем же фактам находится на рассмотрении узбекских судов.
30. 2 февраля 2011 года заявитель обжаловал решение о прекращении производства по делу. 8 апреля 2011 года Московский городской суд отменил решение от 24 января 2011 года по апелляционной жалобе как незаконное.
31. 19 апреля 2011 года мэр Мирзо-Улугбекского района Ташкента назначил С. опекуном Х, установив, что ее мать умерла, что местонахождение ее отца неизвестно и что она воспитывалась С. с 2008 года.
32. 28 апреля 2011 года Черемушинский районный суд возобновил производство по делу и назначил следующее слушание на 27 мая 2011 года.
33. Слушание 27 мая 2011 года было отложено до 21 июня 2011 года, поскольку первый заявитель и его адвокат не явились.
34. По окончании слушаний 21 июня 2011 года Черемушинский районный суд принял решение направить в узбекские суды ходатайство об оказании помощи, в котором просил допросить Х по следующим вопросам:
— мешали ли бабушка и дедушка ей видеться или контактировать с отцом;
— когда она видела отца в последний раз;
— скучала ли она по отцу;
— хотела ли она жить со своим отцом; и
— разговаривала ли она с отцом по телефону, и если да, то по чьей инициативе были сделаны телефонные звонки.
35. 20 июля 2011 года Министерство юстиции Российской Федерации направило запрос своим узбекским коллегам.
36. 24 октября 2011 года Улугбекский районный суд Ташкента допросил X. С помощью специалиста из органов опеки и опекуна С., Х заявила, что ее дедушка и бабушка не мешают ей связываться с ее отцом. Она имела доступ к Интернету и присутствовала в социальных сетях. Она хотела бы связаться с отцом, но не знала его номер телефона или адрес электронной почты, и у нее не было учетной записи в социальной сети. Она видела отца в последний раз около двух лет назад. Она скучала по нему и хотела бы видеть его чаще, но она предпочитает жить с бабушкой и дедушкой.
37. В неустановленный день Черемушинский районный суд получил протокол допроса и назначил следующее слушание на 15 ноября 2011 года.
38. Слушания 15 ноября и 22 декабря 2011 года было отложено, поскольку первый заявитель и его адвокат не явились. Следующее слушание было назначено на 1 февраля 2012 года.
39. 31 января 2012 года первый заявитель обратился с просьбой о проведении слушания 1 февраля 2012 года в его отсутствие. Он утверждал, что ему не разрешили поехать в Москву и что его адвокат находится в декретном отпуске. Поэтому они не могли присутствовать на слушаниях.
40. Слушание 1 февраля 2012 года было отложено до 27 февраля 2012 года, поскольку первый заявитель и его адвокат не явились и поскольку органу по уходу за детьми потребовалось дополнительное время для подготовки нового заключения по делу с учетом пожеланий ребенка.
41. 27 февраля 2012 года Управление по уходу за детьми вынесло новое заключение по этому делу. Оно постановило, что Х должна остаться с бабушкой и дедушкой.
42. 27 февраля 2012 года Черемушкинский районный суд отклонил ходатайство первого заявителя о том, чтобы ему была возвращена X. Принимая во внимание пожелания X и мнение органа по уходу за детьми, суд постановил, что в интересах X было бы остаться с бабушкой и дедушкой.
43. 26 марта 2012 года первый заявитель подал апелляционную жалобу. В частности, он жаловался, что чрезмерная продолжительность судебного разбирательства привела к тому, что Х привыкла жить с бабушкой и дедушкой. Он также жаловался, что Х не была допрошена окружным судом. Ее допрос узбекским судом не должен приниматься во внимание, поскольку она находилась под влиянием бабушки и дедушки, которые присутствовали при допросе. Наконец, первый заявитель утверждал, что по закону он имел право на приоритет перед любым другим лицом в воспитании дочери. Решение районного суда узаконило незаконное удержание Х ее бабушкой и дедушкой, которые препятствовали любым контактам между ним и его дочерью. Все телефонные номера были изменены, и, несмотря на неоднократные просьбы, ему не дали новый номер телефона дочери. Ее аккаунт в социальной сети был неактивен с января 2009 года. Многочисленные попытки его родственников посетить Х оказались безуспешными, так как и В. и С. отказались впустить их в дом. Напротив, у него был один и тот же номер телефона и адрес электронной почты по крайней мере десять лет, и Х знала их. Если бы у нее был неограниченный доступ к телефону и Интернету, как утверждали В. и С., она могла бы связаться с ним без каких-либо затруднений. Первый заявитель утверждал, что эти факты можно было легко проверить, но районный суд этого не сделал.
44. Тем временем, 29 февраля 2012 года Мирзо-Улугбекский районный суд Ташкента по ходатайству С. лишил первого заявителя родительских прав над Х. Окружной суд с самого начала отметил, что не удалось получить представления первого заявителя по делу. Она направила компетентному российскому суду две просьбы об оказании помощи с просьбой собрать представления первого заявителя; однако российский суд ответил, что получить представления первого заявителя было невозможно, поскольку он не проживал по своему зарегистрированному месту жительства. Затем окружной суд установил, что X жила со своими бабушкой и дедушкой по материнской линии с 2008 года. Первый заявитель не принимал участия в ее воспитании и не поддерживал ее материально. Он посетил ее только один раз, в 2010 году. Окружной суд также принял к сведению заявление Х о том, что она больше не помнит своего отца и хочет жить со своими бабушкой и дедушкой.
45. 18 мая 2012 года Мосгорсуд оставил в силе решение от 27 февраля 2012 года по апелляционной жалобе, признав его законным, аргументированным и обоснованным.
46. 8 октября 2012 года судья Мосгорсуда отказал в передаче кассационной жалобы, поданной первым заявителем, в президиум этого суда для рассмотрения, установив, что существенных нарушений материального или процессуального права, способных повлиять на исход дела, допущено не было.
47. В июле 2015 года Х переехала в Москву со своими дедушкой и бабушкой.
II. СООТВЕТСТВУЮЩЕЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
48. Семейный кодекс предусматривает, что родители имеют право и обязаны воспитывать своих детей. Родители обязаны заботиться о здоровье детей, их физическом, психологическом и нравственном развитии. Родители имеют право на приоритет перед любым другим лицом в воспитании и образовании своих детей (Статья 63).
49. Родители имеют право требовать возвращения своего ребенка от любого лица, которое удерживает его без законных оснований. В случае возникновения спора родители вправе обратиться в суд. Суд может отклонить заявление с учетом мнения ребенка, если будет установлено, что возвращение ребенка родителю противоречит его интересам (пункт 1 статьи 68).
50. Родители действуют от имени своего ребенка и защищают его права и интересы в любых отношениях с физическими или юридическими лицами. Они выступают ex officio в качестве законного представителя ребенка в судебном разбирательстве (статья 64 § 1). Родители не могут действовать от имени своего ребенка, если установлено, что существует конфликт между интересами родителей и интересами ребенка. В случае разногласий между родителями и ребенком органы по уходу за ребенком должны назначить представителя для защиты прав и интересов ребенка (статья 64 § 2). Если не предусмотрено иное в соответствии с Федеральным законом родители ребенка утрачивают свои права и обязанности по защите прав и интересов ребенка с момента назначения опекуна (статья 148.1 § 2).
51. Ребенок имеет право выражать свое мнение по всем касающимся его семейным вопросам, в том числе в ходе любого судебного разбирательства. Мнение ребенка старше десяти лет должно приниматься во внимание, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам (Статья 57).
ВОПРОСЫ ПРАВА
I. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 8 КОНВЕНЦИИ
52. Первый заявитель жаловалась от своего имени и от имени второй заявительницы на то, что отказ властей отдать распоряжение о возвращении второй заявительницы от ее бабушки и дедушки к нему нарушил их право на уважение их семейной жизни. Он ссылался на статью 8 Конвенции, которая гласит:
«1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности, или защиты прав и свобод других лиц.»
А. Приемлемость жалобы
1. Несоответствие принципу ratione personae
53. Правительство утверждало, что вторая заявительница никогда не обращалась в суд ни лично, ни через представителя. Они утверждали, что первый заявитель не мог подать заявление от ее имени, а она никогда не предоставляла ему письменные полномочия. Кроме того, в ходе внутреннего разбирательства она четко заявила, что не хочет жить с отцом.
54. Первый заявитель утверждал, что в соответствии с российским законодательством он имеет право действовать от имени своей несовершеннолетней дочери и действовать ex officio в качестве ее законного представителя в любом судебном разбирательстве (см. пункт 50 выше). Он также заявил, что было бы невозможно получить соответствующее письменное разрешение от его дочери, поскольку он не мог связаться с ней в течение многих лет.
55. Суд вновь заявляет, что объект и цель Конвенции как инструмента защиты отдельных людей требуют, чтобы ее положения, как процедурные, так и материально-правовые, толковались и применялись таким образом, чтобы: сделать свои гарантии практичными и эффективными. В этом контексте, положение детей в соответствии со статьей 34 заслуживает внимательного рассмотрения, поскольку они, как правило, полагаются на других лиц, чтобы предъявлять свои требования и представлять свои интересы, и не достигают того возраста, чтобы быть действительно в состоянии предоставить кому-либо полномочия для того, чтобы предпринять какие-либо шаги от их имени. Поэтому следует избегать ограничительного или технического подхода в этой области, и ключевым соображением в таких случаях является необходимость рассмотрения любых серьезных вопросов, касающихся соблюдения прав ребенка (см. Громадка и Громадкова против России, №. 22909/10, § 118, 11 декабря 2014 года, с дальнейшими ссылками).
56. Право биологического родителя действовать от имени своего ребенка в ходе судебного разбирательства зависит от того, может ли сторона, выступающая против биологического родителя и имеющая право представлять ребенка в соответствии с внутренним законодательством, считаться эффективно защищающей права ребенка по Конвенции (см. Siebert v.Germany (dec.), no. 59008/00, 9 июня 2005). В предыдущих делах Суд установил, что в случае конфликта интересов несовершеннолетнего между физическим родителем и лицом, назначенным властями в качестве опекуна ребенка, существует опасность того, что некоторые из этих интересов никогда не будут доведены до сведения суда и что несовершеннолетний будет лишен эффективной защиты своих прав в соответствии с Конвенцией. Следовательно, даже если родитель был лишен
родительских прав, ее или его статус биологического родителя является достаточным, чтобы придать ему или ей необходимые полномочия, чтобы подать в Суд от имени ребенка в целях защиты его или ее интересов (см. Scozzari and Giunta против Италии [БП], №№. 39221/98 и 41963/98, § 138, ЕСПЧ 2000-VIII, где мать, которая была лишена родительских прав, действовала от имени своих детей, которые были помещены под опеку в приемную семью; P., C. and S. против Соединенного Королевства (реш.), № 56547/00, 11 декабря 2001 года, когда биологические родители действовали от имени своей дочери, которая была усыновлена другой семьей; и Siebert , упомянутый выше, когда биологический отец, который никогда не имел родительских прав в отношении своей дочери, рожденной вне брака, действовал от ее имени, даже когда она находилась под опекой своей тети).
57. Суд не видит оснований для того, чтобы прийти к иному выводу по данному делу. Первый заявитель является единственным оставшимся в живых родителем Х; он находится в конфликте со своей тещей, которая отказалась вернуть ему дочь после временного пребывания, и которая впоследствии была назначена опекуном девочки узбекскими властями. Из материалов дела неясно, имеет ли право первый заявитель действовать от имени X в России, поскольку ее бабушка была назначена ее опекуном в Узбекистане и поскольку он был лишен родительских прав узбекским судом, учитывая, что эти решения никогда официально не признавались в России. Как бы то ни было, решающим фактором является наличие конфликта между биологическим родителем и назначенным государством опекуном в отношении интересов несовершеннолетнего, как в случаях, упомянутых в пункте 56 выше. Следовательно, даже если первый заявитель был лишен родительских прав, его статуса как биологического отца достаточно, чтобы предоставить ему необходимые полномочия для обращения в Суд от имени его дочери, с тем чтобы защитить ее интересы, которые в противном случае рискуют не быть доведенными до сведения суда (см. аналогичные доводы, Scozzari и Giunta, упомянутые выше, § 138).
58. И наконец, что касается аргумента правительства о том, что Х заявила в ходе внутреннего разбирательства, что она не хотела жить с первым заявителем, Суд считает, что этот аргумент настолько тесно связан с существом жалобы заявителей, что он должен быть рассмотрен по существу в соответствии со статьей 8 Конвенции.
59. В этих обстоятельствах первый заявитель имеет право действовать от имени своей дочери. Соответственно, возражение правительства должно быть отклонено.
2. Исчерпание внутренних средств правовой защиты
60. Власти утверждали, что первый заявитель не исчерпал внутренних средств правовой защиты. Во-первых, он не подал кассационную жалобу на отказ в возвращении дочери в Верховный Суд России. Они ссылались на Абрамяна и других против России ((Реш.), nos. 38951/13 и 59611/13, 12 мая 2015 года). Во-вторых, он не обжаловал решения узбекских властей назначить бабушку Х ее опекуном и лишить его родительских прав. В-третьих, он не обращался ни в российские, ни в узбекские суды за защитой права на контакты с дочерью. Наконец, в своих дальнейших представлениях правительство впервые заявило, что первый заявитель не подал гражданского иска о компенсации за якобы чрезмерную продолжительность разбирательства.
61. Заявители утверждали, что вопрос о приемлемости кассационной жалобы решался бы одним судьей, который мог либо отклонить ее, либо передать в кассационную инстанцию для рассмотрения по существу. Они утверждали, что им не следует исчерпывать средства правовой защиты, которые зависят от дискреционного полномочия государственных должностных лиц. Они далее утверждали, что кассационные суды не компетентны оценивать доказательства или устанавливать факты; это могут делать только суды первой и апелляционной инстанций. Учитывая, что сутью их жалобы были произвольная и поверхностная оценка национальными судами фактов и отсутствие должной осмотрительности в рассмотрении их серьезной ситуации, кассационное обжалование не имела бы шансов на успех в данном конкретном случае.
62. Что касается аргумента правительства о том, что первый заявитель не обжаловал решения узбекских властей о назначении бабушки Х ее опекуном и лишении его родительских прав, то Суд отмечает, что решения узбекских властей выходят за рамки настоящего дела. Поэтому возражение правительства неверно истолковано.
63. Представление правительства о том, что первый заявитель не обращался за правами контактировать с дочерью, также ошибочно. Жалоба заявителей в Суд ограничивается отказом российских властей отдать распоряжение о возвращении Х ее отцу и задержками в разбирательстве, приведшими к принятию этого решения. Заявители не жаловались на то, что российские власти не выполнили своего обязательства по поддержанию контактов между ними до начала внутреннего разбирательства или после него; поэтому этот вопрос также выходит за рамки настоящего дела.
64. Поскольку правительство утверждало, что первый заявитель не обращался с гражданским иском о компенсации за якобы чрезмерную длительность судебного разбирательства, Суд отмечает, что правительство не заявило это возражение в своих первоначальных замечаниях по приемлемости и по существу, а вопрос о том, что первый заявитель не подал гражданский иск, был поднят лишь в их дополнительных замечаниях и представлениях относительно справедливой компенсацией. Правительство не указало каких-либо препятствий, из-за которых оно не могло ссылаться на замечания относительно приемлемости и существа дела в связи с непредставлением первым заявителем гражданского иска. Из этого следует, что правительство лишено права ссылаться на неисчерпание внутренних средств правовой защиты в связи с якобы чрезмерной продолжительностью разбирательства (см. Khlaifia and Others v. Italy [GC], no. 16483/12, § § 51-54, 15 декабря 2016).
65. Наконец, что касается довода правительства о том, что первый заявитель не подал кассационную жалобу на отказ выдать ордер на возвращение его дочери в Верховный Суд России, Суд уже отклонил подобные возражения правительства России во многих случаях, когда заявители подали свои заявления еще до того, как настоящий Суд вынес решение по делу Абрамян и другие (упоминавшееся выше, §§ 76-96, где Суд признал недавно реформированную двухуровневую процедуру подачи кассационной жалобы в качестве эффективного средства правовой защиты; см., например, Новрук и другие против России, nos. 31039/11 и еще 4, §§ 70-76, 15 марта 2016; Кочеров и Сергеева против России, no. 16899/13, §§ 64-69, 29 марта 2016 года; McIlwrath против России, no. 60393/13, §§ 85-95, 18 июля 2017 года; и Элита Магомадова против России, no. 77546/14, §§ 40-44, 10 апреля 2018 года).
66. Суд не видит оснований для того, чтобы прийти к иному выводу по данному делу. Заявители подали заявление в Суд 16 ноября 2012 года, то есть до того, как Суд вынес свое решение по делу Абрамян и другие (см. выше). Они больше не могут воспользоваться средства правовой защиты, так как срок их использования истек. Соответственно, Суд отклоняет возражение правительства относительно неисчерпания внутренних средств правовой защиты.
3. Вывод
67. Суд считает, что данная жалоба не является явно необоснованной по смыслу пункта 3(а) статьи 35 Конвенции. Он далее отмечает, что жалоба не является неприемлемой по каким-либо иным основаниям. Поэтому она должна быть признана приемлемой.
B. Существо жалобы
1. Представления сторон
(а) Заявители
68. Заявители утверждали, что непринятие российскими властями оперативных и решительных мер для оказания помощи первому заявителю в возвращении второго заявителя привело к фактическому решению этого вопроса. Первый заявитель обратился с многочисленными просьбами об оказании помощи к российским властям, таким, как консульство России в Узбекистане, посольство России в Узбекистане, Министерство иностранных дел России и другие. Эти органы подтвердили, что первый заявитель имел право забрать дочь у бабушки и дедушки, но они не помогли ему вернуть ее. Их ответы были запутанными и вводящими в заблуждение и заставили первого заявителя потерять более года до обращения в суд, поскольку он рассчитывал на их помощь. Когда он в конечном счете обратился в суд, российским судам потребовалось более двух лет, чтобы рассмотреть это дело, хотя внутреннее законодательство требует, чтобы они сделали это в течение сорока двух дней. Первый заявитель утверждал, что судебное разбирательство было осуществлено с нарушениями ввиду задержек, допущенных по вине властей. Итак, потребовалось пять месяцев для принятия решения о том, обладают ли российские суды территориальной юрисдикцией в отношении этого дела, с учетом аналогичных процедур, ожидающих рассмотрения в Узбекистане. Затем потребовалось еще несколько месяцев, чтобы заручиться помощью узбекских властей в проведении допроса Х. Задержки, связанные с его отсутствием, были незначительными по сравнению с вышеупомянутыми задержками, допущенными по вине властей. Первый заявитель безуспешно жаловался на задержки в различных инстанциях, в том числе в апелляционном суде, в своих апелляционных представлениях.
69. Заявители также утверждали, что задержки в разбирательстве нанесли еще больший ущерб их отношениям, поскольку в течение всего этого времени они не общались. Первый заявитель проинформировал национальные суды о том, что бабушка и дедушка Х препятствовали любым контактам между ними. Этот факт был подтвержден представителем бабушки и дедушки (см. пункт 24 выше). Несмотря на то, что властям было известно о длительном отсутствии контакта в отношениях между заявителями и возникшую в связи с этим чрезвычайной ситуацией, российские власти не проявили особого усердия в ее урегулировании. В результате этого, истекшее время в сочетании с отсутствием контактов непосредственно повлияли на исход разбирательства. В частности, органы опеки изменили свое мнение по делу с учетом продолжительности времени, которое X провела с бабушкой и дедушкой, вдали от отца. Сама Икс не желала менять уклад жизни, который она тем временем установила в Ташкенте. Поэтому неспособность властей проявить исключительную осмотрительность привела к фактическому решению всего дела.
70. Кроме того, заявители утверждали, что внутренние решения не были обоснованы соответствующими и достаточными причинами. Они утверждали, что национальные суды не должны были определять, что было в наилучших интересах Х, только на основе ее мнения. Действительно, Х была разлучена с отцом в течение длительного времени и находилась под влиянием бабушки и дедушки, которые настроили ее против отца. Кроме того, ее допрашивали в присутствии бабушки, которая могла повлиять на ее показания. Первый заявитель и его представитель не были проинформированы о дате допроса и поэтому отсутствовали. Из стенограммы следовало, что ответы Х были односложными, и поэтому невозможно было быть уверенным, что они были даны свободно и после тщательного размышления. Поэтому, по мнению первого заявителя, национальные суды должны были с осторожностью отнестись к заявлениям Х. и назначить эксперта-психолога для установления ее психологического состояния во время допроса и того, подвергалась ли она психологическому воздействию. Кроме того, национальные суды проигнорировали многие факты, имеющие отношение к установлению того, что было в лучших интересах Х, таких как (i) тот факт, что до смерти матери Х всегда жила со своими родителями, сначала в России, затем в США, и был привязана к своему отцу; (ii) тот факт, что ее отец был в состоянии обеспечить ей лучшее образование и, самое главное, лучшую медицинскую помощь, которая была необходима ввиду повышенного риска развития рака из-за наследственных факторов; и iii) тот факт, что бабушка и дедушка Х пресекали любые контакты между ней и ее отцом и ее родственниками со стороны отца, тем самым разрушив ее семейные связи. Заявители также утверждали, что национальные суды признали заключение органа по уходу за детьми от 27 февраля 2012 года, несмотря на его низкое качество. Действительно, текст этого заключения был практически идентичен тексту заключения от 20 января 2011 года. Единственное различие между этими двумя текстами заключалось в противоположных выводах, сделанных, по-видимому, на основе одних и тех же фактов. По мнению заявителей, это свидетельствует о поверхностном и небрежном отношении национальных властей к делу.
71. Наконец, заявители утверждали, что российские власти не имели прямого контакта со всеми заинтересованными лицами, поскольку они никогда не заслушивали Х, которая была допрошена узбекскими властями. Поэтому принцип широкой свободы усмотрения неприменим, учитывая, что в конкретных обстоятельствах данного дела российские суды располагали более широкими возможностями, чем настоящий Суд, для определения наилучших интересов Х.
(b) Правительство
72. Правительство заявило, что национальные власти имеют широкую свободу действий при определении того, что отвечает наилучшим интересам ребенка, поскольку они могут непосредственно контактировать со всеми заинтересованными лицами. Отказ отдать распоряжение о возвращении Х от ее бабушки и дедушки находился в пределах широкой компетенции властей и основывался на наилучших интересах ребенка, как это было установлено Управлением по уходу за детьми. Национальные власти приняли во внимание желание Х жить с бабушкой и дедушкой, ее сильную привязанность к ним и ее чувство, что их дом был ее домом. Таким образом, настоящее дело аналогично делу Hokkanen против Финляндии (23 сентября 1994 года, Серия А, no. Пункт 299-а), в котором Cуд установил, что решение национальных властей о передаче опеки над дочерью заявителя бабушке и дедушке девочки не является нарушением статьи 8 Конвенции. Данный случай также был похож на случай Yousef против Нидерландов (no. пункт 33711/96, ЕСПЧ 2002-VIII), где Суд принял решение национальных властей о том, что интересам ребенка лучше всего отвечает разрешение остаться с бабушкой, к которой она была помещена после смерти матери, в соответствии с последней волей матери, где она получила необходимую заботу, и не предоставляя опеку ее отцу.
73. Правительство далее утверждало, что настоящее дело отличается от дела Görgülü против Германии (no. 74969/01, 26 февраля 2004 года), в котором Cуд нашел нарушение статьи 8 Конвенции, поскольку в отличие от дела Görgülü, ребенок в данном случае был старше на десять лет и первому заявителю не мешали поддерживать с ней контакт. Действительно, Х заявила в ходе внутренних разбирательств, что ее бабушка и дедушка не препятствовали ей общаться со своим отцом и что ее отец никогда не пытался связаться с ней. В любом случае, первый заявитель никогда не обращался за защитой права на общение с дочерью. В материалах дела имеются также доказательства того, что Х была травмирована в результате единственного контакта с отцом в январе 2010 года (см. пункт 26 выше).
74. В ответ на жалобу первого заявителя о том, что российские власти не оказали ему помощи в возвращении его дочери из Узбекистана, Правительство сообщило, что консульские власти посетили Х в Ташкенте в сентябре 2009 года и обнаружили, что не было никаких препятствий, мешающих первому заявителю увидеть ее или увезти ее с собой.
Однако первый заявитель впервые посетил свою дочь только в январе 2010 года. К тому времени Х уже год жила со своими бабушкой и дедушкой и больше не хотела жить со своим отцом. Не было никаких доказательств, что в течение первого года пребывания X в доме ее бабушки и дедушки, первый заявитель пытался связаться со своей дочерью или забрать ее с собой, и ему не позволили сделать это. Он никогда не обращался в компетентные узбекские органы за помощью в возвращении дочери. Лишь в сентябре 2010 года, когда заявитель обратился с заявлением в российский суд, российским властям стало известно о его предполагаемых трудностях в поддержании контактов с дочерью.
75. Наконец, правительство утверждало, что судебное разбирательство длилось два года, один месяц и двадцать шесть дней. Тот факт, что обе стороны жили за пределами России, повлиял на их длину. В частности, национальные суды были вынуждены направлять просьбы об оказании помощи узбекским властям, что продлило разбирательство не по вине российских властей. Кроме того, первый заявитель способствовал увеличению продолжительности разбирательства, не явившись на слушания и попросив отложить их.
Несмотря на эти задержки, которые не были отнесены на счет властей, продолжительность разбирательства была меньше, чем в других делах, рассмотренных судом (они касались дела Ribić v. Croatia, no. 27148/12, 2 апреля 2015 года, когда разбирательство длилось семь лет и восемь месяцев; Михайлова против Болгарии, no. 35978/02, 12 января 2006 года, когда судебное производство длилось около двух с половиной лет и где суд не усмотрел нарушения статьи 8; Ahrens v. Germany, no. 45071/09, 22 марта 2012 года, где разбирательство длилось три года и семь, где Суд также не установил нарушения статьи 8; и Diamante and Pelliccioni против Сан-Марино, no. 32250/08, 27 сентября 2011 года, когда разбирательство длилось три года). Кроме того, настоящее дело отличается от дела Рибича, где заявитель видел своего сына только три раза в ходе разбирательства, к концу которого его сын достиг совершеннолетия. В данном случае заявитель не был лишен возможности поддерживать контакт со своей дочерью.
2. Оценка Суда
(а) Общие принципы
76. Суд отмечает, что при наличии семейных уз, государство должно в принципе действовать таким образом, чтобы сохранить эту связь. Взаимное право родителя и ребенка на общение друг с другом является основополагающим элементом семейной жизни и внутренние меры, препятствующие пользованию этими правами, представляет собой вмешательство в право, защищаемое статьей 8 Конвенции (см., среди других источников, Monory против Румынии и Венгрии, no. 71099/01, § 70, 5 апреля 2005 года, и K. and T. v. Finland [БП], no. 25702/94, § 151, ЕСПЧ 2001-VII В).
77. Кроме того, хотя основной целью статьи 8 является защита лица против произвольных действий со стороны государственных органов, у государства к тому же имеются позитивные обязательства, присущие эффективному “уважению” семейной жизни. Эти обязательства могут включать принятие мер, направленных на обеспечение уважения семейной жизни даже в сфере отношений между индивидами, включая создание нормативно-правовой базы судебных и правоохранительных органов, защиту прав граждан и принятие, в соответствующих случаях, конкретных мер (см. Glaser v. the United Kingdom, no. 32346/96, § 63, 19 сентября 2000 года).
78. Что касается обязательства государства принимать позитивные меры, то суд неоднократно заявлял, что статья 8 включает право родителя на принятие мер с целью его воссоединения со своим ребенком и обязательство национальных властей принимать такие меры. Это также относится к случаям, когда споры о контактах и проживании детей возникают между родителями и / или другими членами семьи детей (см. Manic V. Lithuania, no. 46600/11, § 101, 13 января 2015 г., с дальнейшими ссылками).
79. В контексте как своих негативных, так и позитивных обязательств Государство должно устанавливать справедливый баланс между конкурирующими интересами индивида и общества в целом; в обоих контекстах государство пользуется определенной степенью свободы усмотрения (см. Glaser, процитированный выше, § 63). Статья 8 требует, чтобы национальные власти устанавливали справедливый баланс между интересами ребенка и интересами родителей и о том, что в процессе балансирования, основное значение следует придавать интересам ребенка, которые в зависимости от их характера и серьезности, могут превалировать над интересами родителей (см. Шахин в. Германия [БП], no. 30943/96, § 66, ЕСПЧ 2003-VIII, и Płaza против Польша, no. 18830/07, § 71, 25 января 2011).
80. Из этого следует, что обязанность национальных властей принимать меры по содействию воссоединению не является абсолютной, поскольку воссоединение родителя с детьми, которые в течение какого-то времени жили с другими лицами, может представляться невозможным осуществить незамедлительно и может потребовать принятия подготовительных мер. Характер и масштабы такой подготовки будут зависеть от обстоятельств каждого конкретного случая, однако понимание и сотрудничество всех заинтересованных сторон всегда являются важным компонентом. Хотя национальные власти должны делать все возможное для содействия такому сотрудничеству, любое обязательство применять принуждение в этой области должно быть ограничено, поскольку интересы, а также права и свободы всех заинтересованных сторон должны приниматься во внимание, и в частности наилучшие интересы ребенка и его права в соответствии со статьей 8 Конвенции. В тех случаях, когда контакт с родителем может, как представляется, угрожать этим интересам или нарушать эти права, национальные власти должны обеспечить справедливое равновесие между ними (см. Hokkanen, цитируемый выше, § 58; Ignaccolo-Zenide v. Romania, no. 31679/96, § 94, ECHR 2000-I; и Kosmopoulou v. Greece, no. 60457/00, § 45, 5 февраля 2004 года).
81. Следует иметь в виду, что, как правило, национальные власти имеют возможность напрямую контактировать со всеми заинтересованными лицами. Из вышеизложенного следует, что задача Cуда состоит не в подмене собой национальных властей при исполнении их обязанностей по вопросам опеки над детьми и доступа к общению с ними, а скорее рассмотреть, в свете Конвенции, решения, принятые этими органами в осуществлении ими своих полномочий усмотрения (см. Шахин, упомянутое выше, § 64; Зоммерфельд против Германия [БП], no. 31871/96, § 62, ЕСПЧ 2003-VIII (выдержки); C. v. Finland, no. 18249/02, § 52, 9 мая 2006 года; и Z.J. v. Lithuania, no. 60092/12, § 96, 29 апреля 2014). С этой целью Cуд должен удостовериться в том, что национальные суды провели углубленное изучение всей семейной ситуации и целого ряда факторов, в частности факторов фактического, эмоционального, психологического, материального и медицинского характера, и провели сбалансированную и разумную оценку соответствующих интересов каждого лица, постоянно заботясь о том, какое решение является наилучшим для ребенка (см. Neulinger and Shuruk v. Switzerland [БП], no. 41615/07, § 139, ЕСПЧ 2010, и Антонюк против России, нет. 47721/10, § 134, 1 августа 2013 года).
82. Кроме того, несмотря на то, что статья 8 Конвенции не содержит процессуальные требования, процесс принятия решений, связанный с мерами вмешательства, должен быть справедливым и обеспечивать должное уважение интересов, гарантируемых статьей 8. Поэтому Суд должен определить, был ли заявитель, учитывая обстоятельства дела и, в частности, важность принимаемых решений, вовлечен в процесс принятия решений в достаточной степени, чтобы обеспечить необходимую защиту его интересов (см. Z. J. v. Lithuania, цитируемый выше, § 100, с дальнейшими ссылками).
83. И наконец, Cуд считает, что при проведении анализа контекста статьи 8, она может также иметь отношение к длительности процесса принятия решений местными органами власти и любых связанных с ним судебных разбирательств. В делах такого рода всегда существует опасность того, что любая процессуальная задержка приведет к фактическому решению вопроса, представленного суду до того, как он проведет свое слушание. Эффективное уважение семейной жизни требует того, чтобы в будущем отношения между родителем и ребенком были определены только в свете всех соответствующих факторов, а не просто течением времени (см. W. v. the United Kingdom, 8 июля 1987, § 65, Series а № 121; Sylvester v. Austria, nos. 36812/97 и 40104/98, § 69, 24 апреля 2003 года; и Z.J. v. Lithuania, процитированное выше, § 100).
(b) Применение вышеуказанных принципов к данному делу
84. Суд отмечает, во-первых, обе стороны были согласны с тем, что связь между заявителями составляла “семейную жизнь” по смыслу статьи 8. В связи с этим необходимо определить, имело ли место неуважение к семейной жизни заявителей.
85. Суд отмечает, что Х жила с первым заявителем и ее матерью с момента своего рождения в 1998 году и непосредственно до смерти матери в декабре 2008 года, когда была временно передана бабушке и дедушке по материнской линии, проживавшим в Узбекистане. С марта 2009 года, когда бабушка и дедушка отказались вернуть X ее отцу, он постоянно добивался ее возвращения к нему, хотя за это время он посетил ее только один раз, в январе 2010 года. В сентябре 2010 года он обратился в суд в России, который вынес решение в феврале 2012 года, поддержанное в апелляционной жалобе в мае 2012 года, отказав Х в возвращении ему со ссылкой на ее желание остаться жить со своими бабушкой и дедушкой.
86. Рассмотрев решений национальных судов, Суд не находит оснований сомневаться в том, что они основаны на наилучшие интересы ребенка. В частности, национальные суды приняли во внимание, что Х выразила явное желание остаться жить со своими бабушкой и дедушкой. Суд отмечает, что X в то время было тринадцать лет и, таким образом, она уже смогла составить свое собственное мнение по этому вопросу и понять его последствия (см. аналогичную аргументацию в деле Gobec v. Slovenia, no. 7233/04, § 138, 3 октября 2013 года). Суд ранее установил, что как только дети становятся достаточно взрослыми, чтобы быть в состоянии сформулировать свое собственное мнение об отношениях со своими родителями, суды должны уделять должное внимание их взглядам и чувствам, а также их праву на уважение их частной жизни (см. Płaza, процитированный выше, § 71, и Gobec, процитированный выше, § 133).
87. Поскольку первый заявитель утверждал, что Х могла наводиться под влиянием ее бабушки, что по этой причине к ее заявлениям следовало относиться с осторожностью и что для установления истинных желаний Х следовало запросить экспертное заключение, Суд отмечает, что, как правило, национальные суды должны оценивать представленные им доказательства, включая средства установления соответствующих фактов. Было бы преувеличением говорить о том, что национальные суды всегда обязаны привлекать эксперта-психолога к рассмотрению споров, касающихся детей, однако этот вопрос зависит от конкретных обстоятельств каждого дела с должным учетом возраста и зрелости соответствующего ребенка (см. Sommerfeld, цитируемое выше, § 71). В материалах дела нет доказательств того, что первый заявитель когда-либо просил о психологическом освидетельствовании Х. Ей было тринадцать лет, когда она была заслушана узбекским судом по вопросу о ее возвращении к отцу, и ей помогал специалист из органов по уходу за детьми. В таких обстоятельствах национальные суды могут обоснованно считать, что ее заявления отражают ее подлинные желания. Поэтому Суд не убежден в том, что неспособность получить заключение психолога-эксперта является недостатком разбирательства.
88. Что касается аргумента первого заявителя о том, что якобы чрезмерная продолжительность судебного разбирательства привела к фактическому разрешению дела, Суд отмечает, во-первых, что заявитель предпочла обратиться в российский суд, несмотря на то, что X жила со своими бабушкой и дедушкой в Узбекистане, в то время как он сам жил в США. Этот выбор неизбежно сказался на продолжительности судебного разбирательства, что обусловило необходимость корректировки графика слушаний, с тем чтобы стороны могли выезжать из Узбекистана и США в Москву, где проводились слушания, и, что наиболее важно, направлять международные просьбы об оказании помощи узбекским властям для содействия установлению соответствующих фактов, в частности для получения показаний Х. Это правда, что несколько задержек в разбирательстве случились по вине российский властей (в частности, трехмесячная задержка в связи с прекращением разбирательства, которое впоследствии было признано незаконным вышестоящим судом). Вместе с тем Суд считает, что в целом национальные суды, как представляется, рассматривали дела, которые длились чуть более одного года и восьми месяцев на двух уровнях юрисдикции, с необходимой тщательностью.
89. Немаловажно в этой связи и то, что, хотя и стало ясно уже в марте 2009 года, что теща и тесть первого заявителя не имели намерения возвращать ему X, он обратился в суд только в сентябре 2010 года. Действительно, он оставался пассивным в течение первых полутора лет после расставания с X. Он посетил ее только один раз за все это время, в январе 2010 года, хотя ее местонахождение было ему известно все время. В материалах дела нет никаких доказательств того, что он предпринял другие попытки посетить Х и был лишен возможности сделать это ее бабушкой и дедушкой. Он не обращался в компетентные органы Республики Узбекистан, в частности в суды, за помощью в возвращении его дочери, хотя это казалось наиболее логичным, учитывая, что X находилась в Узбекистане, то есть под компетенция узбекских властей. Первый заявитель не дал никаких объяснение этого упущения.
90. Из этого следует, что, помимо подачи нескольких жалоб в Российские консульские органы, первый заявитель, не предпринял никаких значимых действий, чтобы попытаться вернуть свою дочь в течение первых полутора лет их разлуки. Поэтому он возложил эту задачу на российские консульские органы, которым явно не хватало полномочий влиять на ситуацию в Узбекистане, вместо того чтобы действовать на опережение (см., по аналогичным соображениям, G.B.v. Lithuania, no. 36137/13, § 95, 19 января 2016). Этот начальный период оказался решающим для его отношений с дочерью. Действительно, уже в октябре 2009 года, то есть почти за год до подачи первой заявительницей заявления в российский суд, х начала говорить, что предпочла бы остаться жить со своими бабушкой и дедушкой (см. пункт 15 выше). Поэтому Суд не убежден в том, что предполагаемые задержки во внутреннем разбирательстве привели к фактическому вынесению решения по делу, поскольку к моменту начала этого разбирательства мнение Х., по всей видимости, уже было сформировано. Именно пассивность первого заявителя в решающий начальный период разлуки, по-видимому, повлияла на исход дела, ослабив связь между заявителями и привела к тому, что Х привыкла жить со своими бабушкой и дедушкой и не хотела менять сложившийся порядок.
91. В таких обстоятельствах решение национальных судов последовать желанию Х и отказать в ее принудительном и немедленном возвращении первому заявителю можно считать сделанным в интересах ребенка с учетом продолжительности пребывания девочки у бабушки и дедушки, ее привязанности к ним и ее чувство, что их дом был ее собственным домом (см., для подобных рассуждений, Hokkanen, упомянутое выше, § 64; и Yousef, упомянутое выше, § 72; см. также C. v. Finland, процитировано выше, § § 55-59). Оно также уместно в той связи, что он был первый заявитель мог обратиться с требованием на установление контактов с дочерью и, через регулярное общение, мог постепенно восстановить связь с дочерью и убедить ее вернуться к нему. Однако, первый заявитель никогда не обращался с подобными требованиями в российские или узбекские суды.
92. Суд далее отмечает, что соответствующее решение было принято после состязательного процесса, в котором первый заявитель был поставлен в позицию, позволяющую ему выдвигать все аргументы в поддержку его заявления о возвращении X к нему, и он также имел доступ ко всей соответствующей информации, на которую опирались суды.
93. Из вышеизложенного Суд делает вывод о том, что процесс был справедливым, поскольку он позволил первому заявителю представить свое дело полностью и мнение второго заявителя должно быть выслушано и учтено насколько это возможно в ситуации, когда процедура проводилась в Россия, в то время как она проживала в Узбекистане. Причины, выдвинутые национальными судами, являются релевантными и достаточными. Соответственно, отказавшись выдать приказ о возвращении Х отцу, отечественные суды злоупотребили свободой усмотрения.
94. Таким образом, статья 8 Конвенции не была нарушена.
II. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 13 КОНВЕНЦИИ
95. Заявители также жаловались на нарушение статьи 13 Конвенции, которая предусматривает следующее:
«Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве.»
96. Заявители утверждали, что у них не было эффективного средства правовой защиты, чтобы защитить свою семейную жизнь. Чрезмерная продолжительность судебного разбирательства подорвала его эффективность, так как течение длительного периода времени де-факто определило все дело. Кроме того, учитывая, что аналогичные процедуры были приняты в Узбекистане, задержка в российском производстве могла привести к разрешению дела узбекскими судами и, соответственно, отказу в защите российскими судами.
97. Правительство утверждало, во-первых, что первый заявитель имел эффективное средство правовой защиты в связи с его жалобой в соответствии со статьей 8 Конвенции. В частности, он мог бы подать кассационную жалобу в Верховный суд России. Правительство далее заявило, что российские власти оказали всю возможную дипломатическую помощь первому заявителю в возвращение дочери из Узбекистана. Однако они не смогли повлиять на судебное разбирательство. Первый заявитель не обжаловал решения узбекских властей назначить бабушку Икс своей опекуна и лишить его родительских прав. Он также не обращался в полицию. Российские суды с просьбой восстановить его родительские права.
98. Суд повторяет, что статья 13 гарантирует наличие на национальном уровне средств правовой защиты в отношении жалоб, которые могут рассматриваться как “спорные” с точки зрения Конвенции. Такое средство правовой защиты должно позволять компетентному национальному органу рассматривать соответствующего жалоба по существу и предоставлять надлежащую помощь, хотя договаривающимся странам и предоставляется определенная свобода действий в отношении того, каким образом они осуществляют свои обязательства по статье 13 (см. Hasan and Chaush v. Bulgaria [GC],
— no. 30985/96, § 96, ECHR 2000-XI). Эффективность средств правовой защиты по смыслу статьи 13 не зависит от определенности благоприятного результаты для заявителя (см. Kudła v. Poland [GC], no. 30210/96, § 157, ECHR 2000-XI).
99. Стороны не оспаривали, что заявители имели обоснованное требование в соответствии со статьей 8 по смыслу и, таким образом, имели право на средство правовой защиты, удовлетворяющее требованиям Статья 13.
100. Суд отмечает, что заявители смогли воспользоваться средством правовой защиты в соответствии с национальным законодательством: первый заявитель подал заявление о возвращении к нему второго заявителя. Первым заявителем смог представить свои доводы, и судебные органы их рассмотрели. Бесспорно, что суды имели право вынести постановление о возвращении, которого он добивался. Тот факт, что его заявление было отклонено, не указывает на то, что данное средство правовой защиты неэффективно. Что касается довода заявителей о якобы чрезмерной продолжительности судебного разбирательства, Суд уже установил, что национальные суды рассмотрели дело с требуемой степенью осмотрительности (см. пункт 88 выше).
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД:
1. Объявляет, единогласно, жалобу, касающуюся отказа выдать приказ на возвращение второго заявителя первому заявителю приемлемой, а оставшуюся часть жалобы неприемлемой;
2. Постановляет, пятью голосами против двух, что статья 8 Конвенции нарушена не была;
Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 18 декабря 2018г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
Stephen Phillips Vincent A. De Gaetano
Секретарь Председатель
В соответствии со статьей 45 § 2 Конвенции и правилом 74 § 2 регламент Суда, к настоящему решению прилагаются следующие особые мнения:
а) особое совпадающее мнение судьи Schukking;
b) совместное частично несогласное мнение судей Келлера и пастора Виланова.
V.D.G.
J.S.P.
ОСОБОЕ СОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ SCHUKKING
1. Я проголосовал вместе с большинством голосов за признание того, что статья 8 Конвенции в данном случае нарушена не была. Я полностью поддерживаю доводы и выводы, отраженные в пунктах 84-94 решения.
2. Моя озабоченность связана с представлением второго заявителя перед Судом, тема, которую также поднимают судьи Keller и Pastor Vilanova в их особом несогласном мнение.
3. Как отмечается в их мнении в пунктах 2-4, дело в том, что второй заявительнице, дочери первого заявителя, было 14 лет, когда заявление, поданное также от ее имени, было передано в Суд, ей исполнилось 18 два года назад, и сейчас ей 20, в момент, когда Суд принимает решение о приемлемости жалобы и разрешает дело по существу.
4. Действительно, при подаче заявления первый заявитель действовал ex officio в качестве законного представителя своего ребенка на основании статьи 64 § 1 Семейного кодекса Российской Федерации. Доверенность, выданная поэтому его адвокату, уполномочила последнего представлять и первого заявителя, и его дочь в судебном разбирательстве. Однако возникает вопрос, остается ли данная доверенность действительной в отношении дочери к моменту, когда она достигла совершеннолетия. В моем понимании, ответ на этот вопрос следует рассматривать в качестве информации, имеющей значение для судебного разбирательства.
5. Хотя регламент Суда не содержит положение, ясно предусматривающее, что представители заявителей обязаны предоставить информацию о соответствующих доверенностях от имени несовершеннолетних, которые стали взрослыми в ходе рассмотрения дела в Суде, тем не менее Суд компетентен просить представителей представить такую имеющуюся в их распоряжении информацию перед тем как разрешать вопрос о приемлемости жалобы и существе дела.
6. Для того чтобы сделать это, представитель должен связаться с взрослым ребенком, тем самым обращая его внимание на то, что заявление было подано в Суд от его имени, которое может не обязательно быть известно этому человеку. Таким образом, соответствующее лицо имеют возможность либо выйти из незавершенного производства, либо будучи хорошо проинформированным принять решение и остаться в процессе. Такая процедура позволила бы избежать невыгодного положения взрослого ребенка, столкнувшегося с решением Суда, в котором он выступает в качестве стороны, не будучи информированным об этом факту.
7. Учитывая вывод большинства о том, что нарушения Статья 8 не было, данный вопрос не является решающим для принятия данного решения. Однако я предпочел бы, чтобы Суд в данном случае действовал подобным образом.
СОВМЕСТНОЕ ОСОБОЕ ЧАСТИЧНО НЕСОГЛАСНОЕ МНЕНИЕ СУДЕЙ KELLER И PASTOR VILANOVA
1. Наше особое мнение, на первый взгляд, касается представления второй заявительницы во время разбирательства. Однако, этот аспект имеет влияние на существо дела и непременно оказывает влияние на первого заявителя. Эти причины побудили нас голосовать вместе с большинством за принятие пункта 1 постановляющей части, в котором не проводится различия между двумя заявителями (отец и дочь), но впоследствии проголосовали против заключения об отсутствии нарушения статьи 8 (пункт 2 постановляющей части, который также касаются обоих заявителей). Теперь мы подробнее остановимся на нашем совместном мнении.
2. Когда первый заявитель подал заявление, его дочери было четырнадцать лет. Бесспорно, что она не обладала правоспособностью в то время. По этой причине ее первоначально представлял ее отец, который в свою очередь уполномочил своего адвоката защищать права своей несовершеннолетней дочери.
3. Эта ситуация изменилась, когда вторая заявительница достигла совершеннолетия, примерно два года назад. С этого момента, ее отец не мог более представлять ее. Что касается их общего адвоката, то следует отметить что юридическое представительство не может быть презюмировано и что в настоящем деле можно предположить, что второй заявитель на любом этапе был осведомлен о разбирательстве в настоящем Суде.
4. Второй заявительнице сейчас двадцать лет. Она лично затронута разбирательством и, соответственно, должна иметь право принимать любые решения, которые она считает необходимыми в отношении дела, которое было возбуждено шесть лет назад от ее имени, например, с просьбой о продолжении разбирательства, соглашаясь на дружественное урегулирование спора или выходя из процесса. Вот почему было бы разумно приостановить разбирательство с тем, чтобы удостовериться, что адвокат все еще имеет право действовать от ее имени. Государство ответчик не смог заявить это процессуальное возражения по той простой причине, что заявительница не достигла совершеннолетия до того, как их последние замечания были представлены 30 мая 2016 года. Из этого следует, что стороны не должны быть наказаны из-за длительного периода (два с половиной года) между этой датой и решением суда.
5. Не будучи информированным о явном желании второй заявительницы продолжить разбирательство, первоначально начатое от ее имени, большинство, при всем уважении, проигнорировало ее основное право быть заслушанной до вынесения решения по ее делу, право, закрепленное, в частности, в статье 38 конвенции, которое требует, чтобы Суд рассмотрел дело вместе с представителями сторон. Кроме того, вопрос строгого соблюдения принципа равенства сторон вновь было подчеркнуто в недавнем деле Большой Палаты Radomilja and Others v. Croatia (nos. 37685/10 и 22768/12, § 123, 20 марта 2018). Соблюдение основных правил процедуры по-прежнему имеет важнейшее значение, поскольку они представляют собой прежде всего средство обеспечения эффективного осуществления основных прав и свобод. Мы не должны забывать, что судопроизводство принадлежит в первую очередь сторонам.
6. Совсем не обязательно, что фактическое отсутствие второго заявителя в судебном производстве повлияло на существенные вопросы данного дела. Мы не можем предположить, какие аргументы она могла бы выдвинуть в поддержку или против позиции, занятой ее отцом. Тем не менее, нельзя упускать из виду тот факт, что в ходе разбирательства, инициированного первым заявителем в отношении возвращения второй заявительницы против ее бабушки и дедушки по материнской линии, вторая заявительница (тогда в возрасте тринадцати лет) не была заслушана компетентным судом напрямую, а лишь через посредство другого суда (см. пункт 36 решения) и, что наиболее важно, в присутствии бабушки и дедушки, но не первого заявителя. Кроме того, в отношении второго заявителя не была проведена независимая психологическая экспертная оценка, хотя первый заявитель утверждал, что его дочь находилась под влиянием бабушки и дедушки (см. пункт 43 постановления).
Здесь, как представляется, существует явный конфликт интересов. Присутствие второй заявительницы могло существенным образом пролить свет на это сложное дело в разрешении вопроса о том, была ли нарушена статья 8 по отношению к ее отцу. Нам понятно, что неучастие второго заявителя в разбирательстве помешало Суду получить общую картину ситуации и не позволяет ему просто признать отсутствие нарушение ее права на семейную жизнь. Поэтому мы были вынуждены голосовать против заключения большинства.
7. Самым неудачным аспектом этого дела является тот факт, что второй заявитель теперь сталкивается с решением суда, в которое она не имеет возможности вмешаться. Было бы желательно в интересах правосудия, чтобы решение было вынесено таким образом, чтобы предоставить второй заявительнице возможность действовать так как ей необходимо.
