Постановление ЕСПЧ «Украина против России» от 14.01.2021 года полный текст решения на русском языке. |

Доклад о положении в области прав человека во временно оккупированной Автономной Республике Крым и городе Севастополе (Украина) от 25 сентября 2017 года, охватывающий период с 22 февраля 2014 года по 12 сентября 2017 года (“доклад УВКПЧ за 2017 год”) 77

Комиссар Совета Европы по правам человека. 90

Доклад по итогам миссии комиссара в Киеве, Москве и Крыму с 7 по 12 сентября 2014 года (“Доклад Комиссара”) 90

Доклады Бюро ОБСЕ по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) и Верховного комиссара ОБСЕ по делам национальных меньшинств (ВКНМ) 95

(a) Оценка прав человека в Украине, Гаага / Варшава, 12 мая 2014 г. 95

(b) Доклад миссии по оценке прав человека в Крыму (6-18 июля 2015 г.), 17 сентября 2015 г. 95

Относимые доклады неправительственных организаций. 96
Human Rights Watch, “Права в Отступлении: злоупотребления в Крыму” ноябрь 2014 г. 96
Amnesty International 98

“Год спустя: Нарушения Прав на свободу выражения мнений, свободу собраний и ассоциаций в Крыму”, доклад опубликован в 2015 году. 98

ЖАЛОБЫ… 101

ПРАВО.. 102

ПреДЕЛЫ РАССМОТРЕНИЯ ДЕЛА.. 102
Предмет дела, рассматриваемый Судом.. 103
Пределы рассмотрения жалоб, заявленных перед Судом.. 106
ПОДХОД К ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМ.. 106
Типы исследованных доказательств. 107
Принципы оценки доказательств. 107
Заявления сторон. 107
Оценка Суда. 108

(a) Бремя доказывания. 108

(b) Стандарт доказывания. 109

(i) Предполагаемое существование «административной практики» 109

(ii) Вопросы юрисдикции. 112

III. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ОТСУТСТВИЕ ПОДЛИННОЙ ЖАЛОБЫ.. 113

Заявления сторон. 113
Государство-ответчик. 113
Государство-заявитель. 113
Оценка Суда. 114
ЮРИСДИКЦИЯ ГОСУДАРСТВА-ОТВЕТЧИКА В ОТНОШЕНИИ СОБЫТИЙ, НА КОТОРЫЕ ЖАЛОВАЛОСЬ ГОСУДАРСТВО-ЗАЯВИТЕЛЬ. 115
Заявления сторон. 116
Государство-ответчик. 116
Государство-заявитель. 119
Третья сторона, не заявляющая самостоятельных требований (Центр МакГилла по правам человека и правовому плюраллизму, Юридический факультет, Университет МакГилла, Канада) 122
Оценка Суда. 123
Общие принципы.. 123
Применение принципов в настоящем деле. 126

(a) Относительно периода с 27 февраля по 18 марта 2014. 126

(i) Общие замечания. 126

(ii) “Эффективный контроль” в Крыму. 128

Военное присутствие государства-ответчика в Крыму. 128

(b) Относительно периода после 18 марта 2014 г. 133

(d) Выводы.. 137

ИСЧЕРПАНИЕ ВНУТРЕННИХ СРЕДСТСВ ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ И ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРАКТИКИ.. 137
Заявления сторон. 137
Государство-ответчик. 137
Государство-заявитель. 138
Оценка Суда. 139
ПрИЕМЛЕМОСТЬ ЖАЛОБЫ О НАЛИЧИИ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРАКТИКИ 141
Общие замечания по доказательствам.. 141
Заявления сторон. 141

(a) Государство-ответчик. 141

(b) Государство-заявитель. 143

Оценка Суда. 144
Доказательства prima facie существования административной практики, на которую жаловалось государство-заявитель. 147
Жалобы по Статье 2. 147

(a) Предполагаемая административная практика существенных нарушений Статьи 2 Конвенции 148

(i) Заявления сторон. 148

(ii) Оценка Суда. 149

(α) Предполагаемая административная практика убийства и стрельбы 149

(β) Предполагаемая административная практика исчезновений 149

(b) Предполагаемая административная практика отсутствия эффективного расследования 151

(i) Заявления сторон. 151

(ii) Оценка Суда. 151

Жалобы по Статьям 3 и 5 Конвенции. 151

(a) Заявления сторон. 152

(i) Государство-заявитель. 152

(ii) Государство-ответчик. 152

(b) Оценка Суда. 153

Жалобы по Статье 6. 154

(a) Заявления сторон. 154

(b) Оценка Суда. 155

Жалобы по Статье 8. 155

(a) “Незаконное автоматическое введение российского гражданства”. 156

(i) Заявления сторон. 156

(ii) Оценка Суда. 156

(b) “Перемещение осужденных на территорию России”. 158

(i) Заявления сторон. 158

(ii) Оценка Суда. 158

(i) Заявления сторон. 159

(ii) Оценка Суда. 159

Жалобы по Статье 9. 160

(a) Заявления сторон. 160

(b) Оценка Суда. 161

Жалобы по Статье 10. 162

(a) “Притеснение не-российских СМИ, в том числе закрытие украинских и татарских телеканалов” 162

(i) Заявления сторон. 162

(ii) Оценка Суда. 163

(b) “Задержание, запугивание и изъятие материалов у международных журналистов” 164

(i) Заявления сторон. 164

(ii) Оценка Суда. 164

Жалобы по Статье 11. 164

(a) Заявления сторон. 165

(b) Оценка Суда. 165

Жалобы по Статье 1 Протокола № 1. 166

(a) Заявления сторон. 166

(b) Оценка Суда. 166

Жалобы по Статье 2 Протокола № 1. 167

(a) Заявления сторон. 167

(b) Оценка Суда. 168

Жалобы по Статье 2 Протокола № 4. 169

(a) Заявления сторон. 169

(b) Оценка Суда. 169

Жалобы по Статье 14, взятой в совокупности со Статьями 8, 9, 10, 11 и Статьей 2 Протокола No. 4 tк Конвенции. 170

(a) Заявления сторон. 170

(b) Оценка Суда. 171

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АРК Автономная Республика Крым

ЧФ Черноморский флот

БТР Бронетранспортер

ССК Силы самообороны Крыма

ФСБ Федеральная Служба Безопасности Российской Федерации

КПЧ Комитет по правам человека ООН

ММПЧУ Мониторинговая миссия ООН по правам человека в Украине

МС Международный Суд ООН

УВКПЧ Управление Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека

ОБСЕ Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе

ПАСЕ Парламентская Ассамблея Совета Европы

РВП Ракета «воздух-поверхность»

БДК Десантный корабль

ВДВ Российские военно-десантные войска

Европейский Суд по правам человека, заседая 16 декабря 2020 г. в составе Большой Палаты:

Роберт Спано, Президент,

Линос-Александр Сицилианос,

Йон Фридрик Кьельбро,

Ксения Туркович,

Анжелика Нусбергер,

Сиофра О’Лири,

Винсент А. Де Гаэтано,

Анна Юдкивска,

Алеш Пейчал,

Кржиштоф Войтычек,

Стефани Муру-Викстрем,

Пер Пастор Виланова,

Тим Эйке,

Латиф Хусейнов,

Йован Илиевский,

Жильберто Феличи, судьи,

Бахтияр Тузмухамедов, судья ad hoc

и Серен Пребенсен, Заместитель Секретаря Большой Палаты,

на закрытых заседаниях 11 сентября 2019 г., 28 сентября 2020 г. и 16 декабря 2020 г., принял решение в полном объёме в последнюю указанную дату

о нижеследующем:

ПРОЦЕДУРА

1.Дело было инициировано по двум жалобам (№ 20958/14 и № 42410/15) против Российской Федерации, поданным в Суд в соответствии со Статьей 33 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) Украиной 13 марта 2014 года и 26 августа 2015 года соответственно. Обе жалобы касались событий в Крыму (для целей настоящего решения “Крым” означает как Автономную Республику Крым (АРК), так и город Севастополь), и в Восточной Украине.
2.Жалобы были переданы в Третью и Первую секции Суда соответственно согласно пункту 1 Правила 51 Регламента Суда. Впоследствии жалоба № 20958/14 была передана в Первую секцию Суда.
3.Правительство Украины (“государство-заявитель”) было представлено г-ном Иваном Лищиной, Уполномоченным Правительства Украины в Европейском Суде по правам человека и Заместителем министра юстиции Украины.
4.Российское Правительство (“государство-ответчик”) первоначально представлял г-н Георгий Матюшкин, которого в дальнейшем сменил г-н Михаил Гальперин, Уполномоченный Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека – Заместитель Министра юстиции Российской Федерации.
5.13 марта 2014 года Председатель Третьей секции вынес постановление об обеспечительных мерах в соответствии с Правилом 39, призывая обе заинтересованные Высокие Договаривающиеся стороны воздерживаться от принятия любых мер, в частности военных действий, которые могут повлечь за собой нарушения конвенционных прав гражданского населения, включая угрозу их жизни и здоровью, и выполнять свои обязательства по Конвенции, особенно в отношении Статей 2 и 3 Конвенции.
6.В тот же день делу было решено присвоить приоритетный порядок рассмотрения в соответствии с Правилом
7.Что касается событий в Крыму, то государство-заявитель утверждало, что с 27 февраля 2014 года Российская Федерация осуществляла экстерриториальную юрисдикцию в отношении Крыма и несла ответственность за административную практику, влекущую за собой многочисленные нарушения Конвенции. Государство-заявитель ссылалось на несколько статей Конвенции, в частности на Статью 2 (Право на жизнь), Статью 3 (Запрещение бесчеловечного обращения и пыток), Статью 5 (Право на свободу и безопасность), Статью 6 (Право на справедливое судебное разбирательство), Статью 8 (Право на уважение частной жизни), Статью 9 (Свобода религии), Статью 10 (Свобода выражения мнений) и Статью 11 (Свобода собраний). Власти также подали жалобы в соответствии со Статьей 14 (Запрещение дискриминации), Статьей 1 Протокола № 1 (Защита собственности), Статьей 2 Протокола № 1 (Право на образование) и Статьей 2 Протокола № 4 (Свобода передвижения).
8.20 ноября 2014 года и 29 сентября 2015 года государству-ответчику было направлено уведомление о жалобах и предложено представить замечания относительно приемлемости жалоб в Палату. После продления срока государство-ответчик представило свои замечания 31 декабря 2015 года и 22 января 2016 года, а государство-заявитель представило свои замечания в ответ 23 марта 2017 года. Кроме того, замечания третьей стороны были представлены Центром МакГилла по Правам человека и Правовому плюрализму, юридический факультет Университета МакГилла в Канада, которому Президент разрешил принять участие в письменной процедуре (пункт 2 Статьи 36 Конвенции и пункт 3 Правила 44).
9.9 февраля и 29 ноября 2016 года Палата разделила жалобы № 20958/14 и 42410/14 на четыре отдельных дела. Все жалобы, касающиеся событий в Крыму, оставались зарегистрированными под вышеуказанными номерами, в то время как жалобы, касающиеся событий в Восточной Украине, были зарегистрированы под другими номерами дел.
10.20 февраля 2018 года Палата Первой секции в составе председателя Линоса-Александра Сицилианоса, судей Кристины Пардалос, Анны Юдкивской, Роберта Спано, Алеша Пейчала, Дмитрия Дедова и Йована Илиевского при содействии секретаря секции Абеля Кампоса приняла решение уведомить стороны о своем намерении отказаться от юрисдикции по рассмотрению дела в пользу Большой Палаты. 7 мая 2018 года вышеупомянутая палата приняла решение отказаться от юрисдикции в пользу Большой Палаты, принимая во внимание тот факт, что ни одна из сторон не возражала против такого отказа (Статья 30 Конвенции и пункты 1 и 4 Правила 72).
11.11 июня 2018 года обе жалобы были объединены в соответствии с правилом 42 § 1 и получили новое название Украина против России (Крым) в соответствии с жалобой № 20958/14.
12.27 июля 2018 года Суд постановил в соответствии с пунктом 3 Правила 51 получить письменные и устные заявления сторон о приемлемости дела. Стороны были проинструктированы, что их меморандум о приемлемости дела “должен представлять собой исчерпывающее изложение позиции стороны по выдвинутым жалобам”. Суд назначил дату слушания на 27 февраля 2019 года, а также предложил сторонам письменно ответить на перечень вопросов до даты слушания.
13.Государство-заявитель и государство-ответчик представили свои заявления относительно приемлемости жалоб в Большую Палату (“меморандум”).
14.Дмитрий Дедов, избранный судья Российской Федерации, отказался от участия в заседаниях по делу с 1 января 2019 года (Правило 28). В соответствии с Правилом 29 Президент принял решение назначить Бахтияра Тузмухамедова с 1 января 2019 года судьей ad hoc по этому делу вместо судьи Дедова.
15.21 января 2019 года Большая Палата отклонила в соответствии с пунктом 1 Правила 71 и, mutatis mutandis, пунктом 4 Правила 28 жалобу государства-ответчика на право судьи Анны Юдкивской заседать в Большой Палате по настоящему делу.
16.11 февраля 2019 года, вынося решение по просьбе судьи ad hoc Бахтияра Тузмухамедова в соответствии с пунктом 4 правила 28, Большая Палата постановила, что некоторые статьи, опубликованные в прессе под его авторством, объективно не могут отрицательно повлиять на его беспристрастность в настоящем деле (пункт 2 (d) Правила 28).
17.12 августа 2019 года, отвечая на вопрос государства-ответчика о продолжении участия в разбирательстве судьи Анны Юдкивской в связи с истечением срока ее полномочий, Председатель Суда постановил, что в соответствии со Статьей 23 Конвенции и Правилом 28 отсутствуют основания, которые могли бы оправдать ее отказ от участия в деле.
18.После перерыва в слушаниях, запланированных на 27 февраля 2019 года, председатель Большой Палаты назначил новую дату слушаний на 11 сентября 2019 года.
19.Состав Большой Палаты был определен в соответствии с положениями пунктов 4 и 5 Статьи 26 Конвенции и Правилом 24.
20.Слушание по приемлемости состоялось публично во Дворце прав человека в Страсбурге 11 сентября 2019 года (Правило 71 § 1 и, mutatis mutandis, Правило 51 § 5).
21.Перед Судом предстали:

(a) от государства-ответчика

Михаил Гальперин, Агент,

Майкл Суэйнстон QC, Советник,

Яна Борисова,

Павел Смирнов,

Эдвард Харрисон,

Василий Торкановский,

София Саренкова,

Вадим Запивахин,

Григорий Прозукин,

Мариия Зиновева,

Алана Сиукаева,

Ксения Соловьева,

Валерия Грищенко, Советники;

(b) от государства-заявителя

Иван Лищина, Агент,

Бэн Эммерсон QC, Советник ,

Мархарита Сокоренко,

Дмитрий Петрышын,

Андрий Лукша, Советники.

22.Суд заслушал выступления г-на Гальперина и г-на Суэйнстона от имени государства-ответчика, а также г-на Лищины и г-на Эммерсона от имени государства-заявителя и их ответы на вопросы судей.

ФАКТЫ

23.Факты в изложении государства-заявителя изложены в разделе I ниже (пункты 24-141), а факты, в изложении государства-ответчика, — в разделе II ниже (пункты 142-97).
1. ГОСУДАРСТВО-ЗАЯВИТЕЛЬ
  1. Доказательственные материалы, представленные государством-заявителем
  2. 24.В обоснование своих заявлений государство-заявитель опиралось на различные документы и другие доказательства. Соответствующие части некоторых докладов, опубликованных различными межправительственными и неправительственными организациями, на которые ссылается государство-заявитель, приведены в разделе » V. Другие материалы » ниже (см. пункты 225-32). Ряд двусторонних соглашений, подписанных между Украиной и Российской Федерацией относительно присутствия Российской Федерации на территории Украины, обобщены в разделе “II. Применимые двусторонние соглашения между Украиной и Российской Федерацией” (см. пункты 201-08 ниже).
  3. 25.Остальные документальные доказательства, на которые ссылается государство-заявитель в своих представлениях, перечислены непосредственно ниже, а именно показания свидетелей (см. пункты 26-27 ниже); официальные документы, исходящие от украинских национальных властей (см. пункт 28 ниже); различные другие документы (см. пункт 29 ниже); а также записи камер видеонаблюдения и другие визуальные материалы (см. пункт 30 ниже). Следует отметить, что, если не указано иное, неназванные или неидентифицируемые материалы (такие как статьи, интернет-ссылки и т. д.) не перечислены ниже.
    1. Показания свидетелей
    2. 26.Некоторые из показаний свидетелей, на которые опиралось государство-заявитель, были даны в марте 2017 года специально для того, чтобы поддержать настоящую жалобу. Они были получены Офисом Представителя Украинского Правительства перед Судом и включали в себя заявления следующих лиц:
    3. i.Игорь Воронченко, заместитель командующего Военно-Морскими Силами Вооруженных Сил Украины по вопросам береговой обороны на момент событий;
    4. ii.Анатолий Бургомистренко, капитан первого ранга ВМС ВС Украины и начальник Разведывательного штаба Военно-Морского командования ВСУ;

iii. Александр Калачев, капитан воинской части 1145 Военно-Морских Сил Вооруженных Сил Украины;

iv.Рефат Чубаров, председатель Меджлиса крымскотатарского народа;
v.Алена Кушнова, судья Окружного административного суда города Симферополя на момент событий;
vi.Ярослав Пилунский, кинооператор, соучредитель организации «Вавилон 13» (ассоциация режиссеров, операторов и кинематографистов);

vii. Андрей Щекун, организатор движения «Евромайдан Крым»;

viii. Анатолий Ковальский, бывший член Совета министров Крыма;

ix.Виктор Гет, начальник Управления контрразведки Службы безопасности Украины в Крыму на момент событий;
x.Михаил Коваль, директор департамента кадров Государственной пограничной службы Украины на момент событий;
xi.Юлий Мамчур, бывший командир 204-й тактической авиационной бригады имени Александра Покрышкина воздушного боя авиационного командования «Юг» Военно-Воздушных Сил Вооруженных Сил Украины, воинская часть А 4515;

xii. Елена Максименко, журналист, фотограф и писатель;

xiii. Дмитрий Делятицкий, полковник, командир первого отдельного батальона морской пехоты в Феодосии, на момент событий;

xiv. Владислав Полищук, который в своих свидетельских показаниях называет себя «активным участником Революции Достоинства»;

xv.Дмитрий Малицкий, военный комиссар СССР в воинском звании полковника на момент событий; и

xvi. Андрей Сенченко, член партии «Батькивщина», бывший депутат Верховной Рады Украины, бывший депутат Верховной Рады АРК и бывший Заместитель Главы Администрации Президента, назначенный Президентом Украины.

27.Остальные свидетельские показания, на которые ссылается государство-заявитель в своих заявлениях, были получены в октябре 2014 года и декабре 2015 года следователями, работавшими в Генеральной прокуратуре Украины и Главным военным прокурором и отвечавшими за расследование “преступлений против национальной безопасности Украины, мира, безопасности человека и международного правопорядка”, определенных как “уголовное производство № 42014010470000019 от 3 октября 2014 года”. К ним относятся заявления, сделанные следующими лицами:
i.Микола Обидник, помощник начальника оперативного отдела войсковой части 4515;
ii.Артем Орлик, помощник начальника связи и радиообеспечения военной базы А4515;

iii. Александр Жилин, заместитель начальника штаба военной базы А4515;

iv.Александр Кустанович, заместитель командира воинской части А0959 Военно-Воздушных Сил Вооруженных Сил Украины;
v.Виктор Кухаренко, полковник, начальник штаба и заместитель командира воинской части А0959 Военно-Воздушных Сил Вооруженных Сил Украины; и
vi.Василь Середа, начальник Управления навигации и связи, старший прапорщик воинской части № 3053 Военно-Морских Сил Украины.
Оффициальные документы, изданные Украинскими национальными властями
28.Официальные документы, изданные различными украинскими национальными органами власти и упомянутые государством-заявителем в своих заявлениях, включают следующее:
i.Ноты протеста, направленные Министерством иностранных дел Украины в Министерство иностранных дел Российской Федерации в период с 26 февраля по 6 июня 2014 года, в которых они подробно описывали размещение российских войск и перемещение вооружений в Крым и просили Российскую Федерацию вывести их с территории Украины. В этих нотах Министерство иностранных дел Украины утверждало, что действия Российской Федерации нарушают пункт 1 статьи 6, пункт 2 статьи 8 и пункты 1 и 5 статьи 15 соглашения о статусе и условиях присутствия Российской Федерации на территории Украины от 28 мая 1997 года (см. пункты 202-03 ниже). Министерство иностранных дел Украины также подчеркнуло в этих нотах, что оно не обращалось “к российской стороне с какими-либо предложениями или просьбами об использовании воинских частей Российской Федерации, временно дислоцированных на территории Украины, для установления общественного порядка, введения каких-либо антитеррористических или иных мер безопасности” или предоставления какой-либо “гуманитарной помощи со стороны Российской Федерации или Правительства Российской Федерации”. В ноте протеста, направленной в марте 2014 года, Министерство иностранных дел Украины сослалось на Постановление от 1 марта 2014 года, в соответствии с которым Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации дал согласие президенту Российской Федерации на использование Вооруженных Сил Российской Федерации на территории Украины для нормализации общественно-политической обстановки в стране (см. пункт 199 ниже). В той же ноте украинское министерство подчеркнуло, что в соответствии с действующей Конституцией Украины и украинским законодательством утверждение решений о допуске иностранных вооруженных сил на территорию Украины относится исключительно к компетенции Верховной Рады Украины и что Верховная Рада такого решения не принимала;
ii.Письмо Администрации Государственной пограничной службы Украины от 28 февраля 2014 года (исх. № 0.42-1476/0/8-14) на имя «Первого заместителя Министра иностранных дел Украины и Первого заместителя главы Службы безопасности Украины”, предоставив информацию о военной технике, в том числе о ряде вертолетов, прибывающих в Крым;

iii. Письмо Администрации Государственной пограничной службы Украины от 7 марта 2014 года (исх. № 0.232-1711/0/6-14), адресованное в “Министерство иностранных дел Украины“, в котором утверждалось, в частности, что «7 марта 2014 года в пункте пропуска Крым-Кубань тридцать семь военных транспортных средств Российской Федерации незаконно въехали на территорию Украины без прохождения указанных видов государственного контроля, воспользовавшись тем, что пограничный наряд, осуществляющий пограничный контроль, был заблокирован группой вооруженных военнослужащих Российской Федерации.»;

iv.Письмо Министерства внутренних дел Украины от 22 марта 2014 года (исх. № 1/7/-903) в адрес Генеральной прокуратуры Украины, содержащее «оперативную информацию о ситуации в Автономной Республике Крым и городе Севастополе»;
v.Письмо Генерального штаба Вооруженных Сил Украины от 24 марта 2016 года (исх. № 314/5/436) в адрес Главной Военной прокуратуры и Генеральной прокуратуры Украины. Вместе с этим письмом была представлена информация «О воинских частях и отрядах ЧФ Российской Федерации», дислоцировавшихся на территории АРК до её аннексии», а также копия дипломатической ноты Российской Федерации (№ 143н/2дснг) от 30 декабря 2013 года была перенаправлена в прокуратуру;
vi.Письмо Департамента контрразведки Службы безопасности Украины от 18 апреля 2014 года (исх. № 17/2/1-434-12016), адресованное в Генеральную прокуратуру, содержащее информацию «о повреждении и уничтожении военных объектов, имущества и техники в период с февраля по март 2014 года»;

vii. Письмо Администрации Государственной Пограничной службы Украины от 30 сентября 2015 года (исх. № 55/1935) в адрес Главной Военной прокуратуры и Генерального прокурора Украины, содержащее информацию о войсках и военной технике, поступивших в Крым в марте 2014 года;

viii. Письмо Департамента информационно-аналитического обеспечения Службы безопасности Украины от 4 декабря 2015 года (исх. № 4/3085) в адрес Генеральной прокуратуры и Главного Военного Прокурора Украины, содержащее информацию о подрывной деятельности командующего войсками ЧФ РФ А. Витко и подчиненных ему российских воинских формирований;

ix.Письмо Генеральной прокуратуры Украины от 28 ноября 2016 года (исх. № 10/4/1-22437-16-746-16), направленное Государственному Уполномоченному при Европейском Суде по правам человека (явно в ответ на запрос последнего) о предоставлении информации, собранной в ходе уголовного производства по делу о «развязывании и ведении агрессивной войны против Украины представителями органов государственной власти Российской Федерации и Вооруженных Сил Российской Федерации»;
x.Письмо Службы безопасности Украины от 9 декабря 2016 года (исх. № 4/3590) с приложениями на имя Государственного Уполномоченного при Европейском Суде по правам человека, содержащее информацию «о незаконной деятельности РФ на территории АР Крым и города Севастополя»;
xi.Письмо Главы Управления специальной обработки информации Государственной пограничной службы Украины от 14 февраля 2017 года (исх. № 784/12.9.3/17-17) на имя на имя Государственного Уполномоченного при Европейском Суде по правам человека. В этом письме была представлена информация «о пересечении установленными лицами государственной границы Украины за период с 2013 года по апрель 2014 года»; и

xii. Письмо Прокуратуры Украины от 1 марта 2017 года (исх. № 14/19-11 ref-17) на имя Государственного Уполномоченного при Европейском Суде по правам человека, содержащее информацию относительно заявлений, поданных в украинские суды «в интересах детей об установлении факта рождения на временно оккупированной территории». В письме также говорится, что «на временно оккупированной территории Украины граждане (постоянно проживающие на полуострове) фактически лишены важных социальных прав, возможности получения медицинских услуг, определенных льгот и т. д. без российского документа».

Различные другие документы
29.Остальные документальные материалы, на которые ссылается государство-заявитель в своих заявлениях, включают следующее:
i.Доклад Международной группы экспертов, опубликованный в 2017 году под названием «Дело 26-го февраля. Часть 1: Реконструкция и правовой анализ событий у здания Верховной Рады Автономной Республики Крым в городе Симферополе 26го февраля 2014 г.»;
ii.Перевод статьи с русского на английский язык под названием «Аннексия Крыма. Анатомия. Часть I», написанная Андреем Клименко и опубликованная 7 декабря 2014 года в интернет-газете Black Sea News;

iii. Постановление Верховной Рады АРК (№ 1631-6/14), «О выражении недоверия Совету Министров Автономной Республики Крым и прекращении его деятельности»;

iv.Постановление Верховной Рады АРК (№ 1656-6/14), «О назначении С.В. Аксенова (в некоторых документах также именуемого «Аксёнов» или «Аксионов», далее – «Аксенов»; лидер партии «Русское единство») на должность Председателя Совета Министров Автономной Республики Крым»;
v.Указ Верховной Рады АРК (№ 1630-6/14), «Об организации и проведении республиканского (местного) референдума по вопросам совершенствования статуса и полномочий Автономной Республики Крым»;
vi.Указ Верховной Рады АРК (№ 1727-6/14) от 11 марта 2014 года «О провозглашении независимости Автономной Республики Крым и города Севастополя»;

vii. Указ Государственного Совета Республики Крым (№ 1745 6/14) от 17 марта 2014 года «О независимости Крыма»;

viii. Постановление Лутского Городского и Районного суда Волынской области от 23 февраля 2016 г., в котором установлено, что обвиняемый С.В., гражданин Украины, был «награждён Медалью Министерства обороны Российской Федерации ‘За возвращение Крыма’ за осуществление деятельности в интересах иностранного государства»;

ix.Письмо Украинского Хельсинкского Союза по правам человека от 22 марта 2017 года (исх. № 22/03-02) в адрес Представителя Украины в Европейском суде по правам человека, содержащее информацию о «грубых нарушениях прав человека и международного гуманитарного права на полуострове властями Российской Федерации»;
x.Газетная статья под названием «Русские в масках захватили наше снаряжение: норвежские журналюги», опубликованная 11 марта 2014 года в интернет-газете The Local;
xi.Доклад Государственного Департамента США о международной религиозной свободе в Украине за 2014 год;

xii. Статья, опубликованная Комитетом по Защите Журналистов 3 марта 2014 года, под названием «Независимые СМИ, журналисты, преследуемые в Крыму»;

xiii. Крымская Полевая Миссия по правам человека, аналитический обзор, «Краткий обзор ситуации в Крыму (июнь 2014 г.)»;

xiv. Статья издания «Репортеры без границ» под названием «Два журналиста благополучно освобождены после похищения в Крыму», опубликованная 12 марта 2014 года;

xv.Статья, опубликованная Комитетом по Защите Журналистов 13 марта 2014 года, под названием «Ещё больше журналистов подвергаются притеснениям при работе в Крыму»;

xvi. Управление Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека (УВКПЧ), «Доклад о ситуации с правами человека в Украине, 15 ноября 2014 года»;

xvii. Газетная статья под названием «Еще один представитель крымских татар задержан российскими властями в Крыму», опубликованная 11 марта 2015 года в интернет-газете (Censor.net.ua);

xviii. Газетная статья под названием «Украина находится под запретом в Крыму», опубликованная 5 мая 2016 года в интернет-газете (podpricelom.com.ua);

xix. Доклад Крымской Правозащитной Группы «Крым: украинская идентичность запрещена», опубликованный 5 марта 2016 года;

xx.Пресс релиз Международной Федерации Журналистов от 18марта 2015 г., под названием «МФЖ и ЕФЖ (Европейская Федерация Журналистов) осуждают репрессии журналистов в Крыму»;

xxi. Крымская Полевая Миссия по правам человека, «Краткий обзор ситуации в Крыму (апрель 2015 г.)»;

xxii. УВКПЧ, «Ситуация с правами человека в Украине с 1 декабря 2014 года по 15 февраля 2015 года»;

xxiii. Решение Международного арбитражного суда в Гааге от 2 мая 2018 г. По делу Everest Estate LLC et al. v. the Russian Federation (PCA Case No. 2015-36) и решение Международного арбитражного суда в Гааге от 26 ноября 2018 по делу Oschadbank v. the Russian Federation (PCA Case No. 2016-14);

xxiv. Решение Арбитражного Трибунала, учрежденного в соответствии с Приложением VII к Конвенции Организации Объединенных Наций по Морскому Праву 1982 года от 21 февраля 2020 года, относительно Предварительных Возражений Российской Федерации по Спору о правах Прибрежных Государств в Черном, Азовском морях и Керченском проливе между Украиной и Российской Федерацией (PCA Case No. 2017-06);

xxv. УВКПЧ, «Доклад о ситуации с правами человека в Украине, 15 декабря 2014 года»;

xxvi. УВКПЧ, «Доклад о ситуации с правами человека в Украине, 16 мая – 15 августа 2017 года»;

xxvii. Информационная записка под названием «Нарушения прав человека в Крыму: прекращение безнаказанности», опубликованная Крымской Правозащитной Группой к 72-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН;

xxviii. Доклад Amnesty International под названием «Год спустя: нарушения прав на свободу выражения мнений, собраний и ассоциаций в Крыму2, опубликованный в 2015 году;

xxix. Пресс релиз Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) от 18 августа 2014 г.: “Представитель ОБСЕ по свободе СМИ обеспокоен запретом для журналистов въезжать в Крым»;

xxx. Статья под названием «Россия нарушает гражданские права крымских татар в оккупированном Крыму» опубликована в журнале Forbes International 18 мая 2015 года;

xxxi. Доклад под названием «Положение крымских татар после аннексии Крыма Российской Федерацией», подготовленный на основе информации в ходе интервью, проведенных «неофициальной турецкой делегацией в Крыму», опубликованный 5 июня 2015 года;

xxxii. Крымская Полевая Миссия по правам человека, аналитический обзор, «Краткий обзор ситуации в Крыму (апрель 2014)»;

xxxiii. Пресс-релиз, опубликованный Офисом Представителя ОБСЕ по вопросам свободы СМИ 5 марта 2015 года;

xxxiv. Дипломатическая нота Российской Федерации (№ 143н/2дснг) от 30 декабря 2013 г.; и

xxxv. Нота МИД России № 2770/2deng.

Кадры с камер видеонаблюдения
30.Государство-заявитель также предоставило в распоряжение Суда копии следующих материалов::
i.Несколько комплектов записей с камер видеонаблюдения. Один комплект содержит кадры, снятые более чем двадцатью различными камерами видеонаблюдения, расположенными, по утверждению государства-заявителя, в различных местах внутри и снаружи зданий Верховного Совета и Совета Министров АРК. Другой комплект состоит как из записей камер видеонаблюдения, так и из кадров, снятых, в частности, журналистами, из различных мест, по мнению государства-заявителя, внутри и за пределами аэропорта Симферополя;
ii.Документальный фильм «Крым: путь домой», вышедший в эфир телеканала «Россия», в том числе интервью с Президентом Российской Федерации Владимиром Путиным, проведенное 17 апреля 2014 года;

iii. Видеотрансляция РИА Новости, 17 апреля 2014 года;

iv.Видеозапись выступлений Сергея Аксенова в качестве председателя Совета Министров (см. пункт 29 (iv) выше), транслировавшаяся по телевидению в разное время;
v.Различные кадры, транслировавшиеся телеканалом ATR; и
vi.Интервью с Игорем Гиркиным.

Факты дела в изложении государства-заявителя
31.Версия фактов государства-заявителя в основном почерпнута из его меморандума и частично из его ранее направленных обзерваций. Они изложены отдельно под заголовками “Доказательства эффективного контроля” и “Предполагаемые нарушения Конвенции”, тот же порядок будет соблюдаться ниже.
1. Доказательства эффкутивного контроля
  - Предпосылки

32.В 2010 году на территории Российской Федерации были сформированы четыре оперативные бригады элитных войск с самым современным вооружением и техникой. В ноябре 2013 года они были приданы Южному оперативному командованию Вооруженных Сил России. Формально они были созданы для обеспечения безопасности во время Двадцать вторых зимних Олимпийских игр в Сочи, Россия. Впоследствии эти вооруженные силы были переброшены в Крым и участвовали в его “оккупации”. В своем заявлении от 17 марта 2017 года Ихорь Воронченко заявил, что “Мне наверняка известно, что захват Крыма был осуществлен именно этими воинскими частями Вооруженных Сил Российской Федерации”. Будучи одними из первых русских частей, которые были одеты в новую форму, они стали известны как “вежливые люди” или «зеленые люди» (см. пункт 26 (i) выше).
С конца 2013 года пророссийские военизированные формирования, в том числе члены расформированного элитного полицейского подразделения «Беркут», лояльного бывшему президенту Украины Януковичу, начали организовываться в Силы самообороны Крыма (ССК). Среди лидеров ССК был и Ихорь (в некоторых документах именуемый также “Игорь”, “Стрелков” или «Стрелок»).) Гиркин, бывший офицер Федеральной службы безопасности России (ФСБ), а впоследствии “Министр обороны” так называемой «Донецкой Народной Республики».
Президент России Владимир Путин в комментариях журналистам (цитируется в сноске 5 Доклада о положении в области прав человека во временно оккупированной Автономной Республике Крым и городе Севастополе (Украина) от 25 сентября 2017 года (“доклад УВКПЧ 2017”) утверждал, в частности, что “за спинами крымских отрядов самообороны стоят наши солдаты. Они действовали очень вежливо, но решительно и профессионально. Не было другого способа помочь народу Крыма выразить свою свободную волю” (см. пункт 30 (ii) выше).
К началу 2014 года в соответствии с двусторонними соглашениями между Украиной и Российской Федерацией (см. пункты 201-08 ниже) Российская армия была развернута в Севастополе и некоторых других указанных местах на Крымском полуострове. Согласно этим соглашениям, 810-я отдельная бригада морской пехоты и 1096-й зенитно-ракетный полк были законно размещены в Крыму. Однако присутствие российских войск и военной техники в Крыму подчинялось различным условиям и ограничениям.
С 1 января 2014 года максимальная численность российских войск, разрешенная в Крыму, составляла 10 936 человек. Кроме того, Россия имела разрешение на тридцать два боевых корабля водного базирования; восемь боевых катеров; четыре корабля специального назначения; пятьдесят четыре судна материально-технического обеспечения; одиннадцать катеров материально-технического обеспечения; 114 единиц; 103 боевые бронированные машины; семьдесят семь самолетов; и сорок пять артиллерийских систем (см. пункты 28 (v) и 29 (xxxiv) выше). Согласно соответствующим соглашениям, для развертывания дополнительных войск или техники, а также для перемещения войск или техники за пределы обозначенных российских баз требовалось прямое согласие Министерства иностранных дел Украины. Российским подразделениям не разрешалось выполнять какие-либо функции по охране общественного порядка.
24 января 2014 года в Севастополе состоялось заседание Таврической сотни Тереского казачьего воинского союза. В ходе встречи было сделано заявление, в котором подтверждалась необходимость создания групп для “поддержания порядка” в Севастополе и отмечалось, что казаки готовы активно участвовать в оказании помощи “Правоохранительным органам” (см. пункт 29 (ii) выше).
Примерно в то же время Российская Федерация начала укреплять свое военное присутствие в Крыму путем переброски войск по воздуху, суше и морю. Таким образом, в конце января 2014 года транспортная авиация доставила отряды десантников на военно-морскую базу в селе Гвардейское (см. пункт 26 (i) выше). 2 февраля 2014 года девять военных самолетов доставили еще один несанкционированный военный персонал на авиабазы в Каче, Гвардейсоке и Херсоне. В тот же день русские войска вошли в порты Керчь, Феодосия, Орджоникидзе и Севастополь. До восьми больших десантных судов (БДК), разгружая далее несанкционированные войска, вошли в порты Керчи.
В связи с несанкционированным перемещением ЧФ в период с 21 по 23 февраля 2014 года Министерство иностранных дел Украины направило Российской Федерации официальную ноту протеста (см. пункт 28 (i) выше). В своем ответе от 28 февраля 2014 года (см. пункт 29 (xxxv) выше) Российская Федерация ответила, что движение транспортных средств было вызвано усилением чрезвычайных мер по защите мест дислокации (авиабазы Кача и Гвардейское).
В ночь с 22 на 23 февраля 2014 года в ходе встречи с руководителями силовых ведомств Президент Российской Федерации Владимир Путин заявил, что он принял “решение начать работу по возвращению Крыма в состав Российской Федерации” (см. пункт 30 (ii) выше).
На следующий день была замечена колонна численностью до 400 человек в форме российских десантников, двигавшаяся от кораблей и судов обеспечения, расположенных в Севастополе, к учебным полигонам 810-й отдельной бригады морской пехоты (см. пункт 26 (ii) выше).

Захват Контроля над Крымом (26 и 27 февраля 2014 г.)

42.27 февраля 2014 г. более 100 вооруженных до зубов человек штурмовали здания Верховного Совета и Совета Министров АРК. На кадрах с камер видеонаблюдения видно, как хорошо экипированные солдаты в форме входят в здания. Согласно записям камер видеонаблюдения, захват административного здания начался в 4.30 утра и был осуществлен людьми в военной форме, которые были полностью экипированы (см. пункт 30 (i) выше). Показания свидетелей подтвердили, что это были российские спецназовцы (см. пункт 26 (i) выше). Над зданием парламента был поднят российский флаг. Русские солдаты охраняли его периметр, а снайперы заняли позиции на крыше (см. пункт 28 (ix) выше). Вооруженные русские войска в военной форме патрулировали окрестности.
Г-н Щекун, один из лидеров протестов Евромайдана, подтвердил в своем заявлении (см. пункт 26 (vii) выше), что так называемые “вежливые люди” захватили административные здания Верховного Совета и Кабинета Министров Украины.
В соответствии с письмом Генеральной прокуратуры Украины от 28 ноября 2016 года (см. пункт 28 (ix) выше)»… более 100 военнослужащих, вооруженных автоматическими винтовками, снайперскими винтовками, пулеметами и гранатометами, 45-го отдельного специального полка ВВС ВС РФ и 7-й гвардейской десантно-штурмовой (горной) дивизии ВВС ВС РФ, одетых в гражданскую и специальную одежду и полностью экипированных, используя взрывные устройства для вскрытия входных дверей и светошумовые гранаты для преодоления сопротивления охранников помещений, незаконно проникли в здания Верховной Рады АРК… [Они угрожали] присутствующим в здании представителям правоохранительных органов оружием, завладели их оружием, захватили контроль над названными государственными органами и в дальнейшем установили контроль за их повседневной деятельностью с целью обеспечения принятия благоприятных для России решений. После захвата этих зданий там были вывешены российские флаги. Территория по периметру была взята под контроль военными, вооруженными автоматическим стрелковым оружием, пулеметами и гранатометами из войск Российской Федерации, в военной форме и полностью экипированными …”
В 9.00 утра 27 февраля 2014 года Председатель Совета Министров Анатолий Володимирович Могилев подошел к зданию и попытался вступить в переговоры с российскими военными офицерами. Русские офицеры отказались вести с ним переговоры, настаивая на том, что они будут общаться только с председателем Верховного Совета АРК Владимиром Андреевичем Константиновым (см. пункт 26 (i) выше). В 10.05 утра здание было отключено от всех видов связи (см. пункт 28 (x) выше). затем военизированные формирования окружили и перевели членов Верховного Совета в здание парламента.
Таким образом, насильственно собранные, под давлением вооруженных российских военнослужащих, отрезанные от внешних коммуникаций и без необходимого кворума, члены Верховного Совета приняли резолюции, которыми выразили недоверие Председателю Совета Министров г-ну Могилеву и уволили всех членов Совета (см. пункт 29 (iii) выше); назначили г-на Аксенова главой Совета Министров (см. пункт 29 (iv) выше).); и объявили “референдум” по вопросу улучшения статуса и полномочий АРК, запланированного на 25 мая 2014 года (см. пункт 29 (v) выше).
Г-н Игорь Гиркин заявил в интервью, что местная милиция, находящаяся в его подчинении, участвовала в привлечении членов Верховного Совета АРК на сессию 27 февраля 2014 года для голосования за нового премьер-министра г-на Аксенова и принятия решения в пользу “референдума”, в то же время они пользовались поддержкой российских вооруженных сил, которые находились в Севастополе и пригородах Симферополя (см. пункт 30 (vi) выше).
В тот же день Российская Федерация резко увеличила свое прямое военное присутствие в Крыму, не уведомив об этом соответствующие украинские власти и не получив от них разрешения. «Азов» доставил в Крым еще 300 российских военнослужащих, и около 200 военнослужащих высадились на судах «Турбыныст» и «Жуков» (см. пункт 26 (ii) выше). Ближе к вечеру 4500 военнослужащих прибыли на аэродром Гвардейское девятью отдельными военными рейсами. Украинскому пограничнику помешали провести необходимые проверки.
Одновременно российские войска и пророссийские военизированные формирования в Крыму предприняли следующие шаги по блокированию гражданской инфраструктуры и недопущению защиты украинскими военными своей суверенной территории.
В 5.30 утра тридцать военнослужащих российской 76-й гвардейской десантно-штурмовой дивизии и 3-й гвардейской бригады специального назначения окружили по периметру воинскую часть А3009 “Д” Военно-воздушных сил Вооруженных Сил Украины под Севастополем (см. пункт 28 (vi) выше).
b. Российские войска в сопровождении членов ССК перекрыли доступ к аэропорту Симферополя (см. пункт 30 (i) выше), портам Феодосии и “Крым–Кавказ” (Крым-Кавказ, Керченский пролив) (см. пункт 28 (iv) выше), а также штабу ВМС Украины в Севастополе.
c. В 10.30 300 военнослужащих российской 810-й бригады морской пехоты и 76-й гвардейской десантно-штурмовой дивизии вместе с тремя бронемашинами и двумя бронированными военными грузовиками “Тигр” блокировали военный аэродром Бельбек, где базировалась воинская часть А4515 (204-я бригада тактической авиации ВВС Украины, Севастополь) (см. пункты 28 (x), 26 (xi), 27 (iv), 27 (v), 27 (i), 27 (ii) и 27 (iii) выше).
d. Вооруженный десант «Беркута» из Севастополя (лояльный к экс-президенту Януковичу) захватил контрольно-пропускной пункт в Армянске, на перешейке между материковой Украиной и Крымским полуостровом, тем самым блокируя доступ в Крым по главному шоссе Симферополь-Херсон.
e. Вооруженные военизированные казачьи формирования из Краснодарского края Российской Федерации установили контроль над Перекопским блокпостом на дороге, соединяющей Чаплынку на материковой Украине с Крымским полуостровом (см. пункт 30 (II) выше).
50.Таким образом, к ночи 27 февраля 2014 года законные гражданские власти в Крыму были силой отстранены и заменены агентами Российской Федерации. Российские войска и военизированные формирования не позволили украинским военным покинуть свои казармы, а другим украинским подразделениям перебраться с материка на полуостров. Основные точки доступа по суше, морю и воздуху были заблокированы российскими военными и военизированными формированиями.
К концу дня Россия, таким образом, оккупировала Крым и взяла на себя эффективный контроль над этой территорией. Кроме того, к этому времени Россия успешно установила подчиненную местную администрацию в Крыму, которая, как показали события в ближайшие недели, полностью зависела от Москвы в военной, экономической и политической поддержке и через которую Москва могла иметь решающее влияние и контроль над территорией.

Непосредственные последствия “вторжения”

52.Сразу же после событий 27 февраля 2014 года Россия еще больше усилила свой военный контроль над Крымом, незаконно разместив еще большее количество войск и еще больше “парализовав” украинских военных. 28 февраля 2014 года произошло следующее.
Ранним утром войска 810-й бригады морской пехоты совместно с российским спецназом окружили территорию воинской части № 4368-штаба радиоэлектронной разведки ВМС Украины в Севастополе. Они заблокировали комплекс и потребовали, чтобы украинские войска сдали свое оружие (см. пункт 28 (ix) выше).
b. До 8 часов утра трое представителей Российского ЧФ явились в офис «Крымаэроруха» и потребовали от сотрудников обеспечить посадку российских военных самолетов в аэропорту Симферополя без таможенного контроля. Просьба была отклонена, и вскоре после этого двадцать вооруженных солдат из 810-й бригады морской пехоты захватили здание (см. пункт 28 (x) выше).
c. В 8 часов утра въездной пункт пропуска и территория Украинского 5-го морского пограничного отряда (Балаклава) были блокированы пятьюдесятью бойцами в российской форме. Затем российские морские офицеры попытались воспрепятствовать выходу украинских пограничных судов (см. пункты 26 (ii), 28 (viii), 28 (ix) и 28 (x) выше).
d. В 8.45 утра более десяти вооруженных вертолетов, летевших из России в Украину, были замечены на техническом наблюдательном пункте на мысе Такыл (см. пункт 28 (ii) выше).

е. В 8.50 утра около пятидесяти российских солдат в форме окружили территорию Севастопольского морского пограничного отряда (“воинская часть 2382”) (см. пункты 28 (ix) и 28 (x) выше).

f. В 13.30 российские военнослужащие, принадлежащие к ВМФ, въехали в Кировский военный научно-исследовательский центр (воинская часть ВМФ-0156, Феодосия), который делил территорию с 1-м батальоном морской пехоты ВМС Украины (см. пункт 28 (x) выше).
g. В 15.50 российские солдаты в форме заблокировали блокпост Украинской 174-й зенитной ракетной бригады (РВП) (воинская часть А3009, Севастополь) (см. пункт 28 (x) выше).
h. Украинский военный корабль «Тернополь», командный корабль «Славутич» и морской буксир «Корец» были блокированы в Севастопольской бухте Военно-Морского Флота России.
i. Украинский военный корабль «Луцк», подводная лодка «Запорожье», командное судно «Донбасс», корвет «Хмельницкий», ракетный корвет «Приднепровье» и ракетный катер «Прилуки» были блокированы в Стрелецкой бухте в Севастополе российского флота.
j. В тот же день семнадцать российских военнослужащих в форме заблокировали контрольно-пропускной пункт 174-го зенитно-артиллерийского полка Вооруженных Сил Украины (воинская часть А3009) (см. пункт 28 (viii) выше), а еще больше российских военнослужащих в форме заблокировали контрольно-пропускной пункт 42-го полка внутренних войск Министерства внутренних дел Украины (воинская часть 4110, город Севастополь) (см. пункт 28 (x) выше).
k. Российские войска отключили энергоснабжение и связь украинской воинской части 1698 в Севастополе (см. пункт 28 (vi) выше) и перерезали силовой кабель командного пункта украинской воинской части А4519 (Евпатория) (см. пункты 28 (vi) и 28 (ix) выше).
l. Вооруженные люди в российской форме заблокировали контрольно-пропускной пункт Подразделения радиоэлектронной борьбы ВВС Украины (воинская часть А-0879, село Уютное), 5-й аэродром (воинская часть А-4519, Евпатория) и посадочный тренажер «Нытка» для корабельной авиации 10-й морской авиационной дивизии ВМС Украины (воинская часть А-1100, село Новофедоровка) (см. пункт 28 (x) выше).
m. Военнослужащие в российской форме, принадлежащей ЧФ, заблокировали въезд к блокпосту Украинской воинской части А-1387 на действующем военном аэродроме (Джанкой) (см. пункт 28 (x) выше).
n. Позже в тот же день солдаты российской 810-й бригады морской пехоты заблокировали расквартированные в Феодосии помещения 1-го украинского батальона морской пехоты (см. пункт 26 (iii) выше).
53.Деятельность российских военных в эти первые дни “оккупации” была направлена на укрепление военного контроля России над Крымом. Это позволило России развернуть постоянно увеличивающуюся численность войск и помешало Украине направить военное подкрепление. Это было достигнуто путем установления российского контроля над пунктами въезда и выезда в Крым и из Крыма по суше (пункты пропуска в Перекопе и Армянске), по морю (паромный порт в Керчи) и по воздуху (аэропорты Симферополя, Джанкоя, Евпатории и Керчи). Это также было достигнуто российскими диверсионными операциями, которые блокировали или выводили из строя воинские части ВВС и ПВО Украины и ее разведывательные и радиотехнические подразделения; операциями, которые блокировали украинские сухопутные войска (морскую пехоту и внутренние войска) и ограничивали их в казармах; и операциями, которые блокировали украинские Военно-морские и морские пограничные суда. Это также было достигнуто путем неприкрытого и несанкционированного массового перемещения российских войск в Крым через все доступные пункты въезда.
Эта деятельность осуществлялась одновременно на всей территории Крыма и была четко спланирована и централизованно скоординирована. Там, где российские войска сталкивались с сопротивлением (например, со стороны украинских морских пехотинцев в Феодосии), они брали в заложники семьи украинских солдат. По мнению правительства-заявителя, эта явно незаконная военная стратегия широко использовалась российскими войсками во время “аннексии” Крыма, как признал президент Путин.

Укрепление контроля над Крымрм (с 1 по 16 марта 2014 г.)

55.В период с конца февраля 2014 года по 19-20 марта 2014 года все украинские военнослужащие были заблокированы российскими войсками и силами ССК в своих казармах, лишены связи с внешним миром. Некоторые украинские офицеры были взяты в плен и лишены свободы (см. пункт 26 (xv) выше). По меньшей мере девять украинских офицеров были задержаны российскими подразделениями (г-н Воронченко, г-н Мамчур, г-н Делятыцкий, г-н Ломтиев, г-н Калачев, г-н Нечипоренко, г-н Хайдык, г-н Коваль и г-н Демьяненко (см. пункты 26 (я), 26 (Си), 26 (XIII в.), 26 (III) и 26 (х) выше).
Лица, лишенные свободы, были незаконно задержаны либо ССК, либо российскими военными. Обращение со многими из взятых под стражу свидетельствовало о тесном сотрудничестве между ССК, местными коллаборационистами и российскими военными. Таким образом:

а. ССК действовали в тесном сотрудничестве с российской армией и ФСБ. ФСБ выдала оружие ССК. Последние действовали при поддержке российских войск для блокады украинских воинских частей и общих блокпостов. Бойцы ССК захватили украинских военнослужащих, журналистов и активистов и передали их российским военным; и

b. Спецподразделение полиции «Беркут» дислоцировалось на блокпосту «Чонгар» вместе с ССК и российскими войсками. Это подразделение арестовало украинских активистов и передало их ССК.
Те, кто был незаконно задержан, содержались в двух основных учреждениях: Украинском военном Комиссариате в Симферополе (который был взят ССК силой 8 марта 2014 года) и Военной тюрьме ЧФ в Севастополе. Заложников в Комиссариате часто держали с завязанными глазами в «подземной сауне», где многие из них подвергались пыткам, включая избиения, электрошок и другие формы насилия. Военная тюрьма ЧФ использовалась для содержания украинских гражданских активистов и военнослужащих. Задержанные содержались без связи с внешним миром, допрашивались русскими офицерами в балаклавах, подвергались жестокому обращению и инсценированным казням.
На протяжении марта и апреля 2014 года украинские власти вели переговоры об освобождении сорока заложников. Об уровне сотрудничества между российскими властями и ССК свидетельствует тот факт, что Заместитель Министра обороны России вел переговоры с российской стороной об освобождении заложников, удерживаемых в обоих местах (см. пункт 26 (xvi )выше). Его решение освободить заложников было исполнено ССК.
К 12 марта 2014 года на Крымском полуострове было развернуто и контролировалось в общей сложности 18 430 российских военнослужащих. На 15 марта 2014 года эта цифра возросла до 19 908 человек, из которых только 11 370 были военнослужащими ЧФ РФ (все остальные были военнослужащими других формирований и частей Вооруженных Сил Российской Федерации, незаконно переброшенных на территорию Украины). На 18 марта 2014 года в Крыму находилось более 22 000 военнослужащих Российской Федерации.

“Аннексия Крыма и референдум”

60.1 марта 2014 года г-н Аксенов призвал Президента Российской Федерации обеспечить мир и безопасность в Крыму. По просьбе г-на Аксенова вооруженные люди в военной форме под руководством и контролем Российской Федерации установили контрольно-пропускные пункты на въезде на полуостров. Дальнейшие несанкционированные перемещения российского Черноморского флота, дислоцированного в Крыму по двустороннему соглашению, происходили в пределах Крыма.
6 марта 2014 года Верховный Совет АРК намеревался принять решение о “присоединении” Крымского полуострова к Российской Федерации без проведения какой-либо формы плебисцита. Однако в явном противоречии с этим решением он перенес “референдум”, на этот раз на 16 марта 2014 года. 11 марта 2014 года (то есть до “референдума”) Верховный Совет АРК принял «Декларацию независимости Крыма и Севастополя» (см. пункт 29 (vi )выше). “Декларация” была немедленно признана законной Министерством иностранных дел Российской Федерации. Этот акт сам по себе является нарушением международного права и серьезным посягательством на суверенитет Украины.
15 марта 2014 года – то есть за день до “референдума” – представители ФСБ России выдали ССК АК-74 и боеприпасы к ним (см. пункт 28 (iv) выше).
“Референдум” состоялся 16 марта 2014 года. На следующий день, 17 марта, Верховный Совет АРК “провозгласил” независимость Крыма (во второй раз).
18 марта 2014 года Российская Федерация, “Республика Крым” и город Севастополь (в лице “Народного мэра” Алексея Чалого) подписали “Договор об объединении”, отсылавший к “провозглашению” от 17 марта 2014 года. “Договор” должен был вступить в силу 1 апреля 2014 года (см. пункт 209 ниже).
20 марта 2014 года Государственная Дума Российской Федерации проголосовала за “принятие” Крыма и Севастополя и ратифицировала “договор” от 18 марта 2014 года. 21 марта 2014 года Совет Федерации “присоединил” Крым и Севастополь к Российской Федерации, ратифицировал “Соглашение” от 18 марта 2014 года и принял соответствующий Конституционный закон.
После “аннексии” Крыма Государственный Совет Крыма принял Закон Республики Крым от 17 июля 2014 года (№ 22-ЗРК) о народной милиции, который легализовал ССК. Министерство обороны Российской Федерации наградило войска Российской Федерации Государственной медалью “За возвращение Крыма” (см. пункт 29 (viii) выше).

Хронологический перечень перемещений войск и дислокации военной техники в Крыму

67.Что касается их утверждений о перемещении войск и размещении военной техники в Крыму с 1 марта 2014 года, то в своем меморандуме государство-заявитель сослалось на свои более ранние Обзервации по приемлемости, представленные Палате 23 марта 2017 года (которые также были представлены Большой Палате в приложении к его меморандуму), в которых было изложено следующее:.
68.1 марта 2014 года в 5 часов утра был объявлен сигнал № 35 (“военная опасность”), в результате чего самолеты были приведены в состояние наивысшей боевой готовности (см. пункт 28 (x) выше). Как следствие, с 1 марта 2014 года в Крыму уже было развернуто до 6 000 человек из 45-го полка специального назначения ВДВ, 3-й и 22-й бригад специального назначения, 76-й и 98-й воздушно-десантных дивизий Вооруженных Сил Российской Федерации (см. пункт 26 (ii )выше). Кроме того, двенадцать бронированных вертолетов МИ-24 были переброшены из России на авиабазу в Каче в отсутствие согласия со стороны Украины (см. пункт 26 (ii) выше).
69.Кроме того, 1 марта 2014 года в 4 часа дня одиннадцать военных кораблей Российской Федерации были размещены во внешней гавани Севастополя. В 9 часов вечера а БДК начал разгружаться в Казачьей бухте, а между 22.20 и 23.25 выгрузил четыре грузовика «Урал» и БТР–80 с военнослужащими. В 23.50 БДК «Ильинск» выгрузил четыре «Урала», шестнадцать» БТР-80 и около 400 военнослужащих. В тот же день в 21.10 в порт Севастополя без разрешения Государственной Пограничной службы Украины вошли два БДК Балтийского флота Российской Федерации, «Калининград» и «Минск«. Учитывая, что обычно этим судам требуется один месяц, чтобы добраться до Севастополя (см. пункт 27 (vi) выше), для того чтобы прибыть туда 1 марта 2014 года, корабли должны были быть отправлены примерно 1 февраля 2014 года.
70.В 1.40 БДК «Николай Фильченков» выгрузил около 600 военнослужащих. В 6 часов утра в Симферополе приземлились десять самолетов Ил-76 и один Ан-124, на борту которых находилось около 2 000 человек. Два бомбардировщика СУ-24 обеспечивали защиту полетов этих самолетов над Азовским морем и создавали препятствия для их обнаружения радарами (см. пункт 26 (ii) выше).
71.В 7 часов утра десантные корабли «Оленегорский горняк» и «Георгий Победоносец» вошли в Камышовскую бухту и выгрузили двадцать три легких военных грузовика «Тигр», три Камаза и один грузовик «Урал» (см. Корабли Балтийского флота (Калининград и Минск) и Северного флота (Горняк) нарушили государственную границу Украины, завершив заход в порт Севастополь без разрешения компетентных органов Украины (см. пункт 28 (i) выше).
2 марта 2014 года в 5.50 утра был обнаружен » Горняк”, двигавшийся на запад, в сторону Севастополя. Это судно вошло в территориальные воды Украины без разрешения Государственной пограничной службы Украины.
В тот же день в Севастополе была замечена колонна легких военных грузовиков «Тигр» с номерными знаками Российской Федерации.
3 марта 2014 года в 6 часов вечера на пункт пропуска “Крым” (паромный) Керченского отряда Симферопольского пограничного управления прибыло до 100 военнослужащих ВСУ (важно отметить, что в Керчи не было дислоцированных российских воинских частей). Боевики заняли огневые позиции по периметру блокпоста. Позже в тот же день на пароме «Николай Аксененков» из России прибыли три автомобиля «Камаз» с вооруженными военнослужащими МВД. Они выгрузились, несмотря на попытки украинских пограничников остановить их, и пробились в Крым, несмотря на протесты украинских пограничников. Впоследствии шестьдесят вооруженных военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации захватили здание Пограничного отряда. Эти события были записаны телевизионным каналом ATR (см. пункт 30 (v) выше).
С 3 марта 2014 года военнослужащие Вооруженных Сил Российской Федерации начали переброску личного состава и техники из Краснодарского края (Россия) на территорию Крыма (Украина) с использованием гражданских паромов. Их охраняли военнослужащие, а также члены казачьих частей (см. пункт 26 (iii) выше).
3 марта 2014 года вооруженные люди прибыли на паром Ельск и были остановлены украинскими пограничниками. Внутри одной из машин пограничники обнаружили десять вооруженных людей, которые затем захватили паром. Еще больше военной техники и личного состава прибыло на следующем пароме и вместе с боевиками уже в порту захватило Керченский отдел Государственной пограничной службы Украины.
В тот же день в Бахчисарае было замечено шестьсот пятьдесят военнослужащих. Около центра регистрационно-экзаменационной группы были замечены тридцать вооруженных военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации и автомобиль «Камаз» (см. пункт 26 (ii) выше).
Кроме того, четыре автомобиля «Вольво» и 120 военнослужащих двигались в направлении села Новоозерное и в направлении перешейка, соединяющего Крым с континентальной частью Украины. 96-й зенитный полк также готовился к переходу на Перекопский перешеек. Кроме того, в Чонгаре было замечено движение десяти т-80. Радиотехническая часть украинских ВВС, находившаяся на мысе Меганом, была захвачена российскими войсками в тот же день (см. пункт 26 (ii) выше).
3 марта 2014 года девять самолетов Ил-76, принадлежащих Вооруженным Силам Российской Федерации, совершили посадку на авиабазе Гвардейское без разрешения соответствующих органов и при сохранении радиомолчания (см. пункт 28 (i) выше).
5 марта 2014 года четыре судна, а именно «Оленегорский горняк«, «Минск«, «Калининград» и «Георгий Победоносец», тайно выгрузили войска и технику в Казачьей бухте (город Севастополь). Впоследствии из бухты выехали тридцать КАМАЗов (на борту которых находилось около 900 военнослужащих) (см. пункт 26 (ii) выше). В то же время «Азов» выгрузил семь «А-80», четыре «Урала», один «Камаз» и два зенитных » ОСА » “см. пункт 26 (ii) выше). 5 марта 2014 года в 7 часов вечера подразделения в ЧФ объявили “боевую тревогу” (см. пункт 28 (x) выше).
Под Джанкоем были замечены 1-й механизированный батальон “Восток” 18-й отдельной механизированной бригады (на форме которой были «шевроны», указывающие на принадлежность к чеченской национальности), 31-я воздушно-десантная бригада (город Толлятти) и 22-я бригада специального назначения Вооруженных Сил Российской Федерации. Также в тот же день было замечено очень большое количество сотрудников и студентов российских вузов. Флаги были розданы студентам, которые, по мнению правительства-заявителя, затем были развернуты, чтобы подделать народную поддержку присоединения к Российской Федерации (см. пункт 26 (ii) выше).
6 марта 2014 года в 12.10 вечера шесть грузовиков “Камаз” с примерно 150 вооруженными людьми в черной форме из Российской Федерации прибыли на пароме в пункт пропуска «Крым«. Сотрудники Государственной пограничной службы, действовавшие в то время вне контрольно-пропускного пункта, были блокированы Вооруженными военнослужащими Вооруженных Сил Российской Федерации (см. пункты 28 (vii) и 26 (iii) выше).
83.Также 6 марта 2014 года корабли «Саратов» и «Ямал» выгрузили ряд военнослужащих и военную технику в Казачьей бухте (город Севастополь) (см. пункт 28 (x) выше). Кроме того, в тот же день в Крым прибыл батальон военнослужащих из Чеченской Республики (возможно, спецподразделение «Восток«). Командир этого батальона поддерживал личную связь с С. Аксеновым (см. пункт 28 (x) выше).
7 марта 2014 года тридцать семь военных транспортных средств, принадлежащих Вооруженным Силам Российской Федерации, прибыли на пункт пропуска Крым-Кубань (Керченская переправа) и въехали на территорию Украины без соблюдения каких-либо необходимых мер контроля. Патрули пограничников были блокированы группой вооруженных военнослужащих. Позже, в час дня, работа контрольно-пропускного пункта была заблокирована представителями ССК (семьдесят пять человек), которые затем облегчили въезд шести военных грузовиков с российскими номерными знаками (см. пункты 28 (iii) и (viii) выше). Транспортные средства двигались через центр Керчи вдоль центрального рынка в сторону Феодосии (см. пункт 26 (iii) выше).
В 9.30 утра «Георгий Победоносец» выгрузил в Севастополе пятьдесят военнослужащих, три «А-80», два «УАЗ-452» и десять автобусов ПАЗ. Затем автобусы проследовали в центр Севастополя, где они использовались для перевозки местных членов (см. пункт 26 (ii) выше).
«Калининград» выгрузил семнадцать грузовиков «Урал», два «Урал-80» и до 500 военнослужащих в Казачьей бухте между 3.20 и 4.20 вечера (см. пункт 26 (ii) выше).
8 марта 2014 года между 9 часами утра и полуднем двадцать пять грузовиков “Камаз” и шесть грузовиков «Урал», принадлежащих Вооруженным Силам Российской Федерации, прибывшие на двух паромах, прорвались через контрольно-пропускной пункт «Крым», в то время как пограничные патрули на этом контрольно-пропускном пункте были физически сдержаны военнослужащими Вооруженных Сил Российской Федерации (см. пункты 28 (vii) и 26 (iii) выше).
В тот же день Российская армия приступила к созданию полевых лагерей, в частности в районе мыса Опук, с целью размещения военнослужащих и стоянки транспортных средств, переброшенных из Российской Федерации в Крым. Также в Новороссийск прибыли 500 солдат из артиллерийского отряда 7-й дивизии, чтобы двинуться в Крым. До 600 военнослужащих и техники 106-й парашютно-десантной дивизии ожидали на Тульской авиабазе своей переброски в Крым (см. пункт 26 (ii) выше).
9 марта 2014 года тридцать шесть дополнительных грузовиков «Камаз» и шесть реактивных систем залпового огня «Град», принадлежащих Вооруженным Силам Российской Федерации, прибыли в Крым через Керченскую переправу (см. пункты 28 (x) и 28 (vii) выше). Кроме того, пять судов, в том числе Саратов, Калининград, Георгий Победоносец и Азов, вошли в Казачью бухту и выгрузили до 800 военнослужащих, восемьдесят грузовиков, пятнадцать Т-80, шесть автомобилей УАЗ, двадцать легких военных грузовиков «Тигр» и десять автобусов ПАЗ (см. пункт 26 (ii) выше). В Крым также прибыли подразделения 17-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады Вооруженных Сил Российской Федерации (база которой находится в Шали, Чеченская Республика) (см. пункт 26 (ii) выше).
В период с 8 по 10 марта 2014 года 136-я отдельная мотострелковая бригада (дислоцированная в Буйнакске, Дагестан), 430 военнослужащих, шесть реактивных систем залпового огня БМ-21 “Град”, пятьдесят четыре различных автомобиля и инженерная техника из состава 45-й отдельной инженерно-гвардейской бригады (дислоцированной в селе Нахабино Московской области) прибыли в Крым и были размещены в полевом лагере на мысе Опук. Кроме того, до 1 500 казаков прибыли в гостиницы и санатории в районе Севастополя (см. пункт 26 (ii) выше).
10 марта 2014 года в лагере на мысе Опук находилось до 1000 военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации. Еще один полевой лагерь численностью до 500 военнослужащих был также разбит недалеко от села Оборонное. На авиабазе Кача находилось до 750 человек, а на авиабазе Гвардейское-до 1850. 41-я бригада ракетных катеров принимала 400 военнослужащих, зенитный ракетный полк Вооруженных Сил Российской Федерации-до 150 человек, госпитальный корабль «Енисей» — до 500 военнослужащих. До 800 солдат были размещены в учебном лагере и до 500 солдат в 810-й отдельной бригаде морской пехоты (см. пункт 26 (ii) выше).
В 7 часов вечера на севере базовых лагерей в Опуке наблюдалось интенсивное движение военной техники. В частности, из лагеря были замечены пятьдесят шесть грузовиков «Камаз» и двенадцать реактивных систем залпового огня «Град» БМ-21 (см. пункт 26 (ii) выше).
10 марта 2014 года в 7.30 утра десять КАМАЗов, прибывших на пароме, прорвались через пункт пропуска “Крым” в Керчи. Пограничный патруль контрольно-пропускного пункта был физически задержан военнослужащими во время прохождения грузовиков (см. пункт 28 (vii) выше).
11 марта 2014 года в 9.50 утра девять грузовиков “Камаз” и шесть «Камазов» Вооруженных Сил Российской Федерации, которые также прибыли на пароме, таким же образом прорвались через контрольно-пропускной пункт «Крым» на территорию Украины (см. пункт 28 (vii )выше).
11 марта 2014 года в час дня вблизи авиабазы Джанкой был развернут центр управления связью (включая узел связи ПАСЕ).
11 марта 2014 года телеканал ATR зафиксировал на видео передвижение в Крыму колонн военной техники без какой-либо маркировки (см. пункт 30 (v )выше).
12 марта 2014 года телеканал ATR также зафиксировал на видео передвижение в Крыму российского вертолета МИ-24, реактивной ракетной системы «Град», колонны российских войск, движущейся по трассе близ Джанкоя, колонны военной техники без номерных знаков, а также военнослужащих в военной форме и полном снаряжении (шлемы и бронежилеты, вооруженные автоматами). В Керчи канал ATR зафиксировал колонну грузовиков с российскими флагами и украшенными лозунгами “Гуманитарная помощь. Российский мотоциклист – за Севастополь” и “Гуманитарная помощь. Сталинград Севастополь”, а также колонна военной техники без номерных знаков (см. пункт 30 (v) выше).
Также в тот же день в Крыму были замечены подразделения
131-й отдельной мотострелковой бригады 7-й воинской части (из города Гудаута, Абхазия). В 18.30 они пересекли Керченский пролив (см. пункт 26 (ii) выше). Кроме того, в течение того же дня сорок четыре и пятьдесят восемь КАМАЗов Вооруженных Сил Российской Федерации въехали в Украину через Керченскую паромную переправу после того, как пограничные патрули пункта пропуска были физически заблокированы военнослужащими (см. пункт 28 (vii) выше). Ночью военный конвой прошел Керчь, продолжил движение по главной дороге и прибыл в лагерь на мысе Опук. Это было подтверждено видеозаписью (см. пункт 26 (iii) выше).
В районе села Новоозерное были замечены подразделения радиоэлектронной борьбы на автомобилях «Тигр» и «Камаз» (см. пункт 26 (ii) выше).
13 марта 2014 года «Азов» выгрузил один Т-82, два грузовика «Тигр» и восемь грузовиков «Камаз»; «Саратов» и «Георгий Победоносец» выгрузили 150 военнослужащих и семнадцать транспортных средств; а «Оленегорский горняк» выгрузил 100 военнослужащих, шесть грузовиков «Камаз» и девять автомобилей «Камаз» в районе Феодосии (см. пункт 26 (ii) выше).
14 марта 2014 года 144 транспортных средства (112 грузовиков с военнослужащими, двадцать девять специальных автомобилей, три грузовика «Тигр») прорвались в Украину через Керченскую паромную переправу после того, как пограничные патрули были задержаны военнослужащими (см. пункт 28 (vii) выше).
Кроме того, 14 марта 2014 года в Крым через паромную переправу в Керченском торговом порту прибыли следующие военные транспортные средства и техника Вооруженных Сил Российской Федерации (см. пункт 28 (vii) выше):

— воинские эшелоны реактивных систем залпового огня 9К57 «Ураган». В эшелонах было двенадцать пусковых установок и десять ТЗМ (транспортно-заряжающих машин);

— военный эшелон с четырнадцатью дальнобойными системами С-300; четыре единицы оборудования связи; пять КАМАЗов и четыре грузовика «Урал» и четыре наклонных «Урала» (см. пункт 28 (vii) выше).

С 14 марта 2014 года Вооруженные силы Российской Федерации отказали украинским пограничникам в доступе к пункту пропуска “Крым”.
15 марта 2014 года через Керченскую паромную переправу проехал поезд с военной техникой, принадлежащей Вооруженным Силам Российской Федерации. Он доставил четыре батареи тактических ракет малой дальности, инженерное оборудование, четыре бронированных тягача, мобильные дизель-генераторы, автоцистерны и четыре УАЗа. Во время движения по Керченскому Вокзалу поезд был заснят очевидцем на камеру своего мобильного телефона. Около 6 часов вечера. в тот же день поезд прибыл в село Гвардейское (под Симферополем) и выгрузил свой груз на военно-воздушной базе ЧФ (см. пункт 26 (iii) выше). Военная техника Вооруженных Сил Российской Федерации продолжала перевозиться по Крыму по железной дороге из Керчи (см. пункт 26 (iii) выше).

Предполагаемые нарушения Конвенции
105. Государство-заявитель представило утверждения, изложенные в части “Жалобы” ниже (см. пункты 233-34), в качестве основы для настоящей жалобы.
Государство-заявитель изложило свою версию событий под этим заголовком со ссылкой на два временных периода, а именно “Первый этап (с 17 февраля по 21 марта)” и “Второй этап (после 21 марта 2014 года)”.ерсия событий, изложенная Государством-заявителем, будет изложена ниже в том же порядке и со ссылкой на документы, на которые ссылается государство-заявитель.
- Первый этап (с 17 февраля по 21 марта 2014 г.)

107. На ранних этапах “оккупации” российские солдаты и ССК, действуя согласованно, сосредоточились на насильственном подавлении всех форм инакомыслия, направленных против российской «оккупации», сосредоточившись, в частности, на украинских военнослужащих и проукраинских и татарских гражданских активистах и журналистах (см. пункты 29 (ix) и 26 (iv) выше). Формы репрессий включали угрозы, избиения, насильственные исчезновения, пытки и убийства, незаконные аресты и задержания, ложные уголовные обвинения, дискриминацию по политическим убеждениям или другим запрещенным признакам и экспроприацию собственности.
Активные действия российских военных и военизированных формирований, применявших смертоносную силу в Крыму в феврале и марте 2014 года, привели к гибели, исчезновению и телесным повреждениям украинских граждан. Примеры включают в себя следующее.

а. 3 марта 2014 года исчез крымский татарин Решат Аметов. В последний раз его видели на проукраинском митинге в центре Симферополя, перед зданием Совета Министров Крыма. Его тело нашли через десять дней в селе Земляничное Белогорского района. На теле имелись следы пыток, голова была перевязана скотчем, а ноги закованы в наручники (см. пункт 29 (ix) выше). Имеются сведения, что он был убит в Республиканском военном комиссариате в Симферополе (см. пункты 26 (vii) и 26( viii) выше и пункт 227 ниже).

b. 18 марта 2014 года Сергий Кокурин (см. пункт 28 (i) выше), прапорщик 13-го фотограмметрического центра Главного управления оперативного обеспечения Вооруженных Сил Украины, был застрелен российским снайпером во время штурма его подразделения российскими войсками и ССК (см. пункты 26 (iv )и 26 (ix )выше). Кроме того, капитан Валентын Федун был ранен в шею и руку во время этой атаки.

с. 15 марта 2014 года исчез житель Севастополя и активист Автомайдана Василь Черныш. За несколько дней до своего исчезновения он оказал содействие в освобождении госпожи О. Рязанцевой и госпожи К. Бутко, других активистов Автомайдана, похищенных ССК. Ни его самого, ни его тело так и не нашли.

Ни одно из этих дел не было должным образом расследовано. Примеры такого отказа, представленные государством-заявителем, изложены ниже.
В ходе активной фазы “оккупации” Крыма российскими военными и ССК, а также местными коллаборационистами были совершены многочисленные случаи “похищения”, пыток, незаконного задержания и применения бесчеловечных или унижающих достоинство условий содержания в отношении украинских военнослужащих, проукраинских и татарских активистов и журналистов, о чем говорится ниже.

а. Украинские военнослужащие систематически задерживались и содержались в Военной тюрьме военной базы в Севастополе и Республиканском военном комиссариате (Военкомате) в Симферополе.

b. В марте 2014 года генерал-полковник Государственной пограничной службы Украины М. Коваль был похищен российскими военнослужащими, переодетыми членами байкерского клуба “Ночные волки”. Они избили его и держали в незаконном плену в течение нескольких часов (см. пункт 26 (x) выше).

с. Адмирал И. Воронченко (тогда полковник; см. пункт 26 (i) выше) и полковник Ю. Мамчур (см. пункт 26 (xi) выше) были похищены 22 марта 2014 года, а полковник Д. Делятыцкий (см. пункт 26 (xiii) выше) был захвачен 24 марта 2014 года. Их перевезли в Севастопольскую военную тюрьму и незаконно продержали там несколько дней, прежде чем освободить.

d. Капитан О. Калачов (см. пункт 26 (iii) выше) был задержан в Керчи бывшими сотрудниками Украинской Службы безопасности, перебежавшими на сторону Противника, некоторое время содержался в здании Службы безопасности в Симферополе, а затем также был доставлен в Военную тюрьму, где провел пятнадцать суток. 9 апреля 2014 года он был подвергнут издевательской казни.
e. 1 марта 2014 года трое неизвестных в форме отказались пропустить г-на Виктора Гета (см. пункт 26 (ix) выше) из здания Службы безопасности в Симферополе.
f. Во время содержания в Военной тюрьме украинские офицеры содержались в условиях, противоречащих статье 3 (одиночное заключение, пытки шумом).
g. Также 9 марта 2014 года в городе Бахчисарай был похищен командир автомобильного батальона воинской части А2904 г-н В. Садовник.
среди других незаконно задержанных-трое военнослужащих воинской части Ф0515 М. Зенцев, С. Люзак и М. Вовк (все трое содержались в Военной тюрьме со 2 по 10 марта 2014 года), старший лейтенант О. Филипов (с 12 по 27 марта 2014 года содержался в неизвестном месте), подполковник медицинской службы Е. Пивовар (с 14 по 16 марта 2014 года содержался в неизвестном месте), командир подполковник А. Калян (с 17 по 21 марта 2014 года содержался в неизвестном месте), подполковник В. Нечепоренко (с 17 по 21 марта 2014 года содержался в неизвестном месте). с 18 по 19 марта 2014 года он содержался в неизвестном месте), контр-адмирал С.А. Гайдук (с 19 по 20 марта 2014 года содержался в неизвестном месте), полковник О. Сафронов (20 марта 2014 года содержался в неизвестном месте) и майор С. Дашко (20 марта 2014 года содержался в неизвестном месте).
i. В Военной тюрьме содержались также проукраинские активисты и журналисты. В частности, г-жа Олена Максыменко (журналист; см. пункт 26 (xii) выше) заявила, что она и г-н Олесь Кромпляс (фотограф) были задержаны вместе с г-ном Евгеном Рахно, г-жой Олександрой Рязанцевой и г-жой Екатерыной Бутко. 9 марта 2014 года они были допрошены и подвергнуты пыткам на блокпосту «Чонгар», а затем доставлены российскими военнослужащими на военную базу ЧФ «Чонгар». Она содержалась в Военной тюрьме с 9 по 11 марта 2014 года. Г-н Полищук также был задержан в Военной тюрьме в то же время членами ССК в Севастополе. Впоследствии он был передан русским военнослужащим (см. пункт 26 (xiv) выше) и содержался под стражей в течение шестнадцати дней.
j. Господин Ярослав Пилунский и г-н Юрий Грузинов, также удерживались в военной тюрьме. Они были задержаны полицией 16 марта 2014 года в Севастополе. Оба были журналистами и были задержаны, когда пытались заснять процесс голосования во время “референдума”. Затем они были переданы российским военнослужащим, которые доставили их в Военную тюрьму, где они были подвергнуты пыткам (см. пункт 26 (vi) выше). Они были выпущены 20 марта 2014 года.
k. Имели место также многочисленные кратковременные задержания журналистов и активистов без законных оснований или надлежащей правовой процедуры. Например, г-н И. Кирющенко был задержан у себя дома 10 марта 2014 года представителями группы “Русский блок”. Он был вынужден покинуть свой дом в Крыму вместе с семьей. 11 марта 2014 года съемочная группа норвежского общественного вещателя NRK была задержана неизвестными лицами в форме без знаков различия на контрольно-пропускном пункте по пути из Крыма (см. пункт 29 (x) выше).
l. Настоятель прихода Успения Пресвятой Богородицы (Украинская греко-католическая церковь) отец М. Квыч был задержан в своем храме 15 марта 2014 года представителями “спецслужб”.
Комиссариат был местом содержания под стражей и пыток проукраинских активистов и некоторых военнослужащих. Лидер крымского Евромайдана Андрий Щекун и общественный активист Анатолий Ковальский провели там одиннадцать дней. Их показания были задокументированы в свидетельских показаниях (см. пункты 26 (vii) и 26 (viii) выше).

а. Г-н Андрий Щекун был похищен 9 марта 2014 года полицией и некоторое время содержался в Отделении милиции Симферопольского железнодорожного вокзала. Затем его передали людям в штатском и балаклавах, которые посадили его в фургон, завязали ему глаза скотчем и отвезли в неизвестное здание, которое, по всей вероятности, было Комиссариатом. Там его продержали одиннадцать дней. Все это время ему завязывали глаза. Его избивали, резали ножом, несколько раз били током, стреляли из пневматического пистолета (около двадцати выстрелов), заставляли сидеть голым на стуле в холодной комнате с руками и ногами, привязанными к стулу скотчем, лишали еды и сна. Допрашивающие потребовали информацию о его предполагаемом грантовом финансировании из США и Канады. После освобождения г-на Щекуна лечили украинские врачи, которые подтвердили, что он подвергался пыткам.

b. Г-ну Ковальскому также завязывали глаза, избивали, угрожали и подвергали психологическому давлению.
c. Г-н Щекун и г-н Ковальский заявили, что вместе с ними в таких же нечеловеческих условиях содержалось еще около пятнадцати заключенных. Некоторые из них были гражданскими активистами. Другие были украинскими военными и силовиками. Некоторые заключенные также подвергались пыткам. После нескольких неудачных попыток переговоров они были в конце концов освобождены 20 сентября 2014 года.
Периметр Комиссариата охранялся российскими военными (см. пункт 28 (iv) выше), которые находились поблизости (см. пункт 26 (xv) выше). Само подразделение контролировалось ССК, которые были вооружены российскими войсками. Таким образом, российские государственные агенты были тесно связаны с деятельностью тех подчиненных сил, которые совершали нарушения Конвенции на этом объекте, и они либо сознательно содействовали, либо терпели их действия. Кроме того, между заместителем главы Администрации Президента Украины Андрием Виленовичем Сенченко и руководством Министерства обороны Российской Федерации велись переговоры о возможном освобождении заложников в различные сроки. Из этого следовало, что российские власти контролировали не только заложников, содержавшихся в Военной тюрьме, но и тех, кто содержался в Комиссариате до 21 марта 2014 года.
113.Священники других христианских конфессий, кроме Русской Православной Церкви, были вынуждены покинуть Крым. Двое из них были изгнаны: преподобный Николай Квыч (священник-капеллан Украинской греко-католической церкви) и преподобный Богдан Костецкий (священник Украинской греко-католической церкви) (см. пункт 29 (xi) выше). Прихожане других христианских конфессий, кроме Русской Православной Церкви, также подвергались нападкам и не допускались в свои храмы (там же).
Подавление независимых СМИ было важным инструментом российской “оккупации”. Информационные агентства подверглись рейдам, а телевизионная компания закрылась. 1 марта 2014 года все украинские телеканалы, кроме ATR, были запрещены в Крыму (и остались таковыми; см. пункт 26 (iv) выше). В тот же день украинские каналы были заглушены российской армией, чтобы не допустить их вещания в Крым. Громадське ТВ зафиксировало, как российские войска на КамАЗах блокировали вышку ТРК «Крым» (главная телерадиокомпания Крыма). 1 марта 2014 года здание Центра журналистских расследований, базирующегося в Симферополе агентства, которое занимается расследовательскими проектами и подготовкой журналистов, было взято штурмом и ненадолго занято ССК (см. пункт 29 (xii) выше).
Вместо крымскотатарского и украинского телеканалов были запущены российские телеканалы, такие как НТВ, «Россия» и «Россия 24». 29 июня 2014 года местные провайдеры кабельного телевидения в Симферополе прекратили вещание таких украинских телеканалов, как «Интер», 1+1, 2+2, 5 телеканалы ICTV, «Новый канал», «Новости 24» и «Рада» перешли на вещание российских телеканалов (см. пункт 29 (xiii) выше).
Имели место также нападения на иностранных журналистов. 11 марта 2014 года вооруженные люди задержали трех опознанных журналистов норвежской общественной телекомпании NRK и конфисковали их репортерское оборудование. По данным NRK, группа из примерно двадцати вооруженных людей в черных лыжных масках остановила журналистов на выезде из Крыма и держала их около тридцати минут, прежде чем отпустить. Вооруженные люди обвинили их в шпионаже и конфисковали их компьютеры, все записи, которые они записали в Крыму, USB-накопители, фотоаппарат и защитное снаряжение, включая бронежилеты и шлемы, сообщает NRK. Оборудование не вернули.
В тот же день съемочная группа итальянского телеканала Sky TG24, состоящая из двух опознанных журналистов, была остановлена вооруженными людьми на контрольно-пропускном пункте в Перекопе и подверглась угрозам. Боевики отпустили их, но конфисковали их ноутбуки, карты памяти, аккумуляторы для фотоаппаратов и устройство, которое позволяло им транслировать видео в Интернете (см. пункт 29 (xiv) выше).
Агентство Reuters сообщило, что 13 марта 2014 года вооруженные люди задержали опознанного журналиста французского телеканала Canal+. По данным местного Центра журналистских расследований, его схватили вооруженные люди, назвавшиеся “отрядом самообороны Аксенова”. Он был освобожден в обмен на предоставление всех видеозаписей, которые он записал в городе (см. пункт 29 (xv) выше).
С 1 марта 2014 года украинские движения и общественные организации совместно с крымскотатарскими организациями начали мирные акции протеста, направленные на поддержку территориальной целостности Украины (см. пункты 26 (iv), 26 (vii) и 26 (viii) выше). Протестующие часто подвергались преследованиям, запугиваниям и нападениям со стороны членов ССК. Это привело к тому, что некоторые активисты перевезли свои семьи на материковую Украину.
Примерно 10 марта 2014 года ССК, местные коллаборационисты и российские спецслужбы начали кампанию похищений украинских и татарских активистов. Среди многочисленных примеров-исчезновение 15 марта 2014 года активиста Автомайдана Василя Черныша. За несколько дней до своего исчезновения он оказал содействие в освобождении двух других активисток Автомайдана, госпожи О. Рязанцевой и госпожи К. Бутко, которые были похищены членами ССК.

Второй этап (после 21 марта 2014 г.)

121. После 21 марта 2014 года, когда Российская Федерация еще больше усилила свою власть в Крыму, кампания нарушений прав человека усилилась. В этот период российские силы и их доверенные лица осуществляли незаконные задержания, фабриковали административные и уголовные обвинения, отказывали в перерегистрации законным НПО, подвергали дискриминации по политическим убеждениям или иным незаконным признакам, незаконно присваивали частную собственность, совершали избиения, насильственные исчезновения, пытки и убийства.
Исчезновения и убийства продолжались. В своем ежегодном отчете за 2014 год российский омбудсмен Элла Памфилова отметила, что после российской “оккупации” она получила сообщения о тринадцати случаях исчезновения крымских татар и двадцати четырех случаях исчезновения украинцев. Однако государство-заявитель сочло, что реальная цифра, скорее всего, намного выше. Однако истинные цифры установить не удалось, поскольку российские и подведомственные власти регулярно не расследуют случаи предполагаемых исчезновений и отказывают в доступе на территорию международным наблюдателям за соблюдением прав человека. В подтверждение этих доводов государство-заявитель ссылалось на следующие предполагаемые инциденты.

а. Майор Станислав Карачевский был убит 6 апреля 2014 года в селе Новофедоровка в Крыму, в общежитии украинских военнослужащих на базе Саки.

b. 20 апреля 2014 года в Черноморском районе крымские боевики избили до смерти 16-летнего студента М. Иванюка. По словам очевидцев, его избили за то, что он говорил по-украински. Когда Комиссар Совета Европы по правам человека поднял этот вопрос перед местными властями, они сообщили, что он погиб в автомобильной катастрофе (см. пункт 228 ниже).
c. 13 апреля 2015 года на берегу реки Кача в Бахчисарайском районе оккупированного Крыма было обнаружено тело 57-летней крымской татарки. На следующий день было также найдено мертвое тело ее 2-летнего внука.
Незаконные задержания со стороны ССК также продолжались, включая следующие примеры.

а. 18 мая 2014 года в городе Симферополе неизвестные похитили журналиста и основателя крымского интернет-канала CrimeanOpenCh
г-на Османа Пашаева вместе с турецким оператором Ченгизом Кизгином. Журналистов отпустили после десятичасового задержания.

b. 2 июня 2014 года в 8 часов вечера в Симферополе ССК задержали двух сотрудников интернет-издания «Центр журналистских расследований» (редактор Сергий Мокрушин и директор Владлен Мельников). Они отвели людей в штаб. Впоследствии арестованных журналистов посадили в машину и доставили в Центральный районный отдел милиции Симферополя, где их избили и жестоко обращались. Мокрушин был доставлен в Симферопольскую городскую больницу с подозрением на перелом ребер и ушиб внутренних органов. По словам журналиста, он был ранен в область почек и в область печени. Голова Мельникова ударилась о стекло.
c. 23 августа 2014 года, во время Дня государственного флага Украины, члены ССК незаконно задержали г-на Сергия Дуба возле памятника украинскому писателю Тарасу Шевченко в Симферополе.
19 сентября 2014 года в Крыму было совершено нападение на главу Фонда исследований и поддержки коренных народов Крыма Надира Бекирова. Он ехал в Нью-Йорк, чтобы принять участие во Всемирной конференции Генеральной Ассамблеи ООН по коренным народам. По пути к поезду на Киев, дорогу ему преградил микроавтобус, и четверо мужчин в масках вытащили его из машины. Он был избит, а его паспорт и мобильный телефон были украдены (см. пункт 29 (xvi) выше).

е. 6 марта 2015 года г-н Асан Чарухов был незаконно арестован в городе Керчь за участие в массовом митинге противников отделения Крыма от Украины 26 февраля 2014 года (см. пункт 29 (xvii) выше). После допроса его отпустили.

f. 9 марта 2015 года г-н Л. Кузьмин, г-н О. Кравченко и г-н В. Шукурджиев были арестованы в городе Симферополе за использование украинской символики во время публичного митинга, посвященного дню рождения Тараса Шевченко (см. пункты 29 (xviii) и 29 (xix) выше). Их доставили в отдел полиции, где они провели несколько часов.
g. 13 августа 2015 года редактор Центра журналистских расследований г-жа Наталия Кокорина была арестована в Киевском районе оккупированного города Симферополя представителями “Управления МВД по Республике Крым и городу Севастополю” (см. пункт 29 (xx )выше).
h. 11 августа 2015 года два украинских активиста, г-н Вельдар Шукурьев и г-жа Ирына Копылова, были задержаны полицией в Симферополе, когда они попытались сфотографироваться с украинскими флагами. Они были доставлены в полицейское управление (см. пункт 29 (xix) выше).
i. 24 августа 2015 года сотрудники милиции задержали трех проукраинских активистов, Леонида Терлецкого, Максима Кузьмина и Лейнида Курмина, за то что они возлагали цветы к памятнику Тарасу Шевченко.
j. В тот же день в Керчи сотрудники полиции задержали трех человек за фотографирование с украинским флагом на горе Митридат (см. пункт 29 (XIX в) выше).
k. По оценкам УВКПЧ, с начала «оккупации» Крыма было проведено до 150 полицейских и рейдов в частные дома, предприятия, кафе, бары, рестораны, рынки, школы, библиотеки, мечети и медресе (исламские религиозные школы) (см. пункт 105 Доклада УВКПЧ за 2017 год в пункте 227 ниже).
Со момента “оккупации” Крыма Российская Федерация незаконно использовала свой уголовно-правовой механизм в отношении украинских заключенных в Крыму. Начиная с марта 2014 года местные суды прекратили все незавершенные апелляционные производства в соответствии с украинским законодательством. Украинское уголовное законодательство было отменено, а тюремные сроки переквалифицированы в соответствии с законодательством Российской Федерации, иногда в ущерб заключенным (см. пункты 111-12 Доклада за 2017 год в пункте 227 ниже).
Кроме того, после переквалификации украинских приговоров по российскому законодательству значительное число “осужденных” было переведено в Российскую Федерацию. Кроме того, имели место передачи лиц, содержащихся под стражей до суда (см. пункты 116-17 Доклада за 2017 год в пункте 227 ниже). По данным Украинского Хельсинского союза по правам человека и Регионального центра по правам человека, по состоянию на декабрь 2017 года более 4 700 украинских заключенных были переведены из оккупированного Крыма на территорию Российской Федерации в шестьдесят девять исправительных учреждений, расположенных в тридцати двух субъектах Российской Федерации. Украинские заключенные, а также члены их семей и родственники продолжают испытывать негативные последствия в результате таких передач.
В марте 2014 года Российская Федерация также ввела “автоматическое гражданство” для жителей Крыма.
127. “Автоматическое гражданство” было предусмотрено Федеральным конституционным законом Российской Федерации от 21 марта 2014 года № 6-ФКЗ «О присоединении Республики Крым к Российской Федерации и образовании новых субъектов Российской Федерации – Республики Крым и Города федерального значения Севастополя». По мнению государства-заявителя, в соответствии с этим законом все украинцы и лица без гражданства получали гражданство Российской Федерации и получали срок в один месяц, чтобы отказаться от него. Фактически признание крымчан гражданами России происходило автоматически, без рассмотрения каждого случая в отдельности.
Как следствие, лицо, намеревающееся сохранить украинское гражданство, должно было подать личное заявление. В то же время российские власти в Крыму создавали практические препятствия для украинцев, которые не хотели получать российское гражданство. Например, Федеральная миграционная служба Российской Федерации формально принимала заявления об отказе в приобретении российского гражданства и выдавала документ сомнительной действительности, свидетельствующий о том, что такие заявления были приняты к рассмотрению. В то же время Федеральная миграционная служба обычно не информировала заявителей о результатах его рассмотрения (см. пункт 26 (v) выше). Следует отметить, что для подачи такого заявления заявители должны были предоставить широкий спектр ненужных персональных данных о себе. Условия, в которых им приходилось выбирать (мгновенная потеря привычных ориентиров в повседневной жизни, отсутствие адекватной информации о последствиях, крайне сжатые сроки, инфраструктурные ограничения и т. д.), не позволяли им сделать осознанный выбор.
Этот механизм был особенно неэффективен для “безсемейных” детей, живущих в детских домах. Имея ограниченную гражданскую дееспособность, они не могли ходатайствовать о сохранении своего украинского гражданства и поэтому были вынуждены принять российское гражданство.
Государство-заявитель также получило информацию об автоматическом обязательном предоставлении российского гражданства новорожденным детям в Крыму. В результате этого украинцы, проживающие на оккупированном полуострове, вынуждены были обращаться в украинские суды для установления факта рождения своих детей. Даже если родители указывали, что они и их дети имеют украинское гражданство, в свидетельстве о рождении, выданном в Крыму, указывалось, что они являются гражданами России (см. пункт 28 (xii) выше).
С другой стороны, отказ в приобретении российского гражданства лишил украинцев, проживающих в Крыму, в том числе социальных льгот, доступа к медицинским услугам и определенным платежам. (см. пункт 28 (xii) выше).
После 21 марта 2014 года российские власти и их доверенные лица в местной подчиненной администрации приняли систематическую практику проведения незаконных обысков в частных помещениях, как показано в следующих примерах.

а. 3 сентября 2014 года в Симферопольском районе большая группа боевиков ворвалась в дом семьи г-на Исаева, главы сельского меджлиса (сельсовета), после чего был проведен обыск.

b. 4 сентября 2014 года в домах крымских татар была проведена серия обысков, начавшихся ранним утром. Дом Мустафы Салмана был одним из таких мишеней. Он был председателем Нижнегорского областного меджлиса в селе Разливы Нижнегорского района.
c. 13 марта 2015 года в доме журналистки Анны Андриивской, проживающей в Симферополе, сотрудники Крымской ФСБ провели обыск (см. пункт 29 (xix) выше), а ее компьютер был конфискован.
d. 2 апреля 2015 года в селе Журавки (где проживает около 500 крымских татар) около 9 часов утра были проведены “оперативно-стратегические учения”, на всех трех дорогах, ведущих к населенному пункту, были установлены контрольно-пропускные пункты. Госорганы останавливали все проезжающие машины и проверяли документы. На основе расового профилирования были проведены обыски в более чем десяти домах, принадлежащих татарам (см. пункт 29 (xxi) выше).
Незаконная экспроприация церквей и другой религиозной собственности закреплена в государственной практике. 11 ноября 2014 года “Совет Министров Республики Крым” принял “Постановление” № 437, требующее “передачи религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной собственности Республики Крым”. Это “Постановление” создало предпосылки для захвата собственности тех религиозных организаций, которые не были лояльны нынешней “оккупационной” власти Крыма.
Мониторинговая миссия ООН по правам человека в Украине и УВКПЧ сообщили о многочисленных случаях, когда представители различных религиозных общин подвергались преследованиям или были вынуждены покинуть Крым. Греко-католические священники неоднократно сталкивались с угрозами и преследованиями, в результате чего четверо из шести из них покинули Крым. Большинство из двадцати трех турецких имамов и учителей на полуострове покинули Украину по той же причине (см. пункт 103 доклада в пункте 29 (xxii) выше).
В марте 2015 года тогдашний Представитель по вопросам свободы средств массовой информации г-жа Дунья Миятович сообщила, что за двенадцать месяцев, прошедших после российской “оккупации”, вещание всех украинских телеканалов было “отключено” и заменено каналами, выходящими из Российской Федерации; независимым журналистам угрожали, подвергали физическому нападению и задержанию; помещения независимых средств массовой информации подвергались обыскам; а крымскотатарские СМИ подвергались обширной цензуре и преследованиям со стороны властей..
136. Предприятия, принадлежавшие украинским гражданам, были экспроприированы без какого-либо возмещения. Эта практика была недавно осуждена в решении Международного арбитражного суда в Гааге от 2 мая 2018 года по делу Everest Estate LLC et al против России (PCA дело №. 2015-36; см. пункт 29 (xxiii) выше).
2 апреля 2014 года в Российской Федерации принят Федеральный закон «Об особенностях функционирования финансовой системы Республики Крым и города Севастополя в переходный период». Этот Закон наделил Центральный банк России правом аннулировать банковские лицензии украинских банков, работающих в Крыму. При вынесении такого распоряжения (а таких было немало) операции банка немедленно прекращаются без выплаты компенсации, а все его имущество экспроприируется без компенсации, включая наличные деньги в банкоматах и местных отделениях в Крыму, ценности, хранящиеся в сейфах местных отделений в Крыму, недвижимое имущество в Крыму, включая обращенное взыскание на заложенное имущество и кредиты (ссылка сделана на решение Международного арбитражного суда в Гааге от 26 ноября 2018 года по делу «Ощадбанк против Российской Федерации» (Дело PCA № 2016-14; см. пункт 29 (xxiii) выше).
Широко распространенный характер национализации частной собственности, а также случаи незаконного захвата собственности также подтверждаются в ряде докладов международных правительственных организаций, осуществляющих мониторинг ситуации с правами человека в Украине, таких как УВКПЧ (см. пункты 235-36 Доклада, упомянутого в пункте 29 (xvi) выше; пункт 85 Доклада, упомянутого в пункте 29 (xxv) выше; и пункты 133 и 157-58 Доклада, упомянутого в пункте 29 (xxvi) выше); Совет Европы (см. пункт 35 Доклада, упомянутого в пункте 228 ниже).); и ОБСЕ (см. пункты 67-68 и 70 Доклада в пункте 230 ниже).
Политика России по укреплению пограничного контроля с целью включения Крыма привела к неоправданным ограничениям свободы въезда в Крым и выезда из него, особенно для его татарского населения (см. пункт 29 (xxvii) выше), как показано в приведенных ниже примерах.
a. Г-ну Мустафе Джемилеву (Председателю Меджлиса крымскотатарского народа и члену Украинского парламента) был запрещен въезд в Крым, а затем и въезд на территорию Российской Федерации в течение пяти лет (см. пункт 29 (xxviii) выше).
b. После заседания Меджлиса крымскотатарского народа в городе Геническе лидер Меджлиса Р. Чубаров был исключен из Крыма на пять лет (там же).
c. Как отметила действовавший украинский омбудсмен Валерия Лутковская, подобные действия грубо нарушают не только положения российского законодательства, но и основные права и свободы коренных народов, закрепленные в Декларации ООН о правах коренных народов.
d. 9 августа 2014 года на контрольно-пропускном пункте на административной границе представители ФСБ исключили Исмета Юкселя (описыванного как Советник главы Меджлиса), когда он и его семья возвращались домой после поездки. Ему сказали, что он был исключен на пять лет (см. пункт 29 (xxix) выше).
Подавление образования на украинском и татарском языках было ключевой целью российской “оккупации”.
a. Ранее в Крыму было семь украиноязычных школ и 500 школ, в которых хотя бы некоторые классы были доступны на украинском языке. Существовали также многочисленные государственные школы, в которых татарские студенты могли учиться на своем родном языке. Однако в течение 2014 года этот образовательный плюрализм был сильно подавлен (хотя никаких подробностей о конкретных ответственных лицах не было предоставлено), лишив этнических украинцев и татар возможности получать образование на родном языке. Как указано в пункте 238 Доклада о положении в области прав человека в Украине Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека от 15 ноября 2014 года, к концу года насчитывалось всего двадцать средних школ, в которых можно было получить любую форму образования на украинском языке (см. пункт 238 Доклада, упомянутого в пункте 29 (xvi) выше).
b. Дети и их родители были подвергнуты преследованиям за то, что они говорят по-украински или демонстрируют явно “проукраинскую” позицию. Свидетели сообщают, что офицеры ФСБ посещали школы и просили учителей назвать имена детей, которые публично говорят по-украински. Родители тогда были предупреждены властями об опасности преследования “за сепаратизм”.
c. 30 декабря 2014 года крымские власти издали “Указ № 651” об утверждении “Государственной программы развития образования и науки в Республике Крым на 2015-2017 годы”. Программа не предусматривает доступа к образованию на родном языке.
d. В 2015 году “Министерство образования, науки и молодежи Крыма” поручило администрациям образовательных учреждений провести проверку литературы, имеющейся в библиотеках и учебных помещениях, на предмет наличия в коллекциях запрещенных предметов в Российском федеральном списке экстремистской литературы (см. пункт 29 (xix) выше). Изъята и уничтожена литература исламского или татарского содержания.
Россия ввела ряд мер, направленных на преследование крымских татар, включая повестки в прокуратуру Республики Крым; возбуждение уголовного дела (см. пункт 29 (xxx) выше); повестки в полицию для допроса (см. пункт 29 (xxxi) выше); запрет вещания на крымскотатарских телеканалах; запрет передач с участием лидеров крымскотатарского народа (см. пункт 29 (xxxii) выше); запрет массовых собраний в дни, имеющие культурное значение для татарского населения; и вмешательство в право татарских граждан на свободу передвижения (см. пункт 29 (xxxi) выше). Такие дискриминационные правовые и административные меры, направленные против татарского населения, привели Парламентскую Ассамблею Совета Европы (ПАСЕ) к выводу, изложенному в резолюции 2133 (2016): «Совокупный эффект этих репрессивных мер представляет угрозу самому существованию татарской общины как отдельной этнической, культурной и религиозной группы» (см. пункт 215 ниже).

Государство-ответчик
1. Доказательственные материалы, предоставленные государством-ответчиком
2. 142.В обоснование своих представлений государство-ответчик опиралось на различные документы и другие доказательства. Официальные документы, исходящие от российских национальных властей, перечислены в пункте 143; официальные документы, исходящие от украинских национальных властей, перечислены в пункте 144; международные материалы-в пункте 145; документы, исходящие от различных органов власти в Крыму-в пункте 146; а также различные статьи и видеозаписи в средствах массовой информации-в пункте 147. Следует отметить, что, как и в случае с государством-заявителем (см. пункт 25 выше), если не указано иное, неназванные или неидентифицируемые материалы (такие как статьи, ссылки в Интернете и т. д.) не перечислены ниже.
  1. Официальные документы, изданные Российскими национальными властями
  2. 143. Официальные документы, исходящие от различных российских национальных органов власти и упоминаемые государством-ответчиком в своих представлениях, включают следующее:
  3. i. “запрос о взаимной правовой помощи” от 15 декабря 2017 года (№201 04.2017/23765), направленный из Главного следственного управления Управления по расследованию особо важных дел Главного Следственного управления Следственного комитета Российской Федерации в “Компетентные органы Украины” в связи с расследованием смерти “Решата Мидатовича Аметова».”;
  4. ii. решение Крымского гарнизонного военного суда от 13 марта 2015 года и апелляционное Определение Северо-Кавказского окружного военного суда от 14 мая 2015 года;

iii. постановление об “отказе в возбуждении уголовного дела” от 25 мая 2014 года, принятое исполняющим обязанности старшего следователя Раздольнинского межрайонного следственного отдела Главного Следственного управления Следственного комитета России по Республике Крым, в котором содержится заявление госпожи Т.Ю. Иванюк о том, что смерть ее сына наступила в результате дорожно-транспортного происшествия;

iv. постановление об “отказе в возбуждении уголовного дела”, принятое 4 июня 2014 года старшим следователем Следственного отдела по Бахчисарайскому району Главного управления Следственного комитета Российской Федерации по Республике Крым по факту “сообщения о похищении и незаконном лишении свободы Садовника В.В.”;
v. решение об “отказе в возбуждении уголовного дела”, принятое 31 декабря 2014 года старшим следователем Следственного отдела по Железнодорожному району Симферополя Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации по Республике Крым на основании “материалов дознания по факту похищения Е.А. Пивоварова неизвестными лицами”;
vi. постановление об “отказе в возбуждении уголовного дела”, принятое 28 марта 2015 года участковым Центрального отделения милиции № 3 УМВД РФ по г. Симферополю по обвинению в избиении и незаконном лишении свободы г-на Мокрушина “крымскими самообороновцами”.
Официальные документы, изданные Украинскими национальными властями
144. Официальные документы, исходящие от различных украинских национальных органов власти и упомянутые государством-ответчиком в своих представлениях, включают следующее:
i. Указ Президента Украины «О Председателе Совета Министров АРК» (№ 187/2014) от 1 марта 2014 года;
ii. свидетельские показания, принятые Канцелярией Представителя Правительства Украины в Совете Европы 22 марта 2017 года, судьи Окружного административного суда АРК в г. Симферополе Алены Кушновой во время событий; и

iii. письмо Генеральной прокуратуры Украины от 23 апреля 2018 года (№ 14/1/1-24474-18) fадресованное в Генеральную Прокуратуру Российской Федерации, в котором России сообщается, что “запрашиваемая правовая помощь не может быть оказана”.

Международные материалы
145. Наиболее релевантными международными материалами, на которые ссылается государство-ответчик в своих представлениях, являются следующие:
i. решение Международного Суда ООН (МС) по делу Военная и полувоенная деятельность в Никарагуа и против неё (Никарагуа против США), Существо, Доклады МС 1986, стр. 14, п. 118;
доклад Международной Консультативной Группы, учрежденной Генеральным секретарем Совета Европы в апреле 2014 года, о ее наблюдении за расследованием событий на Майдане, 31 марта 2015 года;

iii. доклад Комиссии Международного Права о работе её пятьдесят третьей сессии (23 апреля -1 июня и 2 июня -10 августа 2001 года, официальные отчеты Генеральной Ассамблеи, пятьдесят шестая сессия, дополнение № 10 (a/56/10));

iv. Статьи Комиссии Международного Права (КМП) об Ответственности Государств за международно-противоправные деяния (ГА ООН а/Res/56/83); и
v. решение МС в деле Применения Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (Босния и Герцеговина против Сербии и Черногории), Доклады МС 2007 года, стр. 43.
Крымские документы
146. Документы, исходящие от различных органов власти Крыма и упомянутые государством-ответчиком в своих представлениях, включают следующее:
i.Заявление Верховной Рады АРК и города Севастополя (№ 1727-6/14) от 11 марта 2014 года о независимости Автономной Республики Крым и города Севастополя;
ii.Постановление Верховной Рады АРК (№ 1630-6/14) от 27 февраля 2014 года Об организации и проведении республиканского (местного) референдума о повышении статуса и полномочий Автономной Республики Крым;

iii. Постановление Государственного Совета Республики Крым (№ 1745/6/14) от 17 марта 2014 года о независимости Крыма;

iv.Постановление Верховного Совета Республики Крым (№1702-6/14) от 6 марта 2014 года о проведении Общекрымского референдума.
Различные СМИ, статьи и видео
147. В своих представлениях государство-ответчик опиралось на следующие статьи в прессе и видеоматериалы:
i. видеозапись пресс-конференции бывшего помощника госсекретаря США по европейским и евразийским делам 13 декабря 2013 года: https://www.youtube.com/watch?v=U2fYcHLouXY;
интервью с Президентом Владимиром Путиным под названием “ Киевские агитаторы ‘обучались в Польше», утверждает Путин”, опубликованное в интернет-издании: http://archiwum.thenews.pl/1/10/Artykul/164084,Kiev-agitators-trained-in-Poland-claims-Putin ;

iii. статья, опубликованная в газете «Daily Telegraph» (Великобритания) 28 февраля 2014 года, под названием: “Украинский кризис: киевские революционеры смеются над телевизионной пресс-конференцией свергнутого Виктора Януковича”;

статья, опубликованная в газете Guardian (Великобритания) 22февраля 2014, под названием: “Украина: Освобожденная Тимошенко в качестве президента осуждает «государственный переворот» – 22 февраля как это произошло”;
статья, опубликованная в интернет-газете 10 марта 2014 года (https://vm.ru/news/238931.html), под названием “Премьер-министр Крыма Аксенов Стал Главнокомандующим Вооруженными Силами Республики”;
интервью с Президентом Владимиром Путиным от 4 марта 2014 года: “Владимир Путин ответил на вопросы журналистов о ситуации на Украине”: http://en.kremlin.ru/events/president/news/20366; и газетная статья, опубликованная 5 июня 2018 года, озаглавленная “Путин говорит, что Россия не уступит Крым ни при каких обстоятельствах. Путин повторил:” Крым обрел независимость не в результате вторжения российских войск, а благодаря воле народа Крыма, выраженной на открытом референдуме». https://tass.com/politics/1007961;

vii. газетная статья, опубликованная 1 марта 2014 года (https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/1014091), под названием “Члены Севастопольского городского совета проголосовали за неподчинение Киевским властям”;

viii. статья, опубликованная 4 марта 2014 года на сайте BBC, под названием “Кризис в Украине: что мы знаем о киевских снайперах”;

іх. статья, опубликованная 4 марта 2014 года на сайте BBC News Ukraine, под названием “Суд приостановил действие резолюции Совета Крыма о назначении Аксёнова [Аксенова] и проведение референдума”;

х. документальный фильм, под названием Крым: путь домой, в эфире телеканала «Россия», содержащий среди прочего интервью Президента Российской Федерации В.В. Путина; и

xi. статья, опубликованная в газете Independent (Великобритания) 18 марта 2014 года, под названием: “Крымский кризис: страхи войны растут как украинский офицер убит на военной базе в Симферополе: Украина предупреждает военных действий, как аннексия Крыма Россией приведет к перестрелке”.

Факты дела в изложении государства-ответчика
148. Значительная часть версии фактов государства-ответчика, которая по большей части взята из его меморандума и частично — из его более ранних Обзерваций по приемлемости, представленных Палате 31 декабря 2015 года, сосредоточена на юридических аргументах, которые кратко излагаются под соответствующими заголовками ниже. В той мере, в какой представления государства-ответчика касаются фактических вопросов, они будут структурированы в соответствии со структурой представления фактов государством-заявителем и изложены ниже под заголовками «Препосылки»; «События, предшествовавшие «референдуму», «референдум» и его последствия»; и «Инциденты, о которых заявило Украинское Правительство».
1. Предпосылки
2. 149. Иностранные усилия, направленные на “смену режима” в Украине, восходят к 1991 году. Они включали в себя направление огромных сумм денег в Украину для поддержки оппозиционных групп, включая поддержку противников президента Януковича во время “Оранжевой революции” и в дальнейшем (см. пункт 147 (i) выше). Такая “поддержка” включала в себя взаимодействие с крайне правыми политическими партиями и их пропаганду, а также обучение правых головорезов тактике противостояния полиции (см. пункт 147 (ii) выше). В число этих экстремистских группировок входили “Свобода” (бывшая «фашистская» Социал-националистическая партия Украины) и ее «неонацистский» союзник – «Правый сектор», недавно созданный в ноябре 2013 года в рамках подготовки к насилию на Майдане и вокруг него.
3. По мере того как это насилие усиливалось, в феврале 2014 года Европейский Союз (ЕС) и Германия взяли на себя ведущую роль в попытках урегулировать кризис путем переговоров. Однако их усилия не пользовались всеобщей популярностью: «Правый сектор» отказался вести переговоры, а Соединенные Штаты Америки также были настроены на немедленную замену правительства Януковича. Когда ЕС попытался выступить посредником, неизвестные снайперы открыли огонь как по демонстрантам, так и по полиции на Майдане и вокруг него. В разгар усилий ЕС, 20 февраля 2014 года, погибло более пятидесяти человек (см. пункт 147 (viii) выше).
4. 21 февраля 2014 года ЕС удалось достичь компромисса между оппозиционными группами и президентом Януковичем, в результате чего последний согласился на следующее:

“(1) Закон, который должен быть принят в течение 48 часов, восстанавливающий Конституцию 2004 года с последующими поправками, и формирование коалиции национального единства в течение 10 дней после этого;

(2) Конституционная реформа, уравновешивающая полномочия Президента, правительства и парламента, должна быть завершена в сентябре 2014 года;

(3) Президентские выборы должны состояться сразу же после принятия новой Конституции, но не позднее декабря 2014 года;

(4) Расследование недавних актов насилия под совместным наблюдением властей, оппозиции и Совета Европы.”

152. Однако и 21 февраля 2014 года гробы расстрелянных накануне снайперами были выставлены на Майдан и разложены, а протестующие были подожжены. Правительственные здания были атакованы и захвачены. Президент Янукович был вынужден бежать из столицы. Неизвестные предполагаемые убийцы открыли огонь по его машине, но он не был ранен (см. пункт 147 (iii) выше).
Эти события следовали типичному образу действий для “смены режима” (см. пункт 145 (i) выше), что, вероятно, объясняет, почему последующее украинское правительство не провело никакого подлинного или эффективного расследования расстрелов на Майдане и вокруг Него – провал, который неоднократно отмечался и осуждался международными наблюдателями. Например, в своем докладе от 31 марта 2015 года Международная консультативная группа Совета Европы сделала следующий вывод: “Группа считает, что существенного прогресса в расследовании насильственных инцидентов во время демонстраций на Майдане достигнуто не было. Хотя этот результат может быть в некоторой степени объяснен контекстуальными проблемами, связанными с этими расследованиями, Группа считает, что серьезные недостатки в расследовании, выявленные в настоящем Докладе, подорвали способность властей установить обстоятельства преступлений, связанных с Майданом, и установить виновных” (см. пункт 145 (ii) выше).
22 февраля 2014 года Александр Турчинов был избран спикером Верховной Рады Украины. 23 февраля 2014 года он якобы был назначен исполняющим обязанности президента Украины. 25 февраля 2014 года он принял командование Вооруженными Силами Украины. Г-н Яценюк был назначен первым премьер-министром нового временного украинского правительства, приведенного к присяге 27 февраля 2014 года.
Новое правительство было неконституционным и широко рассматривалось как таковое на Востоке Украины и в Крыму. Это было также совершенно нерепрезентативно. Все ключевые назначенцы прибыли с Запада Украины. Большинство крупных постов заняла «Свобода», несмотря на то, что «Свобода» не имела широкой национальной поддержки.
Сразу же после смещения конституционного правительства в Украине начались нападения на всех, кто выступал против нового порядка. Как отмечается в замечаниях российского правительства от 31 декабря 2015 года, против противников новой власти как в Киеве, так и на Востоке Страны была совершена серия нападений, в том числе со стороны ультраправых экстремистов, таких как «Свобода» и «Правый сектор».
Вспыхнуло насилие со стороны правых убийц. Например, 20 февраля 2014 года в районе села Корсин (Черкасская область на материковой Украине) десятки активистов из Крыма были атакованы националистами по дороге домой. Активистов избивали и унижали, а четыре автобуса подожгли.
Некоторые из самых жестоких актов насилия были совершены протестующими Евромайдана и националистами в отношении их политических оппонентов. 18 февраля 2014 года радикалы взяли штурмом офис Партии регионов в Киеве. Сообщалось, что двое сотрудников Партии регионов были убиты. 19 февраля 2014 года г-н Башкаленко, губернатор Волынской области и член Партии регионов, был прикован наручниками к сцене Евромайдана на несколько часов, в течение которых его избивали и унижали. 22 февраля 2014 года коммунист Ростислав Василько был избит и подвергнут пыткам возле Майдана и принужден целовать Крест. 22 февраля 2014 года два народных депутата от партии «Всеукраинский союз» Свобода » избили народного депутата Олеся Дония в здании Верховной Рады. 27 февраля 2014 года член «Правого сектора» Александр Музычко, вооруженный ножами и штурмовой винтовкой, потребовал вывесить флаг «Правого сектора» у здания мэрии города Ровно. Он продолжал унижать государственного обвинителя. 28 февраля 2014 года в своей квартире в Харькове было обнаружено тело 65-летней Марии Бломериус, члена Партии регионов, с множественными колото-резаными ранами. В феврале и марте 2014 года сотрудники «Беркута» были публично унижены во Львове и Луцке. Они были вынуждены встать на колени и молить о прощении. Ожесточенные столкновения произошли между активистами Евромайдана и пророссийскими протестующими в городах Харьков, Николаев, Одесса, Запорожье и Днепропетровск.
159. На этом фоне крымчане стремились защитить себя и агитировали за независимость от Киева и/или за союз с Россией.
Смещение конституционного правительства в Киеве и установление неконституционного и нерепрезентативного правительства имели последствия, поскольку они вызвали немедленные демонстрации людей в Севастополе и Крыму, стремящихся к “воссоединению” с Россией (см. пункт 147 (iv) выше).
Угроза насильственного вмешательства неконституционного правительства в Киеве и его военизированных доверенных лиц также привела к формированию групп самообороны (см. пункт 147 (v) выше) и политическому ответу в виде провозглашения независимости 11 марта 2014 года (см. пункт 146 (i) выше) властями Севастополя и Крыма, а также к проведению 16 марта 2014 года “референдума” о том, должен ли Крым присоединиться к России или остаться с Украиной (присоединиться к Российской Федерации: 96,77%; остаться с Украиной и восстановить Конституцию 1992 года: 2,51%; недействительные голоса: 0,72% при явке избирателей 83,1%).
“Референдум” и “воссоединение” нельзя рассматривать изолированно. Они явились прямым результатом насильственного смещения конституционного правительства Украины (см. пункт 147 (vi) выше).
Россия не несла ответственности ни за эти события, ни за какие-либо беспорядки, вызванные обострившейся в то время напряженностью. Ответственность лежала на новом и, по их мнению, неконституционном правительстве Украины и его спонсорах.
События, предшествовавшие “референдуму”, “референдум” и его последствия
164. История “референдума”, приведшего к “воссоединению”, показывает эволюцию позиции властей Крыма, начиная с попыток сдержать народные настроения, проявившиеся 22 февраля 2014 года.
Народные представители первоначально приняли более осторожный подход, направленный на самоопределение без полного отделения от Украины. 27 февраля 2014 года законодательное собрание Крыма выступило с заявлением, в котором отреагировало на неконституционный захват власти в Киеве. Верховный Совет признал, что политический экстремизм новой неконституционной власти представляет угрозу безопасности крымского народа. Совет постановил, что в сложившихся обстоятельствах он был вынужден провести “референдум” с целью определения конституционного статуса Крыма демократическим путем (см. пункт 146 (ii) выше).
Как видно из вопроса, предложенного 27 февраля 2014 года (см. пункт 146 (ii) выше), Верховный Совет тогда рассматривал вопрос о возвращении к более независимому статусу Республики в составе Украины. Опрос был призван ответить на вопрос, имеет ли “Автономная Республика Крым суверенную автономию и входит в состав Украины в соответствии с договорами и соглашениями”. На этом этапе не ставился вопрос о присоединении Крыма к России. 1 марта 2014 года законодательное собрание Севастополя поддержало этот “референдум” и отказалось принять новое правительство Украины (см. пункт 147 (vii) выше).
К сожалению, новое правительство Украины не было готово признать какую-либо перспективу конституционного урегулирования. Окружной административный суд в Киеве намеревался отменить постановления Верховного Совета Крыма от 27 февраля 2014 года относительно “референдума” и назначения г-на Аксенова “на высшую исполнительную должность в Республике” (см. пункт 147 (ix) выше). 5 марта прокуратура Украины сообщила, что Шевченковский районный суд Киева выдал ордера на арест господина Константинова (председателя Верховного Совета Крыма) и Господина Аксенова. Уголовное дело было возбуждено по подозрению в антиконституционной деятельности и узурпации власти. 1 марта 2014 года г-н Турчинов, якобы исполняющий обязанности президента Украины, отказался признать назначение г-на Аксенова (см. пункт 144 (i) выше). Стало ясно, что новые власти намерены пресекать любые попытки самоопределения.
6 марта 2014 года Верховный Совет крыма принял Постановление о проведении общекрымского референдума, в котором на голосование были поставлены следующие вопросы: “1) Поддерживаете ли Вы воссоединение Крыма с Россией со всеми правами субъекта Российской Федерации?” или “2) Поддерживаете ли Вы восстановление Конституции Республики Крым 1992 года и статуса Крыма в составе Украины?».” (см. параграф 146 (iv) выше). Затем “референдум” привел к принятию 17 марта 2014 года Резолюции Верховного Совета Республики о провозглашении ее независимости (см. пункт 146 (iii) выше). ” Воссоединение » с Россией последовало 18 марта 2014 года по международному договору.
Украина несла ответственность за события в Крыму и Севастополе до тех пор, пока власти там не провозгласили местную автономию 17 марта 2014 года, поскольку на протяжении всех этих событий, вплоть до 17 марта 2014 года, Крым оставался под юрисдикцией Украины.
Это произошло потому, что, во-первых, законодательная власть (Верховный Совет Республики) в течение всего рассматриваемого периода действовала как избранная в соответствии с украинским законодательством в 2010 году. Во-вторых, назначение Сергея Аксенова председателем Совета министров Республики Крым было произведено в соответствии с украинским законодательством и согласовано Виктором Януковичем, который в то время был официальным президентом Украины. Сергей Аксенов прямо признал, что российские власти не участвовали в его назначении и что это было законным решением Президента Украины и Крымского парламента, избранного в 2010 году в соответствии с Конституцией Украины. В-третьих, никаких изменений в судебной системе Крыма не произошло. Все судьи, назначенные на свои должности по украинским законам, продолжали осуществлять свои полномочия. Например, собственный свидетель Украины, судья Алена Кушнова, подтвердила, что суды в Крыму и Севастополе не были затронуты (см. пункт 144 (ii) выше).
171. В-четвертых, согласно статье 3 Временного положения о республиканском “референдуме” в Крыму (принятого 6 марта 2014 года Верховным Советом Республики Крым), право голоса на “референдуме”имели только граждане Украины. Наконец, Украина имела очень значительное военное присутствие. Действительно, представляется, что в течение рассматриваемого периода времени Украина имела на соответствующей территории около 20 315 военнослужащих. По словам Главного военного прокурора Украины г-на Матиоса, эта цифра была следующей: а) Армия-13 468 военнослужащих; б) Национальная гвардия-2560 человек.; в) Таможенники-1870 человек; г) сотрудники СБУ — 1614 человек; д) сотрудники государственной безопасности-527 человек; е) сотрудники государственных органов безопасности-274 человека.
Кроме того, назначение г – на Аксенова – крымчанина и, следовательно, гражданина Украины в то время-не является доказательством “эффективного контроля” Российской Федерации над Крымом. Тот факт, что Республика Крым со значительным русскоязычным большинством должна выбрать русскоязычного крымчанина, желающего сохранить связи республики с Россией перед лицом “государственного переворота в Киеве”, не является доказательством того, что Российская Федерация контролировала эту территорию.
Украина не представила никаких доказательных доказательств и никаких обширных доказательственных материалов, подтверждающих, что Россия взяла контроль 26 или 27 февраля 2014 года. По этому поводу Украина делает неподтвержденные заявления о том, что 27 февраля 2014 года “около шестидесяти пророссийских вооруженных до зубов боевиков” или “российских солдат” штурмовали Верховный Совет». Ничто в записях камер видеонаблюдения, предоставленных Украиной, не говорит о том, что лица, штурмовавшие парламент, были российскими солдатами.
Россия не взяла под свой контроль ни в это время, ни позже. Истинная позиция такова: (1) 22 февраля 2014 года произошло “насильственное свержение конституционного правительства в Киеве” с последующей его заменой неконституционным, ультраправым и непредставительным правительством; (2) это вызвало немедленное несогласие, в частности, в Крыму и Севастополе; (3) физическая угроза, исходящая от нового неконституционного правительства и его военизированных доверенных лиц, привела к формированию подразделений гражданской обороны; (4) общая ситуация также привела к местным политическим шагам властей Крыма и Севастополя по утверждению своей автономии и организации “референдума”; и (5) Россия не имела никакого контроля над этими событиями, никакого контроля над властями Крыма и Севастополя и никакого контроля над подразделениями гражданской обороны.
В этой связи в ряде важных аспектов материал, цитируемый Украиной, фактически противоречит ее аргументации. Например, Украина цитирует интервью Игоря Стрелкова, предположительно, в подтверждение своего утверждения о том, что он осуществлял власть от имени Российской Федерации. Но интервью говорит об обратном. Г-н Стрелков ясно дает понять, что на протяжении всех предполагаемых событий в Крыму он действовал как частное лицо и что он вооружился. Когда его спросили: “Вас прислала сюда Москва?” он ответил: “Конечно, нет”. Действительно, он неоднократно жаловался на отсутствие поддержки со стороны российского правительства повстанцев на Востоке.
Российские вооруженные силы всегда находились в Крыму и Севастополе. Тот факт, что в период с 1 марта 2014 года по 17 марта 2014 года эти вооруженные силы были готовы оказать помощь крымскому народу в сопротивлении нападениям украинских вооруженных сил, не означает, что Российская Федерация имела эффективный контроль над Крымом в этот период
Важно признать ограниченную роль вооруженных сил России, которая была описана Президентом Российской Федерации Владимиром Путиным следующим образом (в интервью от 17 апреля 2014 г. – см. пункт 147 (x) выше): “Для того чтобы обеспечить нормальное волеизъявление лиц, проживающих в Крыму, честно говоря, мы должны были предотвратить кровопролитие и не допустить, чтобы вооруженные силы, вооруженные подразделения Украинской армии, дислоцированные в Крыму, или правоохранительные органы препятствовали волеизъявлению народа. Мы должны были разоружить воинские части украинской армии и правоохранительные органы или убедить их не мешать людям выражать свое мнение и, собственно, сотрудничать с нами в этом”.
Президент Российской Федерации далее уточнил, что общая численность российских войск, дислоцированных в Крыму в марте 2014 года, не превысила установленных лимитов в 20 000 человек личного состава, предусмотренных Российско-украинским Соглашением о статусе и условиях присутствия российских войск на территории Украины (Харьковское соглашение).
В ходе этого процесса не было никакого вмешательства в обычную деятельность гражданских властей Крыма.
Из этого следует, что Россия не осуществляла свою юрисдикцию в Крыму до его интеграции в Российскую Федерацию 18 марта 2014 года. До тех пор крымские власти функционировали как часть Украинского государства или, как вариант, самостоятельно на своем пути к государственности. Россия не отвечала и не контролировала их действия.
Россия приобрела юрисдикцию над Крымом и Севастополем только тогда, когда в соответствии с “референдумом” и “воссоединением” эти территории присоединились к России. Севастополь и Крым вошли в состав России 18 марта 2014 года. С этой даты Россия обязалась обеспечить, чтобы гражданские власти в Севастополе и Крыму соблюдали стандарты Конвенции.
С этой даты существует действующая правовая система, включающая суды и уголовную прокуратуру, в ее первоначальном формате или в переходном или согласованном с российскими институтами. Кроме того, после вхождения Крыма в состав России были приняты переходные меры для обеспечения преемственности в уголовном и гражданском судопроизводстве, а также преемственности в наличии надлежащего уголовного реагирования и гражданского возмещения.
В соответствии с пунктами 2-3 статьи 9 Договора о присоединении Республики Крым к Российской Федерации и образовании новых Субъектов Федерации(см. пункт 209 ниже) действующие региональные законы Республики Крым и Севастополя продолжали действовать в течение “переходного периода”, закончившегося 1 января 2015 года, если они не были отменены или признаны противоречащими Конституции Российской Федерации.
21 марта 2014 года в Российской Федерации вступил в силу Федеральный конституционный закон «О присоединении к Российской Федерации Республики Крым и образовании новых Субъектов Федерации – Республики Крым и Города федерального значения Севастополя». В соответствии с этим законом: а) существующие суды Крыма и Севастополя сохранили юрисдикцию, которая будет осуществляться от имени Российской Федерации в течение переходного периода; истцам было предоставлено право подавать апелляции на решения Крымского и Севастопольского судов в Верховный Суд Российской Федерации (или Высший арбитражный суд) в соответствии с российским процессуальным законодательством; в) Крымский и Севастопольский суды применяли российское процессуальное законодательство к ведению производства, находящегося на момент присоединения (и, следовательно, любого производства, начатого после этой даты); г) судьи Крымского и Севастопольского судов продолжали исполнять свои обязанности в течение переходного периода при условии приобретения ими российского гражданства. Переходные меры прекратились 26 декабря 2014 года. С этой даты крымские суды передали дела, находящиеся на их рассмотрении, вновь созданным федеральным судам. После вхождения Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации должны были быть созданы новые суды и отделы различных правоохранительных органов (в том числе МВД, прокуратуры и следственного комитета). Российское законодательство гарантирует преимущественный доступ к должностям во вновь создаваемых органах судьям и сотрудникам правоохранительных органов из крымских судов и правоохранительных органов; однако они должны пройти через регулярные процедуры набора персонала соответствующих органов. К маю 2014 года из семи судов общей юрисдикции в Крыму пять имели полный контингент заседающих судей.
Инциденты, о которых заявило Украинское Правительство

185Российские власти приняли эффективные меры для выполнения своих конвенционных обязательств.

Например, что касается исчезновения г-на Аметова (см. пункт 108 (а) выше), то виновные неизвестны, и нет никаких оснований приписывать преступления против него Российской Федерации. Также нет оснований для критики российских властей за какие-либо недостатки в расследовании. Напротив, компетентные российские власти провели тщательное расследование исчезновения и смерти господина Аметова. Были предприняты значительные усилия по поиску виновных: допрошено около пятисот свидетелей, проведено пятьдесят судебных экспертиз, проведено шестьдесят проверок и четыре обыска. Родственники г-на Аметова в соответствии со статьей 125 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации не обращались в компетентный суд с ходатайством об оспаривании расследования как ненадлежащего. Оно было явно тщательным и подробным. Но расследование было искусственно затруднено в одном важном отношении: российские следователи обратились за помощью к своим коллегам в Украине в связи с этим расследованием. Поскольку украинские сети поддерживали телефонную связь в Крыму, была запрошена помощь для отслеживания телефонов, находящихся в районе, где было найдено тело г-на Аметова (см. пункт 143 (i) выше). К сожалению, как и в других случаях, украинские власти категорически отказались от какой-либо помощи (см. пункт 144 (iii) выше).
Аналогичным образом было проведено расследование смерти г-на Карачевского (см. пункт 122 (а) выше), последовало уголовное разбирательство, и 13 марта 2015 года российский военнослужащий г-н Зайцев был осужден за убийство по статье 108 Уголовного кодекса. Решение было оставлено в силе по апелляции (см. пункт 143 (ii) выше), и поэтому внутренние средства правовой защиты действовали и были эффективными.
Зависимость Украины от убийства г-на Иванюка (см. пункт 122 (b) выше) иллюстрирует ее фабрикацию обвинений в расовой ненависти и насилии там, где на самом деле имело место только дорожно-транспортное происшествие. Более того, мать г-на Иванюка не предположила, что к этому инциденту были причастны российские государственные агенты (см. пункт 143 (iii) выше).
Что касается убийства 18 марта 2014 года украинского военнослужащего г-на Кокурина (см. пункт 108 (b) выше), предположительно российским снайпером, то Украина опирается на заявление г-на Гета, который просто утверждает, что украинский военнослужащий был застрелен российским снайпером. Он утверждает (без каких-либо оснований или прямых доказательств), что это была российская тактика провоцирования конфронтации, чтобы у российских войск был повод атаковать украинские позиции. Идея русской провокации откровенно абсурдна. Напротив, обстоятельства показывают, что если и была провокация, то очевидно, что ответственность за нее несла новая и неконституционная украинская власть. Мотив был только у его членов. Для российских сил нет никакого смысла провоцировать насилие. В тот же день, 18 марта 2014 года, президент Путин заявил: “Россия не вводила свои войска в Украину и в Крым в частности. Во-первых, там уже была развернута армия, и она была просто усилена. Во-вторых, ни одно вмешательство не обходится без жертв”. В тот же день он также выступил со следующей речью, отметив, что Крым присоединился к России без насилия:

“Нам говорят о каком-то российском вмешательстве в Крым, об агрессии. Странно это слышать. Я не могу припомнить ни одного случая из истории интервенции без единого выстрела или человеческих жертв.

…

… мы ни в коем случае не хотим причинить вам вред или оскорбить ваши национальные чувства. Мы всегда уважали территориальную целостность Украинского государства, кстати, в отличие от тех, кто жертвовал единством Украины ради удовлетворения своих политических амбиций. Они щеголяют лозунгами о величии Украины но именно они сделали все чтобы разделить нацию.

…

Не верьте тем, кто пугает вас Россией, кто кричит, что за Крымом последуют другие регионы. Мы не стремимся к разделению Украины, нам это не нужно. Что касается Крыма, то он был и останется русским, украинским и крымскотатарским.”

190. Современные сообщения предполагают причастность агента-провокатора, который стрелял как по украинским солдатам, так и по приближающемуся подразделению самообороны Крыма, предположительно пытаясь спровоцировать перестрелку (см. пункт 147 (xi) выше).
Как правило, нет никаких оснований приписывать такие события России, и Украина не продвинулась ни на шаг. Очень часто предполагаемые виновники нарушений Конвенции не были установлены. Там, где они идентифицируются, часто в общих чертах, они называются членами отрядов самообороны, которые не были подотчетны России и чье поведение не может быть приписано России. Такие люди не были государственными агентами России и не направлялись Россией. Во-вторых, и это еще более важно, многие из предполагаемых инцидентов, на которые опирается Украина, вообще не являются реальными инцидентами. Некоторые утверждения настолько расплывчаты, что даже личности предполагаемых жертв неясны. Кроме того, некоторые из предполагаемых жертв, будучи допрошены, опровергли обвинения Украины.
Например, г-н Садовник был допрошен следователями и заявил, что он никогда не был похищен и что его не заставляли оставаться на территории комиссариата (см. пункт 143 (iv) выше).
Г-н Пивовар заявил, что его никуда не заставляли ехать; он принимал свои собственные решения по собственной инициативе. Господин Пивовар показал, что он сам решил поехать с людьми, которые забрали его из больницы, некоторое время возили его по городу, а потом отвезли обратно в больницу. Г-н Пивовар также не утверждал, что эти лица были российскими военнослужащими (см. пункт 143 (v) выше).
В некоторых случаях предполагаемые похищенные жертвы были найдены живыми и здоровыми, и никаких доказательств какого-либо преступного поведения установлено не было. Например, следствие установило, что господин Филиппов добровольно уехал в Киев. Точно так же было установлено местонахождение г-на Кальяна и не было обнаружено никаких доказательств его преступной деятельности.
Кроме того, большинство предполагаемых жертв, в том числе г-н Черныш, госпожа Рязанцева, Дмитрий Kirjyshenko (также упоминается как “Kiriuschenko” в некоторых документах), Владимир Коваль, Владимир Нечепоренко, Н Delyatytskyy (также упоминается как “Deliatytskiy” в некоторых документах), Владимир Воронченко, Владимир Мамчур, Владимир Демьяненко и Владимир Kostetskyy, никогда не делал никаких заявлений власти о предполагаемых нарушениях их прав.
Другие лица, в том числе иностранный идентифицированный журналист, незаконно проникший на территорию военной базы; г-н Квич, подозреваемый в хранении специальных боеприпасов; г-н Дуб, осужденный за мелкое хулиганство; г-н Мокрушин, который был пьян в общественном месте и использовал нецензурную лексику (см. пункт 143 (vi) выше); а также г-н Пашаев и г-н Кизгин, подозреваемые в незаконной журналистской деятельности, были либо задержаны, либо доставлены на допрос в связи с их причастностью или подозрением в причастности к преступной деятельности. Ничто в представленных Украиной материалах не подтверждает утверждения о нарушении статьи 5 Конвенции, и сам факт задержания соответствующих лиц не означает, что их лишение свободы было осуществлено в нарушение этого положения Конвенции.
Украина также делает необоснованные заявления о том, что образование на татарском и украинском языках было подавлено. Дело в том, что образование на татарском и украинском языках предлагается наряду с образованием на русском. Небольшие изменения, которые произошли в пропорциях школьного населения, обучающегося на разных языках, отражают изменения спроса на фоне недавней напряженности.

применимая правовая основа
1. национальное право
  1. Конституция Украины
  2. 198.На момент событий соответствующие положения Конституции Украины предусматривали следующее:

Статья 1

“Украина – суверенное и независимое, демократическое, социальное, правовое государство.”

Статья 2

“Суверенитет Украины распространяется на всю ее территорию.

Украина – унитарное государство.

Территория Украины в пределах ее нынешней границы неделима и неприкосновенна.”

Статья 73

“Вопросы изменения территории Украины решаются исключительно всеукраинским референдумом.”

Статья 132

“Территориальное устройство Украины основывается на принципах единства и неделимости государственной территории, сочетания централизации и децентрализации при осуществлении государственной власти, сбалансированного социально-экономического развития регионов с учетом их исторических, экономических, экологических, географических и демографических особенностей, этнокультурных традиций.”

Статья 134

“Автономная Республика Крым является неотъемлемой составной частью Украины и решает вопросы, отнесенные к ее компетенции, в пределах полномочий, определенных Конституцией Украины.”

Статья 135

“Автономная Республика Крым имеет Конституцию Автономной Республики Крым, которая принимается Верховной Радой Автономной Республики Крым и утверждается Верховной Радой Украины не менее чем половиной конституционного состава Верховной Рады Украины.

Нормативные правовые акты Верховной Рады Автономной Республики Крым и решения Совета Министров Автономной Республики Крым не противоречат Конституции и законам Украины и принимаются в соответствии с Конституцией Украины, законами Украины, актами Президента Украины и Кабинета Министров Украины, а также для их исполнения..”

Статья 136

“Верховная Рада Автономной Республики Крым в пределах своих полномочий является представительным органом Автономной Республики Крым, депутаты которого избираются на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права тайным голосованием. Срок полномочий Верховной Рады Автономной Республики Крым, депутаты которой были избраны на очередных выборах, составляет пять лет. Прекращение полномочий Верховной Рады Автономной Республики Крым влечет прекращение полномочий ее депутатов.

Очередные выборы в Верховную Раду Автономной Республики Крым проводятся в последнее воскресенье октября пятого года срока полномочий избранной на очередных выборах Верховной Рады Автономной Республики Крым.

Верховная Рада Автономной Республики Крым принимает решения и постановления, обязательные для исполнения в Автономной Республике Крым.

Совет Министров Автономной Республики Крым является правительством Автономной Республики Крым. Председатель Совета Министров Автономной Республики Крым назначается на должность и освобождается от должности Верховной Радой Автономной Республики Крым с согласия Президента Украины.

Полномочия и порядок формирования и деятельности Верховной Рады Автономной Республики Крым и Совета Министров Автономной Республики Крым определяются Конституцией Украины и законами Украины, а также нормативными правовыми актами Верховной Рады Автономной Республики Крым по вопросам, отнесенным к ее компетенции.

В Автономной Республике Крым правосудие осуществляется судами, входящими в единую систему судов Украины.”

Статья 137

“Автономная Республика Крым осуществляет нормативное регулирование по следующим вопросам:

(1) сельское и лесное хозяйство;

(2) мелиорация земель и добыча полезных ископаемых;

(3) общественных работ, ремесел и промыслов; благотворительной;

(4) городское строительство и управление жилищным фондом;

(5) туризм, гостиничный бизнес, ярмарки;

(6) музеи, библиотеки, театры, другие культурные учреждения, историко-культурные заповедные зоны;

(7) общественный транспорт, дороги, водоснабжение;

(8) охота и рыбалка;

(9) санитарное и больничное обслуживание.

По причинам несоответствия нормативных правовых актов Верховной Рады Автономной Республики Крым Конституции Украины и законам Украины Президент Украины может приостановить действие этих нормативных правовых актов Верховной Рады Автономной Республики Крым с одновременным обращением в Конституционный Суд Украины относительно их конституционности..”

Статья 138

“В сферу компетенции Автономной Республики Крым входят:

(1) назначение выборов депутатов Верховной Рады Автономной Республики Крым и утверждение состава избирательной комиссии Автономной Республики Крым;

(2) организация и проведение местных референдумов;

(3) управление имуществом, принадлежащим Автономной Республике Крым;

(4) составление, утверждение и исполнение бюджета Автономной Республики Крым на основе единой налоговой и бюджетной политики Украины;

5) разработка, утверждение и реализация программ социально-экономического и культурного развития Автономной Республики Крым, рационального природопользования и охраны окружающей среды в соответствии с национальными программами;

6) признание населенных пунктов курортными; установление зон санитарной охраны курортов;

7) участие в обеспечении прав и свобод граждан, национального согласия, содействии охране правопорядка и общественной безопасности;;

8) обеспечение функционирования и развития государственного языка, национальных языков и культур в Автономной Республике Крым, охрана и использование памятников истории;

9) участие в разработке и реализации государственных программ возвращения депортированных народов;

10) инициирование введения чрезвычайного положения и создания зон чрезвычайной экологической ситуации в Автономной Республике Крым или на ее отдельных территориях.

Законами Украины Автономной Республике Крым могут быть переданы и другие полномочия.”

Статья 139

“В Автономной Республике Крым действует Представительство Президента Украины, статус которого определяется законом Украины.”

Статья 157

“Конституция Украины не подлежит изменению, если изменения предусматривают отмену или ограничение прав и свобод человека и гражданина, либо направлены на отмену независимости или нарушение территориальной неделимости Украины.

Конституция Украины не может быть изменена в условиях военного или чрезвычайного положения.”

Постановление Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации от1 марта 2014 г. № 48-СФ «Об использовании Вооруженных Сил Российской Федерации на территории Украины»
199. Как говорится в Постановлении, по поручению Президента Российской Федерации и в интересах безопасности “граждан Российской Федерации, наших соотечественников и личного состава воинского состава Вооруженных Сил Российской Федерации, дислоцированного в соответствии с международным договором на территории Украины (Автономной Республики Крым) …”, Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации “дал разрешение (дал согласие) Президенту Российской Федерации использовать Вооруженные Силы Российской Федерации на территории Украины до тех пор, пока общественно-политическая ситуация в стране не нормализуется». Постановление вступило в силу со дня его принятия.
Федеральный Закон Российской Федерации о прекращении действия Соглашений о пребывании Черноморского Флота Российской Федерации на территории Украины (No. 38-ФЗ)
200. В соответствии с этим Федеральным законом, принятым Государственной Думой 31 марта 2014 года и одобренным 1 апреля 2014 года Советом Федерации Российской Федерации, Соглашения о присутствии Российской Федерации на территории Украины (см. пункты 202-08 ниже) были прекращены. Он вступил в силу со дня его официального опубликования (2 апреля 2014 года).

Применимые двусторонние соглашения между украиной и российской федерацией
1. Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Украиной и Российской Федерацией от 31 мая 1997 года
2. 201. Соответствующие положения настоящего Соглашения гласят следующее:

Статья 1

“Как дружественные, равноправные и суверенные Государства, Высокие Договаривающиеся Стороны основывают свои отношения на взаимном уважении и доверии, стратегическом партнерстве и сотрудничестве.”

Статья 2

“В соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций и обязательствами Заключительного акта Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе Высокие Договаривающиеся Стороны уважают территориальную целостность друг друга и признают нерушимость существующих между ними границ..”

Статья 3

“Высокие Договаривающиеся Стороны строят свои отношения друг с другом на принципах взаимного уважения; суверенного равенства; территориальной целостности; нерушимости границ; мирного разрешения споров; неприменения силы или угрозы силой, включая экономические или иные средства давления; права народов свободно выбирать свою судьбу; невмешательства во внутренние дела; соблюдения прав человека и основных свобод; сотрудничества между государствами.; добросовестного исполнения взятых на себя международных обязательств, а также других общепризнанных норм международного права.”

Статья 6

“Каждая из Высоких Договаривающихся Сторон воздерживается от участия или поддержки каких бы то ни было действий, направленных против другой Высокой Договаривающейся Стороны, и обязуется не заключать с третьими странами никаких соглашений, направленных против другой Стороны.

Ни одна из Сторон не должна допускать использования своей территории в ущерб безопасности другой Стороны.”

Статья 7

“В случае возникновения ситуации, которая, по мнению одной из Высоких Договаривающихся Сторон, создает угрозу миру, нарушает мир или затрагивает интересы ее национальной безопасности, суверенитета или территориальной целостности, она может предложить другой Высокой Договаривающейся Стороне немедленно провести соответствующие консультации. Стороны обмениваются информацией и при необходимости принимают согласованные или совместные меры по урегулированию сложившейся ситуации.”

Статья 8

“Высокие Договаривающиеся Стороны развивают свои отношения в сфере военного и военно-технического сотрудничества и обеспечения государственной безопасности, а также в сотрудничестве по пограничным вопросам, таможенному и экспортно-иммиграционному контролю на основе отдельных соглашений..”

Статья 38

“Высокие Договаривающиеся Стороны заключают друг с другом другие соглашения, необходимые для осуществления положений настоящего Договора, а также соглашения в областях, представляющих взаимный интерес.”

Статья 40

“Настоящий Договор заключается сроком на 10 лет. Затем он автоматически продлевается на последующие 10-летние периоды, если ни одна из Высоких Договаривающихся Сторон не заявит о своем желании прекратить его действие другим Высоким Договаривающимся Сторонам путем письменного уведомления по крайней мере за шесть месяцев до истечения текущего 10-летнего периода.”

Двустороние соглашения, заключенные между Украиной и Российской Федерацией в 1997 и 2010 годах относительно присутствия Черноморского Флота Российской Федерациии на территории Украины
1. Соглашение между Российской Федерацией и Украиной о статусе и условиях пребывания Черноморского Флота Российской Федерациии на территории Украины
2. 202.Целью настоящего Соглашения, подписанного в Киеве 28 мая 1997 года, вступившего в силу 12 июля 1999 года и заключенного сроком на двадцать лет со дня начала его временного применения, было определение статуса Российской Федерации на территории Украины.
3. Соответствующие положения настоящего Соглашения предусматривали следующее:

Статья 4

“1. Общая численность личного состава, количество кораблей, судов, вооружения и военной техники Черноморского Флота Российской Федерации, находящихся на территории Украины, не должны превышать пределов, установленных Соглашением между Российской Федерацией и Украиной о параметрах раздела Черноморского Флота Российской Федерации от 28 мая 1997 года.

Российская сторона ежегодно до 1 января информирует украинскую сторону об общей численности личного состава и основных вооружениях вооруженных сил Российской Федерации, находящихся на территории Украины, в соответствии с согласованным Сторонами перечнем.”

Статья 6 § 1

“Воинские формирования действуют в местах дислокации в соответствии с законодательством Российской Федерации, уважают суверенитет Украины, соблюдают ее законы и не вмешиваются во внутренние дела Украины.”

Статья 8 § 4

“Воинские части могут принимать защитные меры в местах дислокации и во время движения в порядке, установленном Вооруженными Силами Российской Федерации, и во взаимодействии с компетентными органами Украины.”

Статья 12 § 1

“Служебные транспортные средства Черноморского Флота Российской Федерации должны иметь регистрационный номер и четкий опознавательный знак. Запрещается любое использование украинских номерных знаков для служебных транспортных средств.”

Статья 15 §§ 1 и 5

“Перевозка войск и личного состава воинских формирований, путешествующих отдельно или в составе воинских формирований, вооружения, военной техники и других материально-технических средств, охраны и сопровождающих специалистов любым видом транспорта в интересах Черноморского Флота Российской Федерации осуществляется в приоритетном порядке при условии пограничного, таможенного и иных видов государственного контроля при пересечении российско-украинской границы в соответствии с действующим законодательством Украины.

…

Перемещения, связанные с деятельностью воинских формирований за пределами мест их дислокации, осуществляются по согласованию (“после согласования”, перевод, предоставленный Российским Правительством)/ после согласования (“після узгодження”, перевод, предоставленный Украинским Правительством) [курсив добавлен] с компетентными органами Украины.”

Статья 18 § 1

“Российская сторона возмещает ущерб, который может быть причинен действиями или бездействием воинских формирований или их личного состава при исполнении ими служебных обязанностей гражданам или юридическим лицам Украины, гражданам или юридическим лицам третьих государств на территории Украины, в размере, определяемом на основании требований, предъявленных в соответствии с законодательством Украины.”

Статья 19

“Любые вопросы юрисдикции, связанные с присутствием военных формирований на территории Украины, регулируются следующим образом:

Дела о преступлениях, совершенных военнослужащими воинских формирований или членами их семей на территории Украины, регулируются законами Украины и рассматриваются судами, прокуратурой и другими компетентными органами Украины.
Пункт 1 настоящей статьи не применяется:

а) если военнослужащие воинских формирований или члены их семей (граждане Российской Федерации) совершают преступления против Российской Федерации или против военнослужащих воинских формирований или членов их семей (граждане Российской Федерации););

б) если личный состав воинских формирований совершает преступления при исполнении служебных обязанностей в местах дислокации воинских формирований.

В порядке, предусмотренном настоящим пунктом, такие дела регулируются законами Российской Федерации и рассматриваются судами, прокуратурой и иными компетентными органами Российской Федерации.

Компетентные органы Сторон могут обращаться друг к другу с просьбами о передаче или принятии юрисдикции в отношении конкретных случаев, предусмотренных настоящей статьей. Такие просьбы должны рассматриваться оперативно и благожелательно.”

Статья 24

“Совместная комиссия создается для разрешения любых споров, связанных с толкованием и применением настоящего Соглашения.

Совместная комиссия действует в соответствии с принятыми ею правилами.

Если Совместная комиссия не в состоянии разрешить какой-либо переданный ей спор, спор должен быть разрешен дипломатическими средствами в кратчайшие сроки.”

Соглашение между Российской Федерацией и Украиной о параметрах раздела Черноморского Флота
204.Целью настоящего Соглашения, которое также было заключено в Киеве 28 мая 1997 года с целью сохранения в силе в течение срока действия Соглашения о Присутствии ЧФ Российской Федерации на территории Украины (см. выше), было определение пределов общей численности личного состава и количества кораблей, судов, вооружения и военной техники ЧФ Российской Федерации на территории Украины.
Согласно настоящему Соглашению, “общая численность военнослужащих ЧФ Российской Федерации на территории Украины составляет 25 000 человек, в том числе 1 987 человек в морской пехоте и сухопутных военно-воздушных силах” (при условии обязательства Российской Федерации информировать Украину в соответствии с пунктом 2 статьи 4 вышеупомянутого Соглашения, упомянутого в пункте 203 выше).
В Приложении 2 к настоящему Соглашению приводится перечень “Параметров объектов инфраструктуры Российской Федерации в городе Севастополе». В Приложении 3 перечислены “Параметры объектов ЧФ Российской Федерации за пределами города Севастополя». В Приложении 4 приводится перечень “Военных кораблей и судов ЧФ Российской Федерации, находящихся в собственности Российской Федерации на территории Украины». Наконец, в Приложении 5 излагается “Отдел вооружения, военной техники и средств обеспечения Сил береговой обороны и морской пехоты ЧФ Российской Федерации и Украины”, а в Приложении 6 “Отдел вооружения, военной техники и средств обеспечения сухопутных военно-воздушных сил морской пехоты ЧФ Российской Федерации и Украины».
Соглашение между Российской Федерацией и Украиной о присутствии Черноморского Флота на территории Украины
207. Это Соглашение, подписанное в Харькове 21 апреля 2010 года, было заключено с целью укрепления отношений двух стран на основе принципа стратегического партнерства, закрепленного в Договоре о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между двумя государствами, подписанном 31 мая 1997 года президентами Украины и Российской Федерации. В этом Соглашении Украина и Российская Федерация договорились продлить действие двух вышеупомянутых соглашений на двадцать пять лет с 28 мая 2017 года с автоматическим продлением на последующие пятилетние периоды, если ни одна из Сторон не уведомит другую Сторону в письменной форме о прекращении действия соглашений не менее чем за один год до истечения срока их действия.
28 мая 1997 года Украина и Российская Федерация также подписали Соглашение о платежах, связанных с разделением ЧФ и его присутствием на территории Украины.

“договор между российской федерацией и республикой крымо присоединении республики крым к российской федерации и образовании новых субъектов федерации, подписанный 18 марта 2014 года и ратифицированный государственной думой российской федерации 21 марта 2014 года” (“договор о присоединении”)

209. Договор, который по российскому праву является “международным договором” (см. пункт 168 выше), был подписан Президентом Путиным от имени Российской Федерации, Председателем Государственного Совета Константиновым, премьер-министром Аксеновым от имени “Республики Крым” и А. Чалым от имени города Севастополя. В соответствии с Договором, в котором говорится, в частности, о результатах “референдума”, проведенного в Крыму 16 марта 2014 года, Крым считался присоединившимся к Российской Федерации на дату подписания Договора (статья 1). В день вхождения Крыма в состав Российской Федерации в составе Российской Федерации были образованы два новых субъекта: Республика Крым и Город федерального значения Севастополь (статья 2). В соответствии с пунктом 2 статьи 4 Договора сухопутная граница Крыма, прилегающая к территории Украины, должна была рассматриваться как граница Российской Федерации. Со дня вхождения Крыма в состав Российской Федерации граждане Украины и лица без гражданства, постоянно проживающие в Крыму и в городе Севастополе, должны были признаваться гражданами Российской Федерации, если в течение одного месяца с этого дня они не заявили о своем желании сохранить существующее гражданство или остаться лицами без гражданства (статья 5). Со дня вхождения Крыма в состав Российской Федерации и до 1 января 2015 года Договором предусматривался переходный период, в течение которого новые субъекты должны были быть интегрированы в экономическую, финансовую, кредитную и правовую систему Российской Федерации (статья 6). Договор далее предусматривал, что законодательные и иные нормативные правовые акты Российской Федерации будут действовать на территории Крыма и города Севастополя со дня присоединения Крыма к Российской Федерации, если иное не предусмотрено законодательством Российской Федерации (пункт 1 статьи 9). Договор о присоединении вступил в силу 1 апреля 2014 года.
многосторонние тексты и применимые международные право и практика
1. Меморандум о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия, Будапешт, 5 декабря 1994 года
2. 210. Соответствующие части этого Меморандума гласят следующее:

“Украина, Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки,

…

Подтвердите следующее:

Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки подтверждают свою приверженность Украине в соответствии с принципами Заключительного акта СБСЕ уважать независимость и суверенитет и существующие границы Украины.
Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки вновь подтверждают свое обязательство воздерживаться от угрозы силой или ее применения против территориальной целостности или политической независимости Украины и что ни одно из их вооружений никогда не будет применено против Украины, кроме как в целях самообороны или иным образом в соответствии с Хартией Организации Объединенных Наций.

…

Украина, Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки проведут консультации в случае возникновения ситуации, которая поднимет вопрос об этих обязательствах.”
Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН
1. Резолюция № 68/262 от 27 марта 2014 г. О территориальной целостности Украины (A/RES/68/262)
2. 211. Соответствующие части этой Резолюции гласят следующее:

“1. Подтверждает свою приверженность суверенитету, политической независимости, единству и территориальной целостности Украины в пределах ее международно признанных границ;

2 Призывает все государства воздерживаться и воздерживаться от действий, направленных на частичное или полное нарушение национального единства и территориальной целостности Украины, включая любые попытки изменить границы Украины путем угрозы силой или ее применения или другими незаконными средствами;

Подчеркивает, что референдум, проведенный в Автономной Республике Крым и городе Севастополе 16 марта 2014 года, не имеющий юридической силы, не может служить основанием для какого-либо изменения статуса Автономной Республики Крым или города Севастополя;
Призывает все государства, международные организации и специализированные учреждения не признавать никаких изменений статуса Автономной Республики Крым и города Севастополя на основе вышеупомянутого референдума и воздерживаться от любых действий или сделок, которые могут быть истолкованы как признание любого такого изменения статуса;.”
Резолюция № 71/205 О ситуации в области прав человека в Автономной Республике Крым и городе Севастополе (Украина), принятая 19 декабря 2016 г. (A/RES/71/205)
212. Соответствующие части этой Резолюции гласят следующее:

“Генеральная Ассамблея

…

Настоятельно призывает Российскую Федерацию:

(a) Выполнять все свои обязательства по применимому международному праву в качестве оккупирующей державы;

(b) Принять все необходимые меры для немедленного прекращения всех злоупотреблений в отношении жителей Крыма, в частности сообщений о дискриминационных мерах и практике, произвольных задержаниях, пытках и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видах обращения, и отменить все дискриминационные законы;

(c) Немедленно освободить граждан Украины, которые были незаконно задержаны и осуждены без учета элементарных норм правосудия, а также тех, кто был переведен через международно признанные границы из Крыма в Российскую Федерацию;

(d) Решить проблему безнаказанности и обеспечить, чтобы лица, признанные виновными в злоупотреблениях, привлекались к ответственности перед независимой судебной системой;

…

Настоятельно призывает Российскую Федерацию обеспечить надлежащий и беспрепятственный доступ международных мониторинговых миссий по правам человека и правозащитных неправительственных организаций в Крым, признавая, что международное присутствие в Крыму имеет первостепенное значение для предотвращения дальнейшего ухудшения ситуации…”
213. Вышеизложенное было вновь изложено в последующих резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН о положении в области прав человека в Крыму (A/RES/72/190 от 19 декабря 2017 года, A/RES/73/263 от 22 декабря 2018 года и A/RES/74/168 от 18 декабря 2019 года).

Документы Совета Европы
1. Резолюции Парламентской Ассамблеи Совета Европы
  - Резолюция 1988 (2014) О последних событиях в Украине: угрозы функционированию демократических институтов, принятая 9 апреля 2014 года

214. Соответствующие части резолюции 1988(2014) гласят следующее:

“15. … Учитывая, что ни сепаратизм, ни интеграция с Российской Федерацией не были преобладающими в политической повестке дня крымского населения или широко поддерживались до российской военной интервенции, Ассамблея считает, что стремление к отделению и интеграции в Российскую Федерацию было спровоцировано и спровоцировано российскими властями под прикрытием военной интервенции.

Так называемый референдум, организованный в Крыму 16 марта 2014 года, был неконституционным как по Крымской, так и по Украинской Конституциям. Кроме того, его явка и результаты являются неправдоподобными. Таким образом, результаты этого референдума и незаконная аннексия Крыма Российской Федерацией не имеют юридической силы и не признаются Советом Европы. Ассамблея вновь заявляет о своей решительной поддержке независимости, суверенитета и территориальной целостности Украины …
Ассамблея выражает свою глубокую озабоченность по поводу наращивания большого числа российских военных сил вдоль границы с Украиной, что может свидетельствовать о том, что Российская Федерация рассматривает возможность дальнейшей неспровоцированной военной агрессии против Украины, что является неприемлемым.”

Резолюция 2133 (2016) О средствах правовой защиты в связи с нарушениями прав человека на неподконтрольных украинским властям территориях, принятая 12 октября 2016 г.

215. Соответствующие части Резолюции 2133 (2016) гласят следующее:

“7. Жертвы нарушений прав человека не имеют в своем распоряжении эффективных внутренних средств правовой защиты:

…

7.2. Что касается жителей Крыма, то страх перед возмездием влияет на независимость судов и, в частности, на готовность полиции и прокуратуры привлечь к ответственности лиц, совершивших преступления против предполагаемых или реальных украинских лоялистов.

…

В Крыму украинцы в целом и крымские татары в частности живут в атмосфере жестокого запугивания, вызванного вышеупомянутыми нарушениями прав человека и тем фактом, что они остаются в значительной степени безнаказанными. Многие были вынуждены покинуть Крым…В результате недавнего решения Верховного Суда РФ о запрете Меджлиса и его местных отделений крымские татары потеряли свое традиционное демократическое представительство. Татарские СМИ и мусульманские религиозные практики татар также подверглись нападкам. Совокупный эффект этих репрессивных мер представляет собой угрозу самому существованию татарской общины как отдельной этнической, культурной и религиозной группы.”

Комитет Министров Совета Европы

Решение относительно ситуации в Украине (CM/Del/Dec(2014)1196/1.8) от 2 апреля 2014 г.

216. Соответствующие части этого Решения гласят следующее:

“Члены,

…

подчеркнули, что незаконный референдум, проведенный в Автономной Республике Крым и городе Севастополе 16 марта 2014 года, и последующая незаконная аннексия Российской Федерацией не могут служить основанием для какого-либо изменения статуса Автономной Республики Крым и города Севастополя;

…

напомнили об обязательстве всех государств-участников Европейской Конвенции о правах человека соблюдать настоящий документ …;”

Совет Европейского Союза

217. Соответствующие части этого Решения гласят следующее:

“6 марта 2014 года главы государств и правительств государств-членов Союза решительно осудили неспровоцированное нарушение Российской Федерацией суверенитета и территориальной целостности Украины и призвали Российскую Федерацию немедленно вывести свои вооруженные силы в районы их постоянной дислокации в соответствии с соответствующими соглашениями. Они призвали Российскую Федерацию обеспечить немедленный доступ международных наблюдателей. Главы государств и правительств сочли, что решение Верховного Совета Автономной Республики Крым о проведении референдума о будущем статусе территории противоречит Конституции Украины и поэтому незаконно.”

Прецедентное право Международного суда ООН
1. Политическая импликация/мотивация
2. 218. Что касается влияния предполагаемого наличия политических последствий дела на юрисдикцию МС, то соответствующая судебная практика этого суда выглядит следующим образом.
  - Военная и военизированная деятельность в Никарагуа и против неё (Никарагуа против США), юрисдикция и приемлемость (Постановление, Доклады МС 1984, стр. 392)

219. Соответствующие части этого решения гласят следующее:

“93. … В компетенции Суда находится … разрешение любых юридических вопросов, которые могут возникнуть между сторонами спора…

Следует также помнить, что, как показывает дело Corfu Channel (Доклады МС 1949, стр. 4), Суд никогда не уклонялся от рассмотрения дела, переданного ему только потому, что оно имело политические последствия или было связано с серьезными элементами применения силы…
…Суд должен вынести решение по определенным правовым аспектам ситуации …, процедура, которая полностью соответствует его позиции…

…

… Суд хотел бы напомнить, что в деле о дипломатическом и консульском персонале Соединенных Штатов в Тегеране он заявил::

«Суд в то же время указал, что ни одно положение Статута или Регламента не предусматривает, что Суд должен отказываться принимать во внимание один аспект спора только потому, что этот спор имеет другие аспекты, какими бы важными они ни были» (Доклады МС 1980, стр. 19, п. 36.)’

И, немного погодя, добавил::

«Однако никогда прежде не высказывалось мнение, что, поскольку юридический спор, переданный на рассмотрение Суда, является лишь одним из аспектов политического спора, Суд должен отказать сторонам в разрешении правовых вопросов, возникающих между ними. Ни в Уставе, ни в Статуте Суда не может быть найдено никаких оснований для такого взгляда на функции или юрисдикцию Суда; если бы Суд, вопреки своей устоявшейся судебной практике, принял такую точку зрения, он наложил бы далеко идущее и необоснованное ограничение на роль Суда в мирном разрешении международных споров.» (Доклады МС 1980, стр. 50, п. 37.)”.

Консультативное заключение в отношении законности угрозы ядерным оружием или его применения, Доклады МС, 1996, стр. 234

220. Соответствующие части этого Заключения гласят следующее:

“13. … Тот факт, что этот вопрос имеет также политические аспекты, как это имеет место в природе вещей со многими вопросами, возникающими в международной жизни, не является достаточным для того, чтобы лишить его характера «юридического вопроса» и «лишить Суд компетенции, прямо возложенной на него его Статутом»… Какими бы ни были его политические аспекты, Суд не может не признать правовой характер вопроса, который побуждает его выполнять по существу судебную задачу, а именно оценку законности возможного поведения государств в отношении обязательств, налагаемых на них международным правом …

… Кроме того, Суд считает, что политический характер мотивов, которые, как можно сказать, вдохновили запрос, и политические последствия, которые может иметь данное заключение, не имеют никакого отношения к установлению его юрисдикции выносить такое заключение.”

221. Последние пассажи были переформулированы в «Правовых последствиях строительства стены на оккупированной Палестинской территории», Консультативное заключение от 9 июля 2004 года, Доклады МС 2004, p. 155,§ 41.

Доказательная ценность отдельных видов доказательств
222. В своем решении по делу о Военной и военизированной деятельности в Никарагуа и против нее (Никарагуа против США), Существо (Доклады МС 1986, стр. 14 на пп. 40 и 41) МС описал свой подход к вопросу о доказательной ценности информации средств массовой информации и заявлений государственных должностных лиц следующим образом:

“62. Во всяком случае, в настоящем деле Суду представлен документальный материал различного рода из различных источников. Большое количество документов было представлено в виде репортажей в прессе, а некоторые также в виде отрывков из книг. Независимо от того, были ли они представлены государством-заявителем или отсутствующей Стороной до того, как она перестала участвовать в разбирательстве, Суд отнесся к ним с большой осторожностью; даже если они, как представляется, отвечают высоким стандартам объективности, Суд рассматривает их не как доказательства, способные доказать факты, а как материал, который тем не менее может при определенных обстоятельствах способствовать подтверждению существования факта, то есть как иллюстративный материал, дополнительный к другим источникам доказательств.

Однако, хотя совершенно правильно, что информация в прессе не должна рассматриваться сама по себе как доказательство для судебных целей, публичное знание факта, тем не менее, может быть установлено с помощью этих источников информации, и Суд может придавать определенное значение такому публичному знанию. В деле дипломатического и консульского персонала Соединенных Штатов в Тегеране Суд сослался на факты, которые «по большей части являются достоянием общественности и получили широкое освещение в мировой прессе, а также в радио-и телевизионных передачах из Ирана и других стран» (I. C. J. Reports 1980, p. 9, para. 12). На основе информации, включая материалы прессы и вещания, которая была «полностью последовательной и согласующейся с основными фактами и обстоятельствами дела», Суд смог заявить, что он удовлетворен тем, что утверждения о фактах были обоснованными (там же, стр. 10, пункт 13). Однако Суд должен проявлять особую осторожность в этой области. Широко распространенные сообщения о факте могут при ближайшем рассмотрении оказаться полученными из одного источника, и такие сообщения, какими бы многочисленными они ни были, в таком случае будут иметь не большую ценность в качестве доказательства, чем первоначальный источник. С этой важной оговоркой газетные сообщения, представленные Суду, должны быть изучены с целью оценки фактов дела и, в частности, выяснения того, являются ли такие факты достоянием общественности.
Материалы, находящиеся на рассмотрении Суда, также включают заявления представителей государств, иногда на самом высоком политическом уровне. Некоторые из этих заявлений были сделаны в официальных органах государства или международной или региональной организации и фигурируют в официальных отчетах этих органов. Другие, сделанные во время пресс-конференций или интервью, были сообщены местной или международной прессой. Суд считает, что заявления такого рода, исходящие от высокопоставленных официальных политических деятелей, иногда даже самого высокого ранга, имеют особую доказательную ценность, когда они признают факты или поведение, неблагоприятные для государства, представленного лицом, которое их сделало. Затем они могут быть истолкованы как форма допуска.”
Применение Международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма и Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Украина против Российской Федерации), Предварительные возражения, Постановление Международного суда, 8ноября 2019 г., на стр. 21 и 46
223. В этом решении МС, признав приемлемыми обвинения Украины в адрес Российской Федерации о дискриминации крымских татар и этнических украинцев в Крыму, отметил следующее:

“29. В настоящем деле Суд отмечает, что Украина не просит выносить решения по вопросам, касающимся предполагаемой «агрессии» Российской Федерации или ее предполагаемой «незаконной оккупации» украинской территории. Заявитель также не добивается от Суда вынесения решения о статусе Крыма или о каких-либо нарушениях норм международного права, кроме тех, которые содержатся в МКСФТ и КЛРД. Таким образом, эти вопросы не являются предметом спора, рассматриваемого Судом.

…

Суд отмечает, что, по мнению Украины, Российская Федерация ведет постоянную кампанию расовой дискриминации, осуществляемую посредством актов, повторявшихся в течение значительного периода времени, начиная с 2014 года, против крымскотатарской и украинской общин в Крыму. Суд также отмечает, что отдельные случаи, на которые ссылается Украина в своих представлениях, являются иллюстрациями действий, посредством которых Российская Федерация якобы участвовала в кампании расовой дискриминации. Из этого следует, по мнению Суда, что, подавая Свое заявление в соответствии со статьей 22 КЛРД, Украина не принимает дело одного или нескольких своих граждан, а оспаривает на основании КЛРД предполагаемую модель поведения Российской Федерации в отношении обращения с крымскотатарской и украинской общинами в Крыму. С учетом вышеизложенного Суд приходит к выводу, что правило об исчерпании внутренних средств правовой защиты не применяется в обстоятельствах настоящего дела.”

Канцелярия Прокурора, Международный Уголовный Суд, Доклад о деятельности предварительного следствия 2019, 5 декабря 2019 г.
224. Соответствующие части этого Доклада гласят следующее:

“Крым

С последних дней февраля 2014 года протесты против новой украинской власти начали нарастать, особенно в восточных регионах страны и в Симферополе, столице Автономной Республики Крым. С ночи с 26 на 27 февраля 2014 года вооруженные и в основном одетые в форму лица, которых Российская Федерация позже признала своими военнослужащими, вместе с местными ополченцами постепенно взяли под контроль Крымский полуостров. 18 марта Российская Федерация объявила об официальном присоединении Крыма к Российской территории. С тех пор Россия продолжает осуществлять эффективный контроль над этой территорией.

…

Крым

В 2016 году Управление обнародовало свою оценку того, что ситуация на территории Крыма и Севастополя будет приравниваться к международному вооруженному конфликту между Украиной и Российской Федерацией, который начался не позднее 26 февраля 2014 года, и что право международного вооруженного конфликта будет продолжать применяться после 18 марта 2014 года, даты, когда Россия объявила о включении Крыма в состав Российской Федерации, в той мере, в какой ситуация на территории Крыма и Севастополя фактически приравнивается к продолжающемуся состоянию оккупации. Эта оценка, хотя и предварительная по своему характеру, обеспечила правовую основу для анализа Управлением информации о преступлениях, предположительно имевших место в контексте ситуации в Крыму с 20 февраля 2014 года.
Для целей предметной оценки Управление изучило большой объем информации, касающейся ряда утверждений о преступлениях, имевших место в контексте ситуации, приведшей к оккупации, и во время оккупации территории Крыма.
Имеющаяся информация дает разумные основания полагать, что с 26 февраля 2014 года в период, предшествовавший оккупации территории Крыма и/или в контексте ее оккупации, были совершены следующие преступления: умышленное убийство в соответствии со статьей 8(2)(а)(i); пытки в соответствии со статьей 8(2)(а)(ii); посягательство на личное достоинство в соответствии со статьей 8(2)(b)(xxi); незаконное лишение свободы в соответствии со статьей 8(2)(а)(vii); принуждение защищаемых лиц к отбыванию наказания в соответствии с в силах враждебной державы в соответствии со статьей 8(2)(а)(v); умышленное лишение защищаемых лиц прав на справедливое и регулярное судебное разбирательство в соответствии со статьей 8(2)(а)(vi); перемещение части населения оккупированной территории за пределы этой территории (в отношении передачи задержанных в ходе уголовного судопроизводства и заключенных) в соответствии со статьей 8(2)(b)(viii); захват имущества противника, которое не является императивно требуемым потребностями войны, в отношении частных и культурных ценностей в соответствии со статьей 8(2)(b)(xiii) Статута.
Кроме того, Управление рассмотрело имеющуюся информацию о предполагаемых преступлениях в соответствии со статьей 7 Статута и нашло разумные основания полагать, что деяния, приравниваемые к преступлениям, имели место в контексте периода, предшествовавшего (продолжающейся) оккупации Крыма и во время нее: убийство в соответствии со статьей 7(1)(а); депортация или насильственное перемещение населения (в отношении передачи задержанных в уголовном процессе и заключенных) в соответствии со статьей 7(1)(d); лишение свободы или иное жестокое лишение физической свободы в соответствии со статьей 7(1)(е).); пытки в соответствии со статьей 7(1)(f); преследование любой идентифицируемой группы или коллектива по политическим мотивам в соответствии со статьей 7(1)(h); и насильственные исчезновения лиц в соответствии со статьей 7(1)(j) Статута.”

прочие материалы
1. Относимые доклады межправительственных организаций
  1. Доклады договорных органов ООН
    - Комитет ООН поправам челоека (КПЧ)

КПЧ ООН, заключительные замечания по седьмому периодическому докладу Российской Федерации, CCPR/C/RUS/CO/07, 28 апреля 2015 г.

225. В заключительных замечаниях по этому разделу говорилось, в частности:

“Нарушения предусмотренных Пактом прав жителей Автономной Республики Крым и города Севастополя

Комитет, должным образом учитывая резолюцию Генеральной Ассамблеи № 68/262 о территориальной целостности Украины, обеспокоен сообщениями о нарушениях Пакта в Автономной Республике Крым и городе Севастополе, которые находятся под эффективным контролем государства-участника, включая:

(а) Утверждения о серьезных нарушениях прав человека, многие из которых связаны с силами «самообороны Крыма», включая насильственные исчезновения, похищения, произвольные задержания, жестокое обращение и нападения на журналистов;

(b) Предполагаемые нарушения свободы выражения мнений и информации, включая преследование средств массовой информации, блокирование украинских интернет-сайтов и принудительное перемещение местных интернет-сайтов, а также угрозы и запугивание журналистов;

(c) Ограничение возможности крымчан принимать осознанное решение о свободном выборе своего гражданства в связи с очень коротким сроком, предоставленным им для отказа от российского гражданства. Это непропорционально сильно затронуло тех лиц, которые не могли лично обратиться в назначенные места для отказа в гражданстве, в частности лиц, находящихся в местах содержания под стражей и других закрытых учреждениях, таких как больницы и детские дома. Это также привело к серьезным последствиям для способности крымчан, сохранивших украинское гражданство, пользоваться своими правами в соответствии с Пактом;

(d) Утверждения о том, что Олег Сенцов был против своей воли лишен украинского гражданства, судим в Москве в качестве гражданина Российской Федерации и подвергнут судебному разбирательству, не отвечающему требованиям статей 9 и 14 Пакта;

(е) Утверждения о дискриминации и преследовании представителей меньшинств и коренных народов, в частности крымских татар, включая запрет на въезд на территорию Крыма в течение пяти лет некоторым их лидерам: Мустафе Джемилеву, Исмету Юкселю и Решату Чубарову;

(f) Сообщения о нарушениях свободы религии и убеждений на территории Крыма, таких как запугивание и преследование религиозных общин, включая нападения на Украинскую православную церковь, Греко-Католическую церковь и мусульманскую общину (статьи. 1, 2, 6, 7, 9, 10, 12-14, 16-19, 21, 22 и 25-27).

Государству-участнику следует:

(а) принять эффективные меры для расследования всех утверждений о серьезных нарушениях прав человека, в частности о похищениях, насильственных исчезновениях, произвольных задержаниях и жестоком обращении, в том числе совершенных силами «самообороны Крыма», и привлечь виновных к ответственности и предоставить жертвам или их семьям эффективные средства правовой защиты, включая соответствующую компенсацию;

(b) обеспечить осуществление на практике свободы выражения мнений и информации для всех жителей Крыма, включая свободу пользования Интернетом, в соответствии с обязательствами государства-участника по Пакту;

(с) обеспечить наличие надлежащих и прозрачных процедур для пересмотра жителями Крыма своего решения относительно гражданства; рассмотреть возможность предоставления жителям Крыма возможности сохранить украинское гражданство, даже если они заинтересованы в российском гражданстве.;

(d) обеспечить, чтобы жители Крыма, сохранившие украинское гражданство, не подвергались дискриминации ни в какой сфере общественной жизни и имели полный доступ к государственным услугам на равных условиях;

(е) уважать и обеспечивать права меньшинств и коренных народов, в частности, чтобы крымские татары не подвергались дискриминации и преследованиям, а также пересмотреть юридическое обоснование уголовных дел, возбужденных против некоторых крымскотатарских лидеров и активистов;

(f) уважать и обеспечивать свободу религии и убеждений на территории Крыма и воздерживаться от любых действий, которые могут поставить ее под угрозу, в соответствии с обязательствами государства-участника по Пакту.”

Комитет ООН против пыток (КПП)

Комитет против пыток, заключительные замечания по шестому периодическому докладу Российской Федерации, CAT/C/RUS/CO/6, 28 августа 2018 г.

226. В заключительных замечаниях по этому разделу говорилось, в частности:

“Крым и город Севастополь

Без ущерба для правового статуса Крыма в соответствии с международным правом и подчеркивая основополагающее значение принципа территориальной целостности всех государств-членов Организации Объединенных Наций, Комитет отмечает, что Крым находится под эффективным контролем Российской Федерации и что Российская Федерация обязана осуществлять Конвенцию в Крыму. Комитет выражает свою озабоченность по поводу:

(а) постоянные сообщения о серьезных нарушениях прав человека, включая похищения, произвольные задержания, насильственные исчезновения, пытки, жестокое обращение и внесудебные казни, особенно крымских татар, проукраинских активистов и членов Меджлиса, со стороны сотрудников Федеральной службы безопасности и сил самообороны Крыма;

(b) информация о том, что с 2014 года власти регулярно прибегают к пыткам для получения ложных признаний в связи с политически мотивированными судебными преследованиями, в том числе по делу украинского кинорежиссера Олега Сенцова, который якобы подвергался пыткам в Крыму;

(с) сообщает, что из 106 утверждений о пытках, совершенных государственными должностными лицами в период с февраля 2014 года по июнь 2018 года, ни одно дело не было эффективно расследовано;

(d) плачевные условия содержания под стражей, в частности недостаточный доступ к медицинскому обслуживанию, что привело к многочисленным смертям в местах содержания под стражей;

(e) ограниченный доступ к местам содержания под стражей со стороны независимого механизма наблюдения, гражданского общества и адвокатов задержанных;

(f) отказ в доступе в Крым международным механизмам мониторинга прав человека, в частности миссии по мониторингу прав человека в Украине (статьи 2, 4, 11, 12 и 16).

Государству-участнику следует принять незамедлительные меры для прекращения практики пыток в Крыму, в том числе с целью оказания давления, наказания и/или получения признаний от политических оппонентов и активистов, таких как Олег Сенцов. Государству-участнику следует оперативно, беспристрастно и эффективно расследовать все жалобы на пытки и другие действия, запрещенные Конвенцией, в частности такие действия, совершенные сотрудниками Федеральной службы безопасности и сил самообороны Крыма. Она должна обеспечить судебное преследование и наказание виновных и предоставить жертвам возмещение ущерба. Комитет также предлагает государству-участнику обеспечить беспрепятственный доступ в Крым международных механизмов наблюдения за соблюдением прав человека, в частности миссии по контролю за соблюдением прав человека в Украине.”

Управление Верховного Комиссара ООН по правам человека

Доклад о положении в области прав человека во временно оккупированной Автономной Республике Крым и городе Севастополе (Украина), от 25 сентября 2017 г., охватывающий период с 22 февраля 2014 г. по 12 сентября 2017 г. (“Доклад УВКПЧ за 2017 год”)

227. Ссылаясь, в частности, на работу, проделанную Мониторинговой миссией ООН по правам человека в Украине (ММПЧУ), соответствующие части Доклада УВКПЧ за 2017 год гласят следующее::

“I. Основные положения

… Отчет охватывает период с 22 февраля 2014 года по 12 сентября 2017 года. власти Российской Федерации не имели доступа в Крым с тех пор, как ее бывший глава миссии сопровождал бывшего помощника Генерального секретаря по правам человека Ивана Шимоновича 21-22 марта 2014 года. В результате он наблюдает за развитием ситуации с правами человека в Крыму с материковой Украины.
Пророссийские группы в Крыму отвергли свержение Парламентом бывшего президента Украины Виктора Януковича 22 февраля 2014 года, критикуя его как неконституционную смену власти. Одной из таких групп была «народная милиция», местное военизированное формирование, созданное 23 февраля 2014 года и обычно называемое ‘крымской самообороной’. При поддержке войск Российской Федерации (сноска 5: Выступая перед журналистами, Президент Российской Федерации Владимир Путин заявил: «За спинами крымских отрядов самообороны стояли наши солдаты. Они действовали очень вежливо, но решительно и профессионально. Другого способа помочь народу Крыма выразить свою свободную волю не было». Видеоконференция, Риа Новости, 17 апреля 2014 г.), крымская самооборона блокировала ключевые объекты инфраструктуры, аэропорты и военные объекты и взяла под контроль стратегические объекты. С конца февраля 2014 года его обвиняют в совершении многочисленных безнаказанных нарушений прав человека.
Президент Российской Федерации Владимир Путин заявил, что на совещании с руководителями силовых ведомств в ночь с 22 на 23 февраля 2014 года он принял решение «начать работу по возвращению Крыма в состав Российской Федерации» (речь шла об интервью, данном телеканалу «Россия» в рамках документального фильма » Крым. Путь на родину’).

…

С начала оккупации украинские законы были заменены законами Российской Федерации в нарушение обязательства по международному гуманитарному праву уважать существующее право оккупированной территории…
Законы и судебные решения, вытекающие из реализации правовой базы Российской Федерации в Крыму, еще больше подрывают осуществление основных свобод. В Крыму были введены обязательные требования к перерегистрации общественных организаций, средств массовой информации и религиозных общин. Власти Российской Федерации отказали ряду из них в праве на перерегистрацию, как правило, по процедурным основаниям, что вызвало озабоченность по поводу использования правовых норм и процедур для подавления инакомыслия или критики.
Больше всего от этих ограничений пострадали лица, выступающие против референдума в марте 2014 года или критикующие контроль Российской Федерации над Крымом, такие как журналисты, блогеры, сторонники Меджлиса, проукраинские активисты и активисты Майдана, а также лица, не имеющие заявленной политической принадлежности, но выступающие за строгое соблюдение догматов ислама, которых часто обвиняют в принадлежности к экстремистским группировкам, запрещенным в Российской Федерации, таким как «Хизб ут-Тахрир». Права этих людей на свободу мнений и их свободное выражение, ассоциации, мирные собрания, передвижения, мысли, совести и религии были ущемлены в результате актов запугивания, давления, физических нападений, предупреждений, а также преследований с помощью судебных мер, включая запреты, обыски в домах, задержания и санкции.
Судебная система Российской Федерации, применяемая в Крыму, часто не обеспечивала права на справедливое судебное разбирательство и гарантии надлежащей правовой процедуры. Судебные решения подтвердили действия, решения и запросы следственных или прокурорских органов, казалось бы, без надлежащего судебного надзора. Суды часто игнорировали заслуживающие доверия заявления о нарушениях прав человека, происходящих в местах содержания под стражей. Судьи применили положения уголовного законодательства Российской Федерации к широкому кругу мирных собраний, выступлений и мероприятий, а в некоторых случаях ретроактивно к событиям, которые предшествовали временной оккупации Крыма или происходили за пределами полуострова на материковой Украине.
Были задокументированы серьезные нарушения прав человека, такие как произвольные аресты и задержания, насильственные исчезновения, жестокое обращение и пытки, а также по меньшей мере одна внесудебная казнь. В течение трех недель после свержения украинской власти в Крыму нарушения прав человека, происходящие на полуострове, приписывались членам крымской самообороны и различным казачьим группам. После временной оккупации Крыма 18 марта 2014 года в качестве виновных все чаще упоминались представители Крымской Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ФСБ) и полиции.
В то время как эти нарушения прав человека и злоупотребления затрагивали крымчан различного этнического происхождения, крымские татары были особенно нацелены на тех, кто имел связи с Меджлисом, который бойкотировал референдум в марте 2014 года и инициировал общественные протесты в пользу того, чтобы Крым оставался частью Украины. Навязчивые рейды правоохранительных органов на частную собственность также непропорционально сильно затронули крымских татар и нарушили их право на неприкосновенность частной жизни под предлогом борьбы с экстремизмом. Кроме того, запрет Меджлиса, введенный в апреле 2016 года Верховным судом Крыма, ущемил гражданские, политические и культурные права крымских татар.
Власти Российской Федерации в Крыму не смогли эффективно расследовать большинство утверждений о нарушениях прав человека, совершенных силами безопасности или вооруженными группами, действующими под руководством или контролем государства. Неспособность привлечь к ответственности за эти деяния и обеспечить ответственность лишает жертв надлежащих средств правовой защиты и усиливает безнаказанность, потенциально способствуя продолжению нарушений прав человека.

…

Крупномасштабная экспроприация государственной и частной собственности проводилась без компенсации или без учета положений международного гуманитарного права, защищающих собственность от конфискации или уничтожения. Крымские татары, вернувшиеся из депортации в 1990-е годы и построившие свои дома на земельных участках без получения разрешений на строительство, по-прежнему рискуют быть подвергнутыми оспариванию и принудительному выселению.
Пространство для публичного проявления украинской культуры и идентичности значительно сократилось. Группы, демонстрирующие свою привязанность к национальным символам, датам или историческим деятелям, были предупреждены или наказаны судами за нарушение общественного порядка или проведение несанкционированных митингов. Образование на украинском языке практически исчезло из Крыма, поставив под угрозу один из столпов идентичности и культурной принадлежности человека.

…

II. Введение
В Симферополе, столице Автономной Республики Крым, сторонники украинского единства, в основном крымские татары, 26 февраля столкнулись с пророссийски настроенными жителями перед зданием парламента. В результате давки погибли два человека и около 70 получили ранения. На следующую ночь вооруженные группы без опознавательных знаков захватили здания местного правительства и парламента. 27 февраля депутаты парламента Крыма в присутствии боевиков распустили местное правительство и избрали главой Крыма Сергея Аксенова.

III. Методология

ММПЧУ имеет поручение, в частности, осуществлять мониторинг и публично сообщать о ситуации в области прав человека в Украине через группы, базирующиеся в различных местах, в том числе через присутствие в столице Крыма Симферополе.
Бывший помощник Генерального секретаря по правам человека Иван Шимонович был последним должностным лицом Организации Объединенных Наций, посетившим Крымский полуостров 21 и 22 марта 2014 года.
18 сентября 2014 года в письме, адресованном ММПЧУ Главе Крыма, содержалась просьба о возможности создания подотдела в Симферополе в соответствии с его мандатом и резолюцией 68/262 Генеральной Ассамблеи. В ответе, полученном 8 октября 2014 года, говорилось, что «был развернут на территории Украины по приглашению Правительства Украины; что Крым является частью Российской Федерации; и что вопросы международных отношений не входят в компетенцию крымских учреждений».
20 апреля 2017 года после консультаций с Правительством Украины «информировал Правительство Российской Федерации о своем намерении направить миссию» в Крым для подготовки доклада о положении в области прав человека в Крыму, запрошенного резолюцией 71/205 Генеральной Ассамблеи. Хотя официального ответа получено не было, «было неофициально уведомлено, что ей не будет предоставлен доступ в Крым из-за ее мандата, охватывающего Украину, и что любая» миссия должна быть согласована непосредственно с властями Российской Федерации. Второе уведомление с упоминанием миссии в Крым, направленное Российской Федерации 13 июня 2017 года, осталось без ответа на дату закрытия настоящего доклада.

…

Учитывая отсутствие доступа в Крым, ММПЧУ осуществляет мониторинг ситуации с правами человека на полуострове из своего присутствия на материковой Украине. ММПЧУ систематически собирает и анализирует информацию, собранную в ходе прямых интервью и миссий по установлению фактов, в том числе на Административной границе между материковой Украиной и Крымом. В настоящем докладе описываются только утверждения о нарушениях прав человека, злоупотреблениях и нарушениях международного гуманитарного права, которые «могут быть проверены и подтверждены в соответствии с его методологией». УВКПЧ стремится к защите своих источников и систематически оценивает потенциальные риски причинения им вреда и возмездия.
V. Демографические данные и перемещения
Согласно последней переписи населения, проведенной в Украине, в 2001 году на Крымском полуострове проживало 125 национальностей, население которых составляло 2 401 209 человек (2 024 056 в Крыму и 377 153 в Севастополе). В ходе переписи население было распределено по этническим группам, причем самыми крупными национальными группами в Крыму и Севастополе были русские, насчитывавшие 1 450 394 человека (60,40%), украинцы — 576 647 человек (24,12%) и крымские татары — 245 291 человек (12,26%).

…

По данным той же переписи населения (сентябрь 2014 г.), на всем полуострове число лиц русской национальности увеличилось до 1 492 078 (65,31%), украинцев-до 344 515 (15,08%), крымских татар — до 232 340 (10,17%). Остальные общины уменьшились, за исключением татар — группы, культурно связанной с Волжскими татарами и крымскими татарами, — число которых выросло с 13 602 до 44 996.

…

VI. Гражданские и политические права
A. Право на гражданство
Принятие Договора о присоединении 18 марта 2014 года имело непосредственные последствия для статуса жителей Крыма и закрепленных за ним прав: все граждане Украины и лица без гражданства, постоянно проживавшие на полуострове, о чем свидетельствует штамп о регистрации места жительства в паспорте, автоматически признавались гражданами Российской Федерации. Исключение было сделано для лиц, которые в течение одного месяца со дня вступления договора в силу (то есть до 18 апреля 2014 года) письменно отказались от гражданства Российской Федерации.
Правило автоматического гражданства привело к появлению трех уязвимых групп: тех, кто письменно отказался от гражданства Российской Федерации; тех, кто из-за отсутствия регистрации по месту жительства в Крыму не соответствовал юридическим критериям для получения гражданства Российской Федерации; и тех, кто был вынужден отказаться от украинского гражданства, чтобы сохранить работу. По оценкам Верховного комиссара Российской Федерации по правам человека (Омбудсмена), по состоянию на май 2015 года около 100 000 человек, проживающих в Крыму (около 4% населения), не имели гражданства Российской Федерации.
Навязывание гражданства жителям оккупированной территории может быть приравнено к принуждению их к присяге на верность державе, которую они могут считать враждебной, что запрещено Четвертой Женевской конвенцией. В дополнение к нарушению международного гуманитарного права правило автоматического гражданства вызывает ряд важных проблем в соответствии с международным правом прав человека.
Граждане Украины, имеющие крымскую прописку, отказавшиеся от гражданства Российской Федерации
Процедура отказа в гражданстве Российской Федерации, которая должна была завершиться к 18 апреля 2014 года, была отмечена определенными ограничениями: инструкции Федеральной миграционной службы России (ФМС) о порядке отказа были доступны только 1 апреля; информация о центрах ФМС была доступна только 4 апреля; только два центра ФМС функционировали 9 апреля 2014 года; и некоторые требования в процедуре развивались с течением времени, такие как требование о том, чтобы оба родителя подавали заявление от имени своего ребенка.
После 18 апреля 2014 года ФМС сообщила, что 3427 постоянных жителей Крыма подали заявления об отказе от автоматического получения гражданства Российской Федерации.
Отказ от гражданства Российской Федерации остается юридически возможным на основании закона О гражданстве 2002 года, за исключением лиц, которым были предъявлены обвинения, вынесены приговоры, которые имеют непогашенные обязательства перед Российской Федерацией или не имеют иного гражданства или гарантий его приобретения.
Жители Крыма, отказавшиеся от гражданства Российской Федерации, стали иностранцами. Они могли бы получить вид на жительство в упрощенном порядке, предоставив им определенные права, которыми пользуются граждане Российской Федерации, такие как право на пенсию, бесплатное медицинское страхование, социальные пособия и право заниматься профессиями, для которых гражданство Российской Федерации не является обязательным требованием.
Однако в целом лица, имеющие вид на жительство и не имеющие гражданства Российской Федерации, не пользуются равенством перед законом и лишены важных прав. Они не могут владеть сельскохозяйственными угодьями, голосовать и быть избранными, регистрировать религиозную общину, подавать заявления на проведение публичных собраний, занимать должности в органах государственной власти и перерегистрировать свой личный автомобиль на полуострове.
УВКПЧ задокументированы некоторые случаи отказа крымчан от гражданства Российской Федерации и дискриминации. Например, мужчина из Симферополя регулярно подвергался психологическим домогательствам со стороны своего работодателя за отказ от гражданства Российской Федерации. В 2016 году, после того как два года его работодатель подталкивал его вернуть формальный отказ от гражданства Российской Федерации, он был уволен после того, как ему сказали, что его антироссийская позиция лишает его возможности продолжать работу. Двое его коллег также были уволены, в том числе один, который отказался от гражданства Российской Федерации, и другой, который принял гражданство Российской Федерации, но публично выражал проукраинские взгляды.
Граждане Украины без крымской прописки, исключенные из гражданства Российской Федерации
Граждане Украины, проживающие в Крыму, в паспортах которых проставлены штампы о том, что они зарегистрированы на материковой Украине, не могут стать гражданами Российской Федерации. Они приняли статус иностранца. Таким образом, они уже не могли легально оставаться в Крыму более 90 дней в течение 180 дней с момента въезда на полуостров в соответствии с законодательством Российской Федерации, применимым к иностранцам.
Несоблюдение миграционных правил, введенных Российской Федерацией, может привести к депортации по решению суда. Например, в 2016 году суд в Севастополе вынес решение о депортации гражданина Украины, который пересидел срок, на материковую Украину, хотя у него была собственность в этом городе; другой суд депортировал гражданина Украины, у которого была жена и дети в Крыму.
В соответствии с международным гуманитарным правом депортация или передача защищаемых лиц с оккупированной территории на территорию оккупирующей державы или на территорию любой другой страны, оккупированной или нет, запрещаются независимо от мотива.
Правила, регулирующие пребывание, применялись не всегда последовательно, иногда в пользу лиц, поддержавших присоединение Крыма к Российской Федерации. Например, Верховный суд Крыма постановил не депортировать гражданина Украины, который назвал себя «активным участником Русской весны в Севастополе» и заявил, что его депортация в Украину поставит под угрозу его жизнь и благополучие. Суд принял довод о том, что у него есть семья в Крыму и что его депортация будет вмешиваться в его частную и семейную жизнь.
Запрещается трудоустройство граждан Украины, не имеющих крымской прописки. Система квот в соответствии с законодательством Российской Федерации позволяет проживать и работать в Крыму до 5000 иностранцев, но это касается только иностранцев с неукраинскими паспортами, которые проживали в Крыму до марта 2014 года и имели вид на жительство в Украине.
В 2016 году были проведены полицейские рейды против частного бизнеса, в результате которых были открыты административные производства в отношении владельцев заведений общественного питания и частных предпринимателей, незаконно нанимавших граждан Украины. Нелегально занятым людям грозит депортация, а их работодателям-административные санкции в размере до 800 000 рублей (почти 13 200 долларов США) или закрытие бизнеса на срок до 90 дней.
Граждане Украины, не имеющие прописки в Крыму, не имеют права на бесплатное медицинское страхование и доступ в государственные больницы. В одном случае, задокументированном УВКПЧ, украинка, которая прожила в Крыму 10 лет, но была зарегистрирована в Харькове, умерла в 2015 году после того, как государственная больница в Крыму отказалась лечить ее из-за того, что у нее не было медицинской страховки. Согласно законодательству Российской Федерации, она была иностранкой и, как таковая, не имела паспорта Российской Федерации, дающего право на бесплатное медицинское страхование и доступ в государственные больницы. Отказ в предоставлении жизненно необходимой медицинской помощи — в том числе по причине происхождения или статуса, такого как гражданство, — представляет собой серьезное нарушение права на наивысший достижимый уровень физического и психического здоровья и нарушение обязательства по международному гуманитарному праву обеспечивать, чтобы система здравоохранения, действующая на оккупированной территории, продолжала функционировать надлежащим образом.

…

C. Право на жизнь
В феврале, марте и апреле 2014 года в ходе инцидентов, связанных с непризнанным присоединением Крыма к Российской Федерации, были убиты четыре человека и еще двое погибли, как описано в этой главе. В то время как другие смерти, включая убийства, произошли в Крыму за три с половиной года с начала оккупации, » нет достоверных косвенных доказательств того, что они могут быть приписаны государственным агентам Российской Федерации в Крыму.
В марте 2014 года проукраинский крымскотатарский активист г-н Решат Аметов был похищен, подвергнут пыткам и без суда и следствия казнен людьми, считавшимися членами крымской самообороны. Он исчез 3 марта после проведения одиночного пикета перед зданием правительства Крыма в Симферополе. На видеозаписи видно, как его уводят трое мужчин в куртках военного образца. 15 марта его тело было найдено в селе Белогорского района со следами пыток. Крымская милиция возбудила уголовное дело. По состоянию на декабрь 2014 года было допрошено более 270 свидетелей, проведено более 50 судебно-медицинских экспертиз и 50 экспертиз. УВКПЧ имеет серьезные сомнения в эффективности этих расследований. Подозреваемые, члены крымской самообороны, которые были сняты на пленку при похищении жертвы, были допрошены только в качестве свидетелей и позже отпущены. В 2015 году расследование было приостановлено в связи с тем, что лицо, подозреваемое полицией в совершении преступления, якобы больше не находилось в Крыму. Она возобновилась в 2016 году, но с тех пор проводилась с перерывами.
Три убийства произошли в ходе вооруженных инцидентов. 18 марта 2014 года один украинский военнослужащий и один крымский доброволец самообороны были убиты во время инцидента со стрельбой в Симферополе. УВКПЧ не располагает информацией о расследовании, проведенном в связи с этим делом. 6 апреля 2014 года в общежитии в Новофедоровке военнослужащим Российской Федерации был убит морской офицер Украинской армии. 13 марта 2015 года военный трибунал Российской Федерации в Крыму приговорил преступника к двум годам лишения свободы. Обвиняемый был признан виновным в убийстве, совершенном с превышением требований обоснованной защиты. Кроме того, вдова потерпевшего подала в суд и получила от Министерства обороны Российской Федерации 500 000 рублей (около 8 000 долларов США) в качестве компенсации причиненного вреда.

…

D. Право на физическую и психическую неприкосновенность

…

Многочисленные и грубые нарушения права на физическую и психическую неприкосновенность были совершены государственными агентами Российской Федерации в Крыму с 2014 года. Отсутствие расследований свидетельствует о том, что их исполнители пользовались и продолжают пользоваться безнаказанностью.

…

В связи с многочисленными свидетельскими показаниями, в которых упоминаются незаконные действия, совершенные членами самообороны с очевидной безнаказанностью, «есть серьезные сомнения в том, что власти Российской Федерации выполнили свои обязательства по обеспечению ответственности путем эффективного и беспристрастного расследования». Обязанность по расследованию и судебному преследованию становится еще более настоятельной в связи с тем, что существование группы самообороны легализовано, а ее члены признаны агентами государства.

…

В двух случаях, задокументированных «в 2016 году», проукраинские сторонники были принуждены «офицерами» признаться в преступлениях, связанных с терроризмом, с помощью пыток с элементами сексуального насилия. Жертв держали без связи с внешним миром, связывали, завязывали глаза, избивали, подвергали насильственной наготе, били током через электрические провода, помещенные на их гениталии, и угрожали изнасилованием паяльником и деревянной палкой.

…

УВКПЧ документально подтверждены многочисленные утверждения о нарушениях права на свободу в результате действий, приписываемых агентам властей Российской Федерации в Крыму. Хотя большинство из них произошло в 2014 году, регулярно фиксируются новые заявления о незаконном лишении свободы. Произвольные аресты и задержания принимают различные формы и, как представляется, служат различным целям-от внушения страха до подавления оппозиции и наказания.
… Содержание под стражей при таких обстоятельствах обычно длится от нескольких часов до нескольких дней, превышая законные пределы временного содержания под стражей и игнорируя процедурные требования, такие как составление протокола ареста. Многие из жертв были журналистами … УВКПЧ отмечено преобладание представителей крымскотатарской общины среди лиц, задержанных в ходе полицейских рейдов…

…

Наибольшее число насильственных исчезновений за один месяц произошло в марте 2014 года, когда в Крыму был похищен по меньшей мере 21 человек. Среди жертв были проукраинские активисты и активисты Майдана, журналисты, крымские татары, а также бывшие и действующие украинские военнослужащие. Они содержались без связи с внешним миром и часто подвергались физическому и психологическому насилию со стороны вооруженных лиц, предположительно принадлежащих к крымской самообороне и одной казачьей группе. Большинство жертв были освобождены после того, как их незаконно удерживали от нескольких часов до нескольких дней, без каких-либо контактов с их родственниками или адвокатами.
УВКПЧ задокументировано 10 случаев исчезновения и до сих пор пропавших без вести лиц: шесть крымских татар, три этнических украинца и один русско-татарский-все мужчины. Семеро пропали без вести в 2014 году, двое — в 2015-м и один-в 2016-м.
… Из 10 упомянутых исчезновений уголовные расследования по состоянию на 12 сентября 2017 года все еще продолжались только по одному делу. В шести случаях они были приостановлены из-за невозможности установить личность подозреваемых, а в трех случаях никаких следственных действий не было предпринято, поскольку об исчезновениях якобы не сообщалось.
F. Право на частную и семейную жизнь
По оценкам УВКПЧ, с начала оккупации Крыма было проведено до 150 полицейских и рейдов в частные дома, предприятия, кафе, бары, рестораны, рынки, школы, библиотеки, мечети и медресе (исламские религиозные школы). Эти действия, как правило, осуществлялись с обоснованием поиска оружия, наркотиков или литературы экстремистского содержания, запрещенных законодательством Российской Федерации. Несколько собеседников разделили свою убежденность в том, что целью таких операций является внушение страха, особенно в крымскотатарской общине, с тем чтобы предотвратить или воспрепятствовать действиям или заявлениям, ставящим под сомнение установленный порядок с марта 2014 года.
Обыски проводились на основании антиэкстремистского закона Российской Федерации, который является очень широким и широко используется в Крыму. Закон предоставляет правоохранительным органам широкие полномочия по толкованию и применению его положений, что можно рассматривать как нарушение принципов законности, необходимости и соразмерности. В своем ежегодном докладе за 2014 год Уполномоченный по правам человека Российской Федерации в отношении Крыма заявила, что сотрудники правоохранительных органов должны придерживаться «взвешенного подхода, исключающего любое произвольное, чрезмерно широкое толкование понятия «экстремизм».
УВКПЧ задокументированы рейды, которые иногда проводились без предъявления ордеров на обыск, включали чрезмерное применение силы и представляли собой произвольное или незаконное вмешательство в частную жизнь, семью и жилище человека в нарушение международного права прав человека. По словам потерпевших, материалы, признанные незаконными, подбрасывались в дома, а под давлением подписывались ложные письменные показания о наличии запрещенных веществ. 4 и 5 сентября 2014 года в Симферополе, Нижнегорске, Красноперекопске и Бахчисарае сотрудники милиции и чиновники провели обыски по меньшей мере в 10 домах, принадлежащих крымским Татарам. Полиция не нашла ни оружия, ни наркотиков, но конфисковала религиозную литературу.

…

G. Права задержанных
По данным Министерства юстиции Украины, на 20 марта 2014 года в единственном в Крыму следственном изоляторе в Симферополе содержалось 1086 человек, в колонии строгого режима в Симферополе отбывали наказание 1353 осужденных, в колонии общего режима в Керчи – 789 осужденных, в исправительном центре в Керчи – 67. Все четыре учреждения были интегрированы в пенитенциарную систему Российской Федерации, что привело к переводу сотен заключенных, содержащихся в Крыму, в пенитенциарные учреждения Российской Федерации.
Нарушения прав заключенных в Крыму
После того как Российская Федерация взяла под свой контроль Крым, местные суды прекратили все незавершенные апелляционные производства в соответствии с украинским законодательством в нарушение гарантий справедливого судебного разбирательства. Украинское уголовное законодательство было отменено, а тюремные сроки переквалифицированы в соответствии с законодательством Российской Федерации, иногда в ущерб заключенным.

…

Перемещение заключенных в Российскую Федерацию
Значительная часть заключенных Крыма была переведена в Российскую Федерацию. Ключевым фактором, объясняющим такую ситуацию, является отсутствие специализированных пенитенциарных учреждений в Крыму, что привело к переводу несовершеннолетних, находящихся в конфликте с законом, лиц, приговоренных к пожизненному заключению, а также заключенных, страдающих тяжелыми физическими и психическими заболеваниями. Кроме того, поскольку в Крыму нет тюрем для женщин, 240 женщин-заключенных, осужденных крымскими судами, были отправлены в Российскую Федерацию для отбывания наказания в период с 18 марта 2014 года по 15 июня 2016 года.
Имели место также передачи лиц, содержащихся под стражей до суда. Речь идет об украинском режиссере Олеге Сенцове, который был арестован в Симферополе 11 мая 2014 года по подозрению в «подготовке террористических актов». 23 мая 2014 года он был переведен в московскую тюрьму «Лефортово», а затем в Ростов-на-Дону (Российская Федерация), где был помещен в следственный изолятор. После суда и осуждения 25 августа 2015 года он был заключен в исправительную колонию строгого режима в Сибирском регионе Якутии.
УВКПЧ отмечает, что международное гуманитарное право строго запрещает насильственные перемещения защищаемых лиц, включая задержанных, с оккупированной территории на территорию оккупирующей державы, независимо от мотивов таких перемещений…
17 марта 2017 года переговоры между Омбудсменами Украины и Российской Федерации позволили вернуть на материковую Украину 12 заключенных (11 мужчин и одну женщину), осужденных украинскими судами до марта 2014 года и переведенных из Крыма в различные пенитенциарные учреждения Российской Федерации после этой даты…
I. Свобода передвижения
Введение Российской Федерацией государственной границы на границе между материковой Украиной и Крымом в нарушение резолюции 68/262 Генеральной Ассамблеи негативно сказалось на свободе передвижения между материковой Украиной и Крымским полуостровом. Другие правовые ограничения, предусмотренные настоящим разделом, были введены как правительствами Российской Федерации, так и Украины.
Международное право прав человека гарантирует свободу передвижения любому лицу, законно находящемуся в пределах границ государства, а также право покидать свою страну и въезжать в нее. Он также признает, что суверенное правительство имеет право ограничивать свободу передвижения при условии, что такая мера является необходимой, разумной и соразмерной.
Ограничения, введенные властями Российской Федерации
25 апреля 2014 года власти Российской Федерации установили свою «границу» на северном въезде в Крым. Украинские активисты, сторонники и члены Меджлиса, в частности, часто сталкивались с нарушениями их передвижения, включая навязчивые и длительные допросы при въезде в Крым или выезде из Него через АБЛ.

…

УВКПЧ располагает информацией о том, что от 20 до 25 других украинских граждан были депортированы из Крыма на материковую Украину в 2016 году, и имеет основания полагать, что общее число с начала оккупации Крыма может быть значительно выше.

…

J. Свобода мысли, совести и религии
После начала оккупации свобода вероисповедания и убеждений в Крыму была поставлена под угрозу в результате ряда инцидентов, направленных против представителей меньшинств и принадлежащих им религиозных объектов. Ограничения свободы вероисповедания были также обусловлены введением правовых требований о перерегистрации, законодательными актами, ужесточающими ограничения деятельности религиозных групп во имя борьбы с экстремизмом, а также судебными решениями.

…

Наиболее серьезные и частые инциденты с участием представителей конфессий меньшинств были зафиксированы в 2014 году. Например, 1 июня мужчины в русской казачьей форме ворвались в местную Украинскую православную церковь Киевского Патриархата (УПЦ КП) в селе Перевальное, крича и терроризируя прихожан. Автомобиль священника был поврежден. Полиция была вызвана, но не стала расследовать инцидент. 21 июля дом в селе Мраморное, принадлежащий УПЦ КП, был сожжен дотла. Пастор протестантской церкви из Симферополя и его семья покинули полуостров после того, как, как сообщается, офицеры сказали ему, что он может «исчезнуть». Греко-католические священники столкнулись с угрозами и преследованиями, в результате чего четверо из шести из них покинули Крым. Гражданин Польши и старший римско-католический священник Симферопольского прихода были вынуждены уехать 24 октября из-за непродления украинского вида на жительство. Большинство из 23 турецких имамов и учителей на полуострове уехали по той же причине. 26 апреля неизвестные бросили бутылки с зажигательной смесью в мечеть в селе Скалысте, подожгли ее 20 раз. 25 июля было повреждено мусульманское кладбище в Отузе. Несколько мечетей и медресе (исламских школ), принадлежащих Духовному управлению мусульман Крыма (ДУМК), были подвергнуты в 2014 году обыскам сотрудниками полиции в поисках запрещенных экстремистских материалов и членов радикальных группировок. Рейды продолжались и в последующие годы, но их частота уменьшилась после того, как руководство ДУМК начало сотрудничать с властями Российской Федерации в Крыму в 2015 году.

…

Украинская православная церковь Киевского Патриархата (УПЦ КП) предпочла не перерегистрироваться в соответствии с законодательством Российской Федерации и, таким образом, не имеет юридического признания. С 2014 года пять храмов УПЦ КП были либо захвачены военизированными формированиями, либо закрыты в связи с невозобновлением договоров аренды их имущества. Деятельность другого храма УПЦ КП, расположенного в Симферополе, была сорвана 31 августа 2017 года, когда судебные приставы штурмовали здание храма. Иск был подан во исполнение решения Верховного Суда Российской Федерации, оставленного в силе в феврале 2017 года, предписывающего освободить помещения в здании, используемом дочерней компанией УПЦ КП в качестве офисных помещений и магазина. По состоянию на 12 сентября 2017 года богослужения все еще проводились, но их посещало все меньше прихожан.

…

K. Свобода мирных собраний
Возможность мирно собраться или провести митинг в Крыму значительно сократилась с марта 2014 года. Ограничительные правовые меры создают дополнительные препятствия для осуществления права на мирные собрания. Согласно законодательству, принятому Парламентом Крыма в августе 2014 года, организаторы публичных собраний должны быть гражданами Российской Федерации и официально запрашивать разрешение на проведение собрания не более чем за 15 дней и не менее чем за 10 дней до запланированного мероприятия. Кроме того, постановлением Правительства Крыма от 4 июля 2016 года сокращено с 665 до 366 мест на всей территории «Республики Крым», где могут быть организованы публичные мероприятия, без объяснения мотивов этого решения.
Изданы длительные общие запреты на проведение публичных собраний, в том числе бессрочные, установленные симферопольскими городскими властями. В марте 2016 года был введен запрет на проведение всех публичных мероприятий на территории города, за исключением тех, которые организуются республиканскими и местными органами власти. Эта мера не была принята в ответ на внезапное ухудшение общественного порядка и явно ущемляла свободу проведения мирных публичных собраний.
Систематически запрещались и предотвращались публичные мероприятия, инициированные группами или лицами, не связанными с властями Российской Федерации в Крыму или считающими, что Крым остается составной частью Украины. 23 сентября 2014 года прокурор Крыма выступил с заявлением о том, что «все действия, направленные на непризнание Крыма в составе Российской Федерации, будут преследоваться по закону«. Следовательно, любое собрание, требующее возвращения Крыма Украине или выражающее лояльность Украине, фактически объявлено вне закона.
Просьбы о проведении мирных публичных собраний часто отклонялись по процедурным формальностям, которые, как представляется, не были ни необходимыми для оправдания запрета, ни соразмерными и отвечающими общим общественным интересам…
В некоторых случаях отказы в санкционировании публичных мероприятий основывались на необоснованных утверждениях о том, что во время их проведения якобы будут распространяться «экстремистские» или «сепаратистские» сообщения.
Стихийные собрания были встречены санкциями. Крымские татары, принимавшие участие в несанкционированных автоколоннах в память о депортации крымских татар, регулярно подвергались арестам, многочасовым допросам и штрафам. Пожилой крымский татарин, проводивший одиночный пикет в поддержку преследуемых крымских татар, был арестован перед зданием Верховного суда Крыма 8 августа 2017 года. Он был обвинен в проведении несанкционированного публичного собрания и сопротивлении приказам полиции и приговорен судом к административному штрафу в размере 10 000 рублей (175 долларов США) и 10 суткам ареста.
L. Свобода мнений и их свободное выражение и средства массовой информации

…

В Крыму существенно урезано право на выражение своего мнения. В марте 2014 года аналоговое вещание украинских телеканалов было отключено, а освободившиеся частоты начали транслировать российские телеканалы. Журналисты подвергались нападениям или жестокому обращению без какого-либо расследования этих инцидентов. В июне 2014 года единственная украиноязычная газета «Крымская светлица» была запрещена к распространению и вынуждена была освободить арендованные помещения.
Официальные «предупреждения» часто предшествовали закрытию средств массовой информации. Они применялись к взглядам, статьям или программам, содержание которых было признано «экстремистским». Редактор еженедельной меджлисской газеты «Авдет» получил несколько письменных и устных предупреждений от сотрудников о том, что материалы газеты якобы содержат экстремистское содержание, такое как использование терминов «аннексия» и «временная оккупация» Крыма. Крымскотатарский телеканал ATR был предупрежден Роскомнадзором – органом регулирования СМИ Российской Федерации – о недопустимости распространения ложных слухов о репрессиях на этнической и религиозной почве и пропаганды экстремизма.
АТР и Авдет входили в число крымскотатарских СМИ, которым было отказано в перерегистрации в соответствии с законодательством Российской Федерации и которые были вынуждены прекратить свою деятельность на полуострове. Когда срок перерегистрации истек 1 апреля 2015 года, Роскомнадзор сообщил, что 232 СМИ получили разрешение на работу, что составляет небольшую часть из примерно 3000 СМИ, ранее зарегистрированных в соответствии с украинскими правилами. Кроме того, другие популярные крымскотатарские СМИ, такие как телеканал «Лале«, радиостанции «Мейдан» и «Лидер«, информационное агентство QHA и интернет-сайт «15 минут», были лишены лицензий на работу. В качестве основных причин отказа были названы процессуальные нарушения.

…

VII. Экономические, Социальные и культурные права

A. Имущественные права и права собственности
После оккупации Крыма власти Российской Федерации приступили к масштабной национализации государственной, а иногда и частной собственности. Экспроприация производилась без учета прав собственности и без компенсации. Надлежащее регулирование жилищных, земельных и имущественных вопросов также имеет центральное значение для крымских татар, которые почти три десятилетия после возвращения из депортации не получили гарантий владения жильем.
Национализация собственности
После референдума в марте 2014 года многие из наиболее экономически ценных активов в Крыму – от энергетических компаний до мобильных операторов – были экспроприированы, часто силой.

…

Для обеспечения легитимности процесса национализации приняты нормативные акты. Однако частые поправки, увеличивавшие количество и характер национализируемого имущества, подрывали правовую определенность и гарантии от произвола. Например, в Постановление № 2085-6/14, которое первоначально было направлено на национализацию имущества, не находящегося в собственности или принадлежащего Государству Украина, были внесены изменения, включающие 111 индивидуальных имущественных активов, перечисленных в отдельном приложении под названием «Перечень имущества, считающегося собственностью Республики Крым». В течение 2014-2016 годов гостиницы, частные квартиры, нежилые помещения, рынки, автозаправочные станции, земельные участки и движимое имущество были добавлены в Приложение новыми постановлениями, которые не содержали критериев национализации и, в большинстве случаев, сведений о собственниках национализируемого имущества.
… По состоянию на 12 сентября 2017 года Приложение с перечнем национализированного имущества было изменено 56 раз и теперь содержит 4618 ‘национализированных’ государственных и частных объектов недвижимости.
Аналогичные процессы происходили и в городе Севастополе. С целью «восстановления социальной справедливости и поддержания общественного порядка» городские власти национализировали 13 компаний и 30 объектов недвижимости в период с февраля 2015 года по июль 2016 года.

…

C. Право на образование на родном языке
Международные договоры по правам человека, ратифицированные как Украиной, так и Российской Федерацией, гарантируют право на образование. Государства обязаны уделять приоритетное внимание введению обязательного, бесплатного начального образования и должны «принимать меры» по обеспечению среднего, высшего и основного образования для всех лиц, находящихся под их юрисдикцией. Статья 2 Первого Протокола к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод предусматривает, что государства должны уважать право родителей на обеспечение образования и преподавания в соответствии с их собственными религиозными и философскими убеждениями…
Вскоре после референдума в марте 2014 года школы и университеты в Крыму начали функционировать в соответствии с учебными планами и образовательными стандартами Российской Федерации. Образование и академическая квалификация, полученные в украинских учебных заведениях, были признаны, а в июне 2014 года началась масштабная программа повышения квалификации для более чем 20 000 крымских учителей.
В целом введение образовательных стандартов Российской Федерации ограничило право этнических украинцев и крымских татар на образование на родном языке …Кроме того, нет четкой процедуры, регулирующей обучение на родном языке, и законодательно определенного числового порога для открытия школ или классов.
Резко сократилось число студентов, обучающихся на украинском языке. В 2013-2014 учебном году на украинском языке обучалось 12 694 студента. После оккупации Крыма это число сократилось до 2154 в 2014-2015 годах, 949 в 2015-2016 годах и 371 в 2016-2017 годах. В апреле 2015 года многолетний директор единственной в Симферополе украиноязычной гимназии покинул Крым якобы из-за угроз и преследований. В период с 2013 по 2017 год количество украинских школ сократилось с семи до одной, а количество классов-с 875 до 28.
… Сообщалось также о давлении со стороны некоторых преподавателей и школьных администраций с целью прекращения преподавания на украинском языке.
На университетском уровне кафедра украинской филологии Таврического национального университета имени Вернадского была закрыта в сентябре 2014 года, а большинство ее профессорско-преподавательского состава уволено. Кафедры украинской филологии, культуры украинского языка и теории и истории украинского языка были объединены в одну кафедру. К концу 2014 года украинский язык как язык обучения был исключен из университетского образования в Крыму.
19 апреля 2017 года Международный Суд вынес Постановление о временных мерах в разбирательстве, возбужденном Украиной против Российской Федерации, единогласно заключив, что Российская Федерация должна «Обеспечить доступность образования на украинском языке».
Количество студентов, обучающихся на крымскотатарском языке, остается стабильным, во многом благодаря высокому уровню культурного самосознания крымских татар. В 2013-2014 учебном году, когда украинская учебная программа в последний раз применялась в Крыму, 5551 крымский татарин получил образование на родном языке. В 2014-2015 годах этот показатель составлял 5 146, в 2015-2016 годах-5 334, а в 2016-2017 годах на крымскотатарском языке обучалось 5 330 детей. В 2017 году, как и в 2013 году, функционировали пятнадцать крымскотатарских национальных школ.

…

VIII. Выводы и рекомендации

Ситуация с правами человека в Крыму значительно ухудшилась с начала его оккупации Российской Федерацией. Введение новой гражданско-правовой базы и, как следствие, отправление правосудия существенно ограничили осуществление прав человека жителями Крыма. Российская Федерация распространила свои законы на Крым в нарушение международного гуманитарного права. Во многих случаях они применялись произвольно.
Власти Российской Федерации в Крыму поддерживают группы и отдельных лиц, лояльных Российской Федерации, в том числе среди национальных и религиозных меньшинств, предотвращая при этом любую критику или инакомыслие и объявляя вне закона организованную оппозицию, такую как Меджлис. Пространство для деятельности, критики и пропаганды гражданского общества значительно сократилось. Средства массовой информации были закрыты, что непропорционально повлияло на крымскотатарскую и украинскую общины, их право на информацию и сохранение своей культуры и самобытности.
Серьезные нарушения прав человека, затрагивающие право на жизнь, свободу и безопасность, не были эффективно расследованы. Судебная власть не смогла обеспечить верховенство закона и обеспечить надлежащее отправление правосудия. Существует настоятельная необходимость привлечения к ответственности за нарушения и злоупотребления в области прав человека и предоставления жертвам возмещения ущерба.
Кроме того, свобода передвижения между материковой Украиной и Крымом была ограничена, и АБЛ приобрела многие атрибуты государственной границы.

…

В целях улучшения ситуации с правами человека в Крыму УВКПЧ рекомендует:

Правительству Российской Федерации:

…

o) Положить конец действиям полиции, в том числе обыскам в домах, вызовам в суд, задержаниям, взятию образцов ДНК, направленным против непропорционально большого числа членов крымскотатарской общины;

…”

Комиссар Совета Европы по правам человека

Доклад по итогам миссии Комиссара в Киеве, Москве и Крыму с 7 по 12 сентября 2014 года (“Доклад Комиссара”)

228. Соответствующие части Доклада Комиссара гласят следующее:

“13. … Обстоятельства исчезновения и смерти господина Аметова до настоящего времени не выяснены. Местные органы прокуратуры проинформировали Комиссара о том, что расследование все еще продолжается и что было проведено 300 экспертиз. Комиссар считает, что все соответствующие видеозаписи, якобы свидетельствующие о том, что г-н Аметов был похищен с места акции протеста 3 марта, должны быть подвергнуты экспертному анализу. Кроме того, следует предпринять шаги для установления личности трех мужчин, показанных на этих видео, и допросить их.

Еще один случай касался 16-летнего студента Марка Иванюка, который погиб при невыясненных обстоятельствах на трассе Черноморское-Оленевка 21 апреля 2014 года. В то время как руководство региона распространило информацию о том, что смерть наступила в результате наезда автомобиля, некоторые СМИ сообщили, что мать этого человека якобы причастна к его смерти со стороны полиции. Когда Комиссар поднял этот вопрос, госпожа Поклонская указала, что местные органы прокуратуры об этом не знают.
Комиссар также поинтересовался делами трех местных активистов гражданского общества-Леонида Коржа, Тимура Шаймарданова и Сейрана Зинединова, которые пропали без вести в конце мая 2014 года (соответственно с 22, 26 и 30 мая). Г-н Шаймарданов и г-н Зинединов включены в обнародованный список пропавших без вести… После завершения миссии Комиссару стало известно о сообщениях о похищении людьми в форме Исляма Джеппарова и Джевдета Ислямова 27 сентября 2014 года в районе трассы Симферополь – Феодосия. Мужчин посадили в микроавтобус и увезли в неизвестном направлении…

…

3.2 ПОЛОЖЕНИЕ МЕНЬШИНСТВ

Положение этнических меньшинств было главной темой предыдущего визита Комиссара в регион, состоявшегося в ноябре 2011 года, и последующего письма Премьер-министру Автономной Республики Крым Анатолию Могилеву. В рамках нынешней миссии Комиссар уделил особое внимание положению крымскотатарской общины и этнических украинцев, проживающих на полуострове.
Комиссар получил сообщения о ряде обысков, проведенных вооруженными и замаскированными сотрудниками сил безопасности в мусульманских религиозных учреждениях, а также на предприятиях и в частных домах, принадлежащих членам крымскотатарской общины. Целью этих действий был поиск запрещенных предметов, в том числе оружия и «экстремистской литературы». К моменту визита Комиссара такие обыски были проведены в 8 из 10 религиозных школ (медресе), принадлежащих Духовному управлению мусульман Крыма (Духовное управление мусульман Крыма). Были также сообщения о том, что были проведены «разъяснительные беседы» с десятками людей, чтобы проверить, придерживаются ли они «нежелательных» или » нетрадиционных’ форм ислама. Среди различных представителей крымскотатарской общины сложилось мнение, что вышеупомянутые действия были навязчивыми и совершались с намерением запугать их. Более того, одному из ключевых лидеров крымскотатарской общины, бывшему председателю Меджлиса Мустафе Джемилеву и Рефату Чубарову (20 августа 2014 года Президент Украины Петр Порошенко подписал указ о назначении г-на Джемилева Уполномоченным Президента по делам крымских татар), нынешнему председателю Меджлиса, соответственно, с 22 апреля и 5 июля 2014 года запрещен въезд на территорию Крыма.
Во время своей встречи с руководством региона 11 сентября 2014 года Комиссар выразил мнение, что вышеупомянутые обыски и проверки были непропорциональными и чрезмерными и что следует позаботиться о том, чтобы избежать любых дальнейших действий, избирательно направленных против членов крымскотатарской общины во имя борьбы с экстремизмом. В ответ власти заявили, что будут взаимодействовать с представителями крымскотатарской общины с целью решения этой проблемы. Однако 18 сентября 2014 года, после возвращения Комиссара из миссии, ему сообщили, что здание крымскотатарского меджлиса в Симферополе, которое он посетил, было захвачено силами безопасности и что сотрудники организаций, расположенных в этом здании, были выселены, как сообщается, на основании постановления суда.

…

… После событий февраля-марта этого года некоторые из них решили покинуть регион, поскольку больше не чувствовали себя в безопасности, в то время как другие предпочли воздержаться от открытого высказывания и/или проявления своих взглядов.
Комиссар принял к сведению утверждения о попытках получить контроль над церквями, принадлежащими Украинской православной церкви Киевского патриархата, и оказать давление на священников, служащих в Крымской епархии. Один из таких инцидентов произошел 1 июня 2014 года, когда люди в форме, предположительно казаки и члены сил «самообороны», вошли в местную церковь в селе Перевальное, заявив, что захватывают ее с намерением передать в ведение Московского Патриархата. По словам местного предстоятеля Украинской православной церкви Киевского Патриархата архиепископа Климента, шесть из пятнадцати церквей, принадлежащих к этой религиозной конфессии, больше не находились под контролем Киевского патриархата. Комиссар поднял этот вопрос перед местными лидерами и призвал их вступить в диалог с представителем этой церкви с целью решения вышеуказанных вопросов. Собеседники комиссара пообещали организовать такую встречу.
Комиссар считает, что мультикультурализм является уникальной чертой и достоянием этой территории и должен воспитываться и сохраняться, в том числе через средства массовой информации, а также в школах и государственных учреждениях. Несмотря на изменение правовой базы, три языка – русский, крымскотатарский и украинский языки продолжают использоваться в качестве языков общения. Однако Комиссар получил сообщения о том, что использование украинского языка в школах сокращается. Судя по всему, единственная в Симферополе украиноязычная гимназия была преобразована в школу, где в одних классах обучение будет по-прежнему вестись на украинском языке, а в других-на русском. Было ли это сделано на основании просьб, поступивших от родителей школьников, – вопрос спорный. Кроме того, был также поставлен вопрос о том, могут ли родители делать языковой выбор без давления.

…

3.3 ПОЛОЖЕНИЕ СМИ

…

Комиссар получил информацию о двух основных «волнах» нападений на журналистов: в марте 2014 года, во время «референдума», и 15-19 мая 2014 года, в день памяти депортации крымских татар 1944 года (18 мая). Один случай касался местного журналиста Османа Пашаева, который был задержан и подвергся физическому насилию со стороны членов сил «самообороны» 18 мая 2014 года в Симферополе и впоследствии покинул Крым. Комиссар имел возможность встретиться с некоторыми пострадавшими журналистами, которые поделились с ним своими рассказами о запугивании или нападении со стороны членов сил «самообороны».

…

3.4 СТАТУС СИЛ «САМООБОРОНЫ» (ССК)

Правовой статус и функции крымской «Самообороны» (Самообороны Крыма) – вспомогательных сил, которые играли заметную роль в событиях февраля – марта 2014 года и после этого, – также были среди вопросов, поднятых Комиссаром со своими собеседниками в регионе. Как упоминалось в предыдущих разделах, Комиссар получил многочисленные сообщения о том, что… в ряде случаев члены [крымской «Самообороны» (Самооборона Крыма)], как сообщается, были причастны к случаям серьезных нарушений прав человека, включая похищения, произвольные задержания, жестокое обращение и нападения на журналистов. Один из многочисленных случаев, доведенных до сведения Комиссара, касался двух активистов, Андрия Щекуна и Анатолия Ковальского, которые были задержаны и предположительно подверглись жестокому обращению со стороны этих сил 9 марта 2014 года. Проведя одиннадцать дней под стражей в неизвестном месте, они были переведены на территорию, подконтрольную украинскому правительству.
… Он также был проинформирован об их (членов ССК) предполагаемой причастности к захвату и «национализации» частных предприятий. Один такой случай произошел во время миссии Комиссара и был фактически признан местным руководством, которое указало, что вмешательство было сделано из-за незаконных действий данной компании.
В июне этого года местный законодательный орган, по-видимому, ретроактивным образом, одобрил предложение «легализовать» эти силы посредством закона, который предоставил им довольно широкий спектр функций, но включал лишь ограниченное число проверок и соответствующих гарантий. Кроме того, Уполномоченному сообщили, что есть две законодательные инициативы – одна внесена на местном уровне, а другая находится на рассмотрении в Государственной Думе, – которые предусматривают иммунитет от судебного преследования за действия, совершенные членами этих сил после февраля 2014 года.

…

3.6 ВОПРОСЫ, СВЯЗАННЫЕ С ГРАЖДАНСТВОМ

В ходе своей миссии некоторые из собеседников Комиссара обратили его внимание на различные аспекты продолжающегося процесса выдачи российских паспортов (обычно называемого «паспортизацией») и поделились своими опасениями по поводу того, как выбор, сделанный различными лицами, может в конечном итоге повлиять на их доступ к ряду прав человека и пользование ими.
Российская Федерация предусмотрела в своем законодательстве, что все постоянно проживающие на территории Крыма лица, если они явно не отказываются от российского гражданства, становятся гражданами Российской Федерации по истечении одного месяца со дня, когда, согласно Российской Федерации, Крым был включен в ее состав…
Комиссар получил несколько сообщений, свидетельствующих о том, что желание соответствующего лица не всегда принималось во внимание на протяжении всего вышеупомянутого процесса … По крайней мере в некоторых из этих случаев есть основания полагать, что пострадавшие лица не имели реальной возможности осуществить свой выбор (см. ниже). Комиссару также сообщили о некоторых лицах, которые, как сообщается, хотели бы получить российское гражданство, но не могли этого сделать из-за определенных критериев «приемлемости» (в таких случаях часто ссылались на отсутствие доказательств постоянного места жительства).
По мнению Комиссара, люди должны иметь выбор в вопросах, касающихся их гражданства. Согласие заинтересованного лица должно быть главным соображением в этом отношении, и это согласие должно быть активным и четко выраженным…
Еще один вопрос, вызывающий озабоченность собеседников Комиссара, касается эффективной возможности выразить свои пожелания. Срок, предоставленный для инициирования процедуры отказа от российского гражданства, был очень коротким (один месяц, истекающий 18 апреля 2014 года). Более того, инструкции соответствующей миграционной службы относительно точной процедуры были доступны только с 1 апреля 2014 года. Кроме того, информация о местах, где должна быть подана соответствующая заявка, была доступна только после 4 апреля; с 4 по 9 апреля действовали только два таких пункта-в Севастополе и в Симферополе; по состоянию на 10 апреля было предоставлено в общей сложности девять населенных пунктов. Наконец, в ходе этого процесса были введены дополнительные требования, такие как необходимость подачи заявления лично или то, что для подачи заявления ребенка требовались оба родителя.
Некоторые лица в закрытых учреждениях могли испытывать трудности с выражением своего согласия. Это, в частности, касается лиц, содержащихся под стражей или отбывающих наказание, а также лиц, находящихся в других закрытых учреждениях (гериатрические учреждения, больницы и психоневрологические диспансеры, детские дома и т. д.)…
Лица, оказавшиеся в описанной выше ситуации, также должны обладать всей необходимой информацией, позволяющей им сделать осознанный выбор. Другими словами, они должны быть полностью информированы и иметь четкое понимание всех возможных правовых последствий, связанных с тем или иным вариантом. В то время как лицам, инициировавшим процедуру отказа от российского гражданства, предлагалось подписать документ о том, что они полностью осознают правовые последствия своего решения, казалось бы, целый ряд важных вопросов, связанных с их будущим статусом, до сих пор не прояснен. Прежде всего, были подняты вопросы о том, будут ли эти лица «автоматически» получать статус постоянного жителя или нет, и в какой степени это повлияет на их социальные и экономические права, доступ к занятости и тому подобные вопросы.
Для определенных групп лиц – например, государственных служащих – решение не принимать российское гражданство означало потерю их нынешней работы. Комиссар также получил сообщения о том, что работникам государственного сектора (например, преподавателям университетов и других учебных заведений) также «рекомендовали» отказаться от украинского гражданства.

…

3.8 ДОСТУП МЕЖДУНАРОДНЫХ ГУМАНИТАРНЫХ И ПРАВОЗАЩИТНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Как представляется, существует проблема свободного и беспрепятственного доступа международных организаций и миссий в регион, в том числе тех, чей мандат заключается в обеспечении независимого и беспристрастного мониторинга ситуации в области прав человека. Некоторые из этих препятствий проистекают из соответствующей законодательной базы, другие-из ее практического применения; третьи-из того, что представляется произвольным или избирательным применением правил соответствующими исполнительными органами. За исключением Комиссара Совета Европы по правам человека, представители других международных институтов, включая УВКПЧ ООН, не смогли обеспечить доступ своих наблюдателей в регион после марта 2014 года.

…

В ходе обмена мнениями в Москве с заместителем министра иностранных дел у Комиссара сложилось впечатление, что российские власти считают, что маршрут доступа через Москву представляет собой наилучший вариант в нынешних обстоятельствах. Помимо требования о получении российской визы, Уполномоченный не располагает информацией, свидетельствующей о том, что законодательство, которое эффективно (де-факто) применяется в регионе, налагает какие-либо дополнительные или отдельные правила или процедуры на иностранных граждан и/или лиц без гражданства, желающих въехать в регион по суше с севера.”
Доклады Бюро ОБСЕ по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) и Верховного комиссара ОБСЕ по делам национальных меньшинств (ВКНМ)
- Оценка прав человека в Украине, Гаага / Варшава, 12 мая 2014 г.

229. Соответствующие части Доклада гласят следующее:

“6. В течение отчетного периода Миссия по правам человека HRAM получила достоверные сообщения о насильственных исчезновениях. В Крыму мишенями были в основном активисты Майдана, журналисты и военнослужащие Вооруженных Сил Украины. В ряде этих случаев жертвы, как сообщается, подвергались пыткам и другим видам жестокого обращения во время содержания под стражей. Любые шаги правоохранительных и прокурорских органов по расследованию насильственных исчезновений и связанных с ними деяний, как представляется, оказались неэффективными…

… Сообщения указывают на многочисленные проверки групп «самообороны» на ежедневной основе … Действуя вне закона, эти группы, как редставляется, пользовались молчаливым согласием и, в некоторых случаях, активным соучастием властей, осуществляющих фактический контроль, включая их правоохранительные органы.
Ситуация правовой неопределенности, возникшая в результате смены властей, осуществляющих фактический контроль над Крымом, несет в себе ряд рисков, включая потенциальные нарушения верховенства права и прав человека …
В течение отчетного периода Миссия получила достоверные сообщения о насильственных исчезновениях …
Описанные выше инциденты свидетельствуют о тревожной схеме нарушений, влекущих за собой насильственные исчезновения и утверждения о пытках и других видах жестокого обращения, главным образом в отношении активистов Майдана и украинских военных. Эти нарушения, по-видимому, были совершены лицами, которые, по сообщениям, носили различную униформу и действовали в качестве членов групп «самообороны», казаков, «Крымской армии» и т. Д. Действуя вне закона, группы, ответственные за такие действия, по-видимому, пользовались молчаливым согласием и, в некоторых случаях, активным соучастием властей, осуществляющих фактический контроль, включая их правоохранительные органы…
Описанные выше инциденты свидетельствуют о тревожной практике физических нападений, притеснений, угроз и запугивания журналистов и активистов Майдана, имевших место в отчетный период в Крыму. Предполагаемые преступники обычно описывались как неопознанные мужчины, которые в некоторых случаях были одеты в военную форму и, как сообщается, связаны с группами «самообороны» …”

Доклад миссии по оценке прав человека в Крыму (6-18 июля 2015 г.), 17 сентября 2015 г.

230. Соответствующие части Доклада гласят следующее:

“4. Несмотря на свои четкие мандаты по мониторингу ситуации с правами человека в Крыму, институты и независимые эксперты ООН и Совета Европы после аннексии полностью или частично ограничили свой доступ на Крымский полуостров. Фактические власти Крыма не ответили на просьбы об облегчении доступа в Крым для Миссии по правам человека HRAM, по этой причине Миссия в основном проводила сбор фактов и исследования на территории материковой Украины, а также дистанционные интервью с соответствующими контактами в Крыму и других местах.

Благодаря обширным встречам и интервью с более чем 100 представителями гражданского общества, украинскими властями, внутренне перемещенными лицами и трансграничными путешественниками Миссия получила многочисленные заслуживающие доверия, последовательные и убедительные сообщения о нарушениях прав человека и правовых нарушениях в Крыму — некоторые из них носили серьезный характер. Задокументированные утверждения и тенденции, установленные Миссией, требуют срочного рассмотрения фактическими властями Крыма и подчеркивают необходимость систематического независимого мониторинга ситуации с правами человека в Крыму беспристрастными международными органами.

С марта 2014 года фактические власти Крыма взяли на себя обязательства по экспроприации (или «национализации») Украинские государственные объекты и предприятия, а также многие частные объекты и предприятия крымчан. Сам закон о национализации не определяет порядок приобретения имущества и не предусматривает ни требования фактического уведомления собственника национализируемого имущества, ни процедуры обжалования.
По словам крымских юристов, НПО, жителей и ВПЛ, которые общались с представителями Миссии, а также по сообщениям НПО, последовавшие за этим захваты государственной и частной собственности и предприятий, как сообщается, были произведены без надлежащего уведомления, компенсации, правовой основы или возможности обжалования. В некоторых случаях эти захваты, как сообщается, осуществлялись ополченцами «самообороны» или, по-видимому, были направлены против гражданского общества, средств массовой информации, этнических меньшинств или религиозных общин.

…

Фактические власти Крыма в феврале 2015 года, как сообщается, выявили 250 государственных предприятий, которые были национализированы; в то время как Министерство юстиции Украины подсчитало, что фактическое число таких предприятий включает примерно 4000 таких предприятий, оцениваемых украинскими властями более чем в 1 трлн долл. В дополнение к списку из 141 государственной собственности, которую фактические крымские власти назначили в марте 2014 года для национализации, бесчисленное множество других государственных и частных объектов также, как сообщается, были конфискованы в соответствии с недавно принятым законодательством, включая значительную часть туристического и промышленного секторов. Украинское правительство утверждает, что были тысячи случаев экспроприации частной собственности и предприятий у крымчан или вынужденных переселенцев, которые были законными владельцами до аннексии…”

Относимые доклады неправительственных организаций
1. Human Rights Watch, “Права в Отступлении: злоупотребления в Крыму” ноябрь 2014 г.
2. 231. Соответствующие части Доклада под этим названием гласят следующее:

“Краткий пересказ

Защита прав человека в Крыму была серьезно ограничена с тех пор, как Россия начала оккупацию полуострова в феврале 2014 года. За последние восемь месяцев фактические власти в Крыму ограничили свободу выражения мнений, ограничили мирные собрания, запугивали и преследовали тех, кто выступал против действий России в Крыму. В частности, власти нацелились на крымскотатарскую общину-мусульманское этническое меньшинство, которое является коренным жителем Крымского полуострова и открыто выступает против российской оккупации. В то же время власти не смогли обуздать или эффективно расследовать злоупотребления со стороны военизированных группировок, причастных к насильственным исчезновениям, незаконному задержанию и жестокому обращению с крымскими татарами, активистами, журналистами и другими лицами, которые являются или считаются проукраинскими. Предоставив российское гражданство жителям Крыма путем принудительного процесса, власти также занимались дискриминацией украинских граждан в Крыму, заложили основу для потенциальной высылки некоторых украинских граждан и нарушили свои обязательства как оккупирующей державы по международному гуманитарному праву в отношении защиты прав гражданского населения.

После подписания 20 марта 2014 года Договора о принятии Республики Крым в состав России между местными органами власти Крыма и Российской Федерацией и принятия Государственной Думой Российской Федерации закона О принятии Республики Крым в состав Российской Федерации и создании новых субъектов Федерации российские и крымские власти начали процесс распространения российского законодательства и политики на Крым. Это и российские законы о гражданстве, регистрации СМИ, и законы об » экстремизме’, в том числе о запрещенной литературе.

В частности, власти Крыма использовали расплывчатые формулировки российских законов об экстремизме, чтобы сделать несколько «антиэкстремистских предупреждений» Меджлису, крымскотатарскому представительному органу, и запретили массовые публичные собрания крымскотатарской общины. В период с августа по октябрь власти провели агрессивные и в некоторых случаях необоснованные обыски в мечетях и исламских школах, а также обыскали десятки частных домов крымских татар, включая членов меджлиса. Обыски, которые, по словам властей, проводились в поисках «наркотиков, оружия и запрещенной литературы», проводились как местной полицией, так и Федеральной службой безопасности России (ФСБ), но также были задействованы десятки неизвестных вооруженных людей в масках.

Власти преследовали проукраинские и крымскотатарские СМИ, обыскивали их офисы, закрывали одни и угрожали закрытием другим. Прокуратура и прокуратура Крыма вынесли официальные и неофициальные предупреждения ведущим крымскотатарским СМИ о недопустимости публикации «экстремистских материалов» и пригласили редакторов в свои кабинеты на встречи, в ходе которых пригрозили, что им не разрешат перерегистрироваться в соответствии с российским законодательством, если они не изменят то, что они называют своей антироссийской редакционной политикой.

Власти продолжают поддерживать так называемые отряды самообороны, вооруженные военизированные формирования, которые сформировались в Крыму в конце февраля и были причастны к насильственным исчезновениям, избиениям и, по крайней мере, в одном случае, пыткам проукраинских активистов в марте. Эти подразделения продолжают незаконно задерживать и избивать проукраинских активистов в Крыму. Власти не удерживали подразделения от совершения злоупотреблений и не расследовали их сами. Напротив, в июне они предприняли шаги по упорядочению подразделений в соответствии с законом и наделению их более широкими полномочиями. Кроме того, в июле фактический премьер-министр Крыма Сергей Аксенов внес в парламент Крыма законопроект, предлагающий амнистировать всех членов отрядов самообороны Крыма на период с февраля по апрель 2014 года. На данный момент аналогичный закон находится на рассмотрении в Государственной Думе России, который предлагает амнистировать членов отрядов самообороны на период с февраля 2014 года по январь 2015 года, за исключением тех, кто «мотивирован личной выгодой».

Настоящий доклад документирует описанные выше злоупотребления. Он основан на результатах выездного исследования в Крыму в октябре 2014 года, в ходе которого исследователь Human Rights Watch встретился и пообщался с журналистами, активистами, юристами, представителями гражданского общества и членами крымскотатарской общины, включая руководство Меджлиса и Духовного управления мусульман Крыма. Исследователи Human Rights Watch также провели телефонные интервью с людьми, которые уехали из Крыма на материковую Украину. В отчет также включены ранее опубликованные материалы, собранные во время исследовательской поездки в Крым в марте 2014 года.

6 ноября Human Rights Watch направила крымским властям письмо с кратким изложением результатов нашего исследования. Мы еще не получили ответа.”

Amnesty International

«Год спустя: Нарушения Прав на свободу выражения мнений, свободу собраний и ассоциаций в Крыму», доклад опубликован в 2015 году

232. Соответствующие части доклада под этим заголовком гласят следующее:

“ВВЕДЕНИЕ

Свержение президента Виктора Януковича 22 февраля 2014 года после трехмесячных протестов Евромайдана в Киеве положило начало стремительной цепи событий в Автономной Республике Крым, кульминацией которых стала ее аннексия Россией.

Практически в одночасье российские законы в полном объеме были распространены на Крым, включая те, которые ограничивают осуществление права на свободу выражения мнений, ассоциаций и собраний, предвещая быстрое ухудшение уважения прав человека на полуострове и подавление инакомыслия, особенно против тех, кто выступает против российской аннексии и подозревается в укрывательстве проукраинских взглядов.

Отношение де-факто крымских властей и их российских хозяев к своим оппонентам простое: уходи или заткнись. Многие вокальные критики действительно ушли, подстегнутые также потоком похищений в первые несколько месяцев после аннексии. Несколько проукраинских ассоциаций и правозащитных групп также переехали или вообще прекратили свою деятельность.

Особенно пострадала 200-тысячная крымскотатарская община. Многие из нарушений прав, зафиксирован…

ПОХИЩЕНИЯ И БЕЗНАКАЗАННОСТЬ

За первые несколько месяцев российской оккупации Крыма не менее десятка человек были похищены и подверглись жестокому обращению со стороны неустановленных военизированных формирований (обычно называемых «крымскими силами самообороны»); судьба семи из них не была решена, и ни один преступник не был идентифицирован. Некоторые проукраинские активисты-наиболее известный режиссер Олег Сенцов – были арестованы Федеральной службой безопасности России и незаконно переведены в Россию в качестве подозреваемых по весьма сомнительным обвинениям в создании террористической группы и планировании террористических актов.

За последний год также было зафиксировано несколько случаев похищения крымских татар военизированными формированиями. Как правило, крымских татар останавливали на улице, заталкивали в машину и увозили организованной группой вооруженных людей. Власти де-факто создали специальную контактную группу для расследования этих похищений и неоднократно обещали сделать все возможное, чтобы найти виновных, но на момент написания этой статьи ни один случай не был раскрыт.

…

СВОБОДА ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЙ: ЗАТЫКАНИЕ РТА СРЕДСТВАМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Свобода выражения мнений была жестко ограничена в Крыму после оккупации и аннексии полуострова Россией в феврале и марте 2014 года. Отчасти это было следствием применения в целом ограничительных российских законов и практики, но явно усугублялось желанием фактических властей Крыма заставить замолчать проукраинские и другие несогласные голоса.

Высокопоставленные представители де-факто властей неоднократно выступали с угрожающими заявлениями, предупреждая о неминуемых санкциях в отношении тех, кто будет стремиться распространять взгляды и освещение в средствах массовой информации, которые они считают нежелательными. Правоохранительные органы были развернуты для преследования людей, придерживающихся или, скорее всего, придерживающихся таких взглядов, особенно из числа членов крымскотатарской общины. Средства преследования включают выдачу официальных «предупреждений», проведение обысков дома и в офисе, а также допросы людей, известных своими проукраинскими взглядами.

…

ЛИКВИДАЦИЯ НЕЗАВИСИМЫХ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ В АДМИНИСТРАТИВНОМ ПОРЯДКЕ

После аннексии Крыма Россией власти де-факто обязали все юридические лица в Крыму перерегистрироваться в соответствии с соответствующим российским законодательством к 1 января 2015 года-крайний срок, который впоследствии был продлен до 1 апреля 2015 года. 11 марта де-факто министр внутренней политики, информации и коммуникаций Крыма Дмитрий Полонский на пресс-конференции в Симферополе пожаловался, что «в настоящее время большое количество СМИ по разным причинам не зарегистрировано». Он добавил, что СМИ, не зарегистрировавшиеся до 1 апреля, «не смогут работать на территории Российской Федерации».

Регистрационные процедуры наделяют регистрирующие органы широким дискреционным правом задерживать или отказывать в регистрации, в том числе по незначительным техническим причинам – или иногда предполагая наличие нарушений, но не уточняя, в чем они заключаются…

По меньшей мере пять местных радиостанций, все из которых являются общеразвивающими, были лишены своих частот вещания в крупнейших городах Крыма в рамках очередной административной процедуры, инициированной федеральными российскими властями…

СВОБОДА СОБРАНИЙ

…

Право на свободу мирных собраний было сильно урезано после аннексии полуострова Россией. Общественные собрания и уличные протесты в Крыму заметно сократились с марта 2014 года, поскольку де-факто власти использовали ограничительное российское законодательство и административные процедуры для сдерживания любых публичных протестов или других собраний, которые могли бы рассматриваться как противостоящие новому режиму. По российскому законодательству организаторы публичных собраний обязаны получить официальное разрешение, если только они не планируют проводить их в специально отведенном и, как правило, удаленном месте. Эти положения неоднократно использовались для запрета нежелательных демонстраций и публичных собраний. Другие мероприятия были сорваны молодыми людьми, выкрикивающими оскорбления в адрес участников. Крымские татары приняли на себя основную тяжесть этих вновь введенных ограничений. Они были вынуждены перенести свои традиционные памятные мероприятия с центральных площадей в отдаленные районы, а в некоторых случаях и вовсе были лишены возможности собраться. Но они не единственная группа, которая пережила нарушения своего права на мирные собрания.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И ЗАДЕРЖАНИЕ ПРОУКРАИНСКИХ АКТИВИСТОВ

Публичные митинги против аннексии Крыма практически прекратились после 18 марта 2014 года, когда в Москве был подписан «договор», закрепляющий аннексию Крыма Россией. С тех пор большинство открыто проукраинских активистов-среди них все публично известные активисты Евромайдана – покинули полуостров, опасаясь за свою личную безопасность и риск уголовного преследования. Такие опасения особенно обострились в мае 2014 года после ареста, незаконного перевода в Москву и предполагаемых пыток режиссера Олега Сенцова и ряда других лиц сотрудниками ФСБ России и последующего уголовного преследования их по обвинению в терроризме. С тех пор проукраинские настроения в Крыму практически никогда публично не выражаются, и даже публичные собрания, предназначенные для празднования украинских культурных событий, де-факто пресекаются властями и пророссийскими бандитами…

ТРАДИЦИОННЫЕ СОБРАНИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР СВЕРНУТЫ, ПРОТЕСТЫ ЗАПРЕЩЕНЫ

Крымскотатарская община особенно пострадала от новых ограничений права на свободу мирных собраний в Крыму, которые де-факто власти использовали для ограничения традиционных общественных собраний.

.. В мае 2014 года, в год 70-летия этого события, де-факто власти издали временный запрет на все публичные мероприятия в Крыму. Хотя этот запрет никогда не формулировался как таковой, он явно был нацелен на крымскотатарскую общину. 16 мая фактический премьер-министр Крыма Сергей Аксенов объявил, что все общественные собрания в Крыму должны быть запрещены до 6 июня, чтобы «исключить возможные провокации экстремистов, которым удалось проникнуть на территорию Республики Крым», и предотвратить «срыв летнего курортного сезона».

…

ДАВЛЕНИЕ НА УКРАИНСКУЮ ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ КИЕВСКОГО ПАТРИАРХАТА

Религиозные группы также столкнулись с экзистенциальными трудностями в новом Крыму. Из более чем 1400 официально зарегистрированных религиозных групп до аннексии, по состоянию на февраль 2015 года, только около десятка были перерегистрированы в соответствии с российским законодательством, согласно отчету Крымской полевой миссии (правозащитная инициатива с участием российских и украинских НПО).

Украинская православная церковь Киевского патриархата (УПЦ КП), отколовшаяся от Русской православной церкви на Украине в 1992 году и непризнанная другими Православными патриархатами, рискует потерять свои приходы и церковные здания в Крыму, если им не удастся зарегистрироваться по российскому законодательству.

Недавно Федеральная служба безопасности России (ФСБ) обратилась к УОКП с просьбой добровольно отказаться от прав на земельный участок в Симферополе, где планировалось построить храм, для строительства там жилых домов для персонала. Планы строительства на этой земле уже утверждены Сергеем Аксеновым.

Дальнейшее давление на УОКП оказывали пророссийские бандиты. Церковь в селе Перевальное была взята штурмом 1 июня 2014 года мужчинами, вооруженными ножами, саблями и хлыстами и одетыми в казачьи наряды. Они повредили внутреннее убранство церкви, угрожали смертью священнику Ивану Каткало и требовали, чтобы он ушел. С тех пор он не возвращался. Подобным же образом были разграблены и закрыты другие храмы УПЦ КП в Севастополе, Красноперекопске и Керчи. Молебны в главном храме УПЦ КП в Симферополе регулярно посещают спецслужбы, следящие за прихожанами, которые посещают богослужения…”

Жалобы

233.Государство-заявитель жаловалось на то, что государство-ответчик несет ответственность за административную практику, в рамках которой было допущены многочисленные нарушения прав и свобод, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней. Предполагаемая административная практика (не учитывая жалобу о «переводе осужденных на территорию Российской Федерации» (см. ниже)) в своем меморандуме от 28 декабря 2018 г. государство-заявитель в основном ссылалось на предполагаемые отдельные случаи, которые имели место в Крыму, а также последствия общих мер, принятых против Крыма в течение периода, который они ранее применяли в своих первоначальных заявлениях, а именно с 27 февраля 2014 г. по 26 августа 2015 г., даты их второго применения (см. пункты 1 и 105-41 выше). По их мнению, с 27 февраля 2014 г. государство-ответчик осуществляло экстерриториальную юрисдикцию над Крымом и, соответственно, должно было нести ответственность за рассматриваемую административную практику. В своем меморандуме в Большую Палату государство-заявитель подало следующие жалобы:

“a. “a. Гибель и исчезновение предполагаемых противников российской оккупации (в частности, украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар) без надлежащего расследования в нарушение материально-правового и процессуального аспекта статьи 2 Конвенции …;

b. Незаконные задержания, бесчеловечное и унижающее достоинство обращение и пытки предполагаемых противников российской оккупации (в частности, украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар, а также журналистов) в нарушение статей 3 и 5 Конвенции. Задержанным завязывали глаза, избивали, имитировали казни и иным образом подвергали пыткам и бесчеловечному или унижающему достоинство обращению со стороны военизированных формирований на российских военных объектах, охраняемых российскими военными и агентами разведки;
c. Незаконное навязывание «автоматического российского гражданства» всем жителям Крымского полуострова в нарушение статьи 8 Конвенции;
d. Незаконная переквалификация судебных решений Украины в соответствие с законодательством Российской Федерации в нарушение статьи 6 Конвенции и перевод осужденных на территорию Российской Федерации в нарушение статьи 8 Конвенции;
e. Произвольные рейды на частные жилые дома и места отправления культа, связанные с предполагаемыми противниками российской оккупации (в частности, дома украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар), а также конфискация религиозного имущества в нарушение статьи 8 Конвенции …;
f. Преследование и запугивание религиозных лидеров, не принадлежащих к русской православной церкви (в частности, украинских православных священников и имамов) в нарушение статьи 9 Конвенции.;
g. Пресечение деятельности нероссийских СМИ, включая закрытие украинских и крымскотатарских телеканалов, а также задержание, запугивание и изъятие материалов у международных журналистов в нарушение статьи 10 Конвенции.;
h. Незаконный и дискриминационный запрет публичных собраний в поддержку Украины или татарской общины, включая запугивание и произвольное задержание организаторов демонстраций в нарушение статьи 11 Конвенции;
i. Изъятие без компенсации имущества украинских солдат, гражданских лиц и частных предприятий под предпосылкой «национализации» в нарушение статьи 1 Протокола № 1 и статьи 8 Конвенции;
j. Противодействие изучению украинского языка в школах и ущемление прав украиноязычных детей в школе в нарушение статьи 2 Протокола № 2 к Конвенциям; и
k. Строительство и обеспечение соблюдения незаконной «границы» на административной границе с материковой частью Украины, приводящей к нарушению статьи 2 Протокола № 4 к Конвенции.”
234.Государство-заявитель также подтвердило утверждения, содержащиеся в его ранее представленных материалах, о дискриминационных правовых и административных мерах, направленных против крымскотатарского населения. В этой связи они ссылались на предполагаемые вызовы крымских татар в полицию и прокуратуру Крыма; возбуждение уголовных дел против крымских татар; запрет на трансляцию татарских телеканалов; запрет на публичные собрания и вмешательство в свободу передвижения крымских татар. Обладая достаточным опытом для юридической характеристики фактов дела (см. Fernandes de Oliveira v. Portugal [БП], № 78103/14, § 81, 31 января 2019; Molla Sali v. Greece [БП], № 20452/14, § 85, 19 декабря 2018; and Scoppola v. Italy (№ 2) [БП], № 10249/03, § 54, 17 сентября 2009), Суд считает, что эти жалобы подлежат рассмотрению в соответствии со статьей 14 в совокупности со статьями 8, 9, 10, 11 Конвенции и статьей 2 Протокола № 4.
Государство-заявитель также заявило, что цель его жалобы заключалась не в том, чтобы добиваться индивидуальных выводов о нарушениях и справедливой компенсации, а в том, чтобы подтвердить юрисдикцию Суда для установления наличия предполагаемых нарушений, положить им конец и предотвратить их повторение.

ПРАВО
1. ПРЕДЕЛЫ РАССМОТРЕНИЯ
2. 236.Прежде всего Суд отмечает, что настоящее решение касается только приемлемости жалоб, которые Украина подала против Российской Федерации. В этой связи Суд считает необходимым определить контекст и оптимальный подход, который он будет применять ко всем аспектам, имеющим отношение к приемлемости этих жалоб, включая, среди прочего, вопросы юрисдикции и предполагаемое существование «административной практики» в нарушение различных положений Конвенции, на которые ссылалось государство-заявитель. Выводы Суда в этом решении не затрагивают вопросов, которые (как указано ниже) могут подлежать рассмотрению на более позднем этапе, а именно на этапе рассмотрения дела по существу, процедуры Суда.
  1. Предмет дела, рассматриваемый Судом
  2. 237.Суд вновь обращает внимание на то, что в соответствии со статьей 33 Конвенции любая Высокая Договаривающаяся Сторона может заявить в Суд о любом предполагаемом нарушении положений Конвенции и Протоколов к ней другой Высокой Договаривающейся Стороной. Как отмечалось выше (см. пункты 7 и 231 выше), государство-заявитель жаловалось на то, что с 27 февраля 2014 года государство-ответчик осуществляло экстерриториальную юрисдикцию над Крымом и что оно «осуществляло там административную практику с сопутствующими нарушениями прав человека». Государство-заявитель предложило Суду признать, что государство-ответчик в этой связи не выполнило обязательства, взятые на себя в соответствии с Конвенцией и Протоколами к ней.
  3. При таких обстоятельствах и принимая во внимание доводы государства-заявителя, сформулированные в их меморандуме от 28 декабря 2018 г. (см. пункт 233 выше), Суд считает, что настоящее дело касается конкретных утверждений государства-заявителя об административной практике, осуществляемой государством-ответчиком в Крыму или в отношении Крыма в нарушение Конвенции в период с 27 февраля 2014 года по 26 августа 2015 года (далее — «рассматриваемый период», за исключением жалобы о «переводе осужденных на территорию Российской Федерации», как объясняется ниже), а также (на данном этапе) только допустимости этих утверждений. Прося Суд не выносить решения по какому-либо отдельному делу в поддержку предполагаемой «модели нарушений», государство-заявитель ограничило объем своей жалобы в Суде предполагаемым осуществлением административной практикой с сопутствующим нарушением прав человека. По мнению Суда, такие утверждения об административной практике достаточно ясны и точны для судебного рассмотрения. Принимая во внимание временные рамки жалоб государства-заявителя, определенные выше, Суд считает, что более нет необходимости применения обеспечительных мер в соответствии с Правилом 39 от 13 марта 2014 года, принятым в отношении обеих сторон в разбирательстве (см. пункт 5 выше).
  4. На данном этапе Суд считает важным рассмотреть следующие аспекты: во-первых, позиции сторон относительно значимости событий, связанных с протестами на Майдане в Киеве, и, во-вторых, вопрос законности, с точки зрения международного права, предполагаемой интеграции Крыма в Российскую Федерацию после «референдума», проведенного в Крыму в марте 2014 года.
  5. Что касается первого аспекта, Суд не считает, что события, на которые государство-ответчик подробно ссылалось в своих объяснениях, являются существенной частью фактической и доказательной базы, относящейся к настоящему делу. Они также не имеют прямого отношения к вопросам, которые должны быть решены Судом, которые, как отмечалось выше, касаются допустимости утверждений об административной практике, осуществляемой государством-ответчиком в Крыму в период с 27 февраля 2014 года по 26 августа 2015 года. Суд отмечает, кроме того, что эти события являются предметом ряда индивидуальных жалоб, которые в настоящее время находятся на рассмотрении Суда. Любой аргумент государства-ответчика о том, что события, разворачивающиеся в Крыму, были связаны с политическими событиями после Майдана и предполагаемыми последующими действиями, предпринятыми против оппонентов постмайдановского правительства (см. пункт 149-63 выше), будет приниматься во внимание, в той степени, в которой это уместно в последующих разделах (см. пункты 323 и 324 ниже).
  6. Что касается последнего вопроса, в своем меморандуме государство-заявитель сделало следующие заявления:

“14. … Основная цель жалобы — не добиться от Суда определения законности российского вторжения и аннексии Крыма. Суд должен определить, подпадают ли предполагаемые нарушения под юрисдикцию России с точки зрения статьи 1 Конвенции. Это могут быть связанные между собой вопросы, которые в некоторых аспектах частично совпадают, но не являются тождественными.

Украина также не просит Суд предоставить средство правовой защиты от незаконной оккупации России. Напротив, настоящая жалоба направлена на то, чтобы Суд сделал определенные выводы о заявленных фактах и определил юридические основания ответственности российского государства в соответствии со статьей 1 Конвенции, а также с целью определения даты, с которой по нарушениям, совершенным в Крыму, должна нести ответственность Российская Федерация.
Эти фактические данные имеют важное значение для определения вопроса о юрисдикции и ответственности Российской Федерации за предполагаемые нарушения прав человека. Более того, государство-заявитель не требует от Суда определения законности российской оккупации и аннексии Крыма. Оно может потребовать или не потребовать вынесения такого постановления в будущем, в зависимости от толкования Судом своей функции (и его оценки представленных доказательств и аргументов) на стадии рассмотрения дела по существу … Основное внимание Суда будет в первую очередь сосредоточено на вопросе о юрисдикции в смысле статьи 1, а не на законности российской оккупации.
…Вопрос для Суда будет заключаться в том, несет ли Россия ответственность за предполагаемые нарушения. Разрешение данного вопроса Судом возможно без рассмотрения вопросов о законности (в смысле международного публичного права) российского вторжения, оккупации и аннексии…
…Жалоба Украины не обязывает Суд вынести решение о законности российской оккупации и аннексии Крыма. Суд самостоятельно определит необходимость и уместность вынесения постановления по данному вопросу на этапе рассмотрения дела по существу. Суд может счесть или не счесть необходимым решать этот вопрос.”
242.В ходе слушания вышеуказанная позиция была подтверждена государством-заявителем в ответ на вопрос, заданный судьями.
В своем письменном ответе на вопросы, заданные судьями на слушании 11 сентября 2019 г., государство-ответчик заявило, что Суду не следует делать каких-либо выводов о текущем статусе Крыма, отмечая, что «это политический вопрос между государствами, и он выходит далеко за рамки толкования и применения Конвенции».
Принимая во внимание письменные объяснения сторон, Суд считает, что он не может выносить решение о «законности» предполагаемого «вторжения» и «оккупации» Крыма Российской Федерацией, а может лишь ссылаться на содержащиеся в Конвенции правила. Государство-заявитель не требует от Суда решения о законности (по смыслу международного права) «аннексии Крыма» и, соответственно, о его правовом статусе после «аннексии». Эти вопросы не были переданы в Суд и поэтому не являются предметом жалобы. Соответственно, они выходят за рамки дела и не будут непосредственно рассматриваться Судом. Схожий подход был использован МС в постановлении Применение Международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма и Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Украина против России), Предварительные возражения (8 ноября 2019, с. 21, п. 29 – см. пункт 223 настоящего решения выше), в котором он признал приемлемой жалобу, поданную правительством Украины против Российской Федерации, о систематической дискриминации крымских татар и этнических украинцев в Крыму в нарушение Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации. В решении от 21 февраля 2020 г. (Предварительные возражения Российской Федерации в отношении спора о правах прибрежных государств на Черном, Азовском морях и в Керченском проливе между Украиной и Российской Федерацией, решение Международного арбитражного суда в Гааге, дело № 2017-06, пункты 195 и 197) Арбитражный суд, созданный в соответствии с Приложением VII к Конвенции Организации Объединенных Наций по морскому праву 1982 года (далее — UNCLOS), учитывая его юрисдикцию в соответствии с пунктом 1 статьи 288 UNCLOS «в отношении любого спора, касающегося толкования или применения настоящей Конвенции», постановил, что «спор сторон относительно суверенитета над Крымом не является второстепенным и сопутствующим спору вопросом, относительно толкования или применения Конвенции. Напротив, вопрос о суверенитете является предпосылкой для решения Арбитражного суда по ряду исков, поданных Украиной в соответствии с Конвенцией. Эти претензии просто не могут быть рассмотрены без определения того, какое государство является суверенным над Крымом…». Как следствие, Арбитражный суд пришел к выводу, что «он не обладает юрисдикцией на рассмотрение спорной ситуации, заявленной Украиной, в той мере, в какой решение Арбитражного суда по существу претензий Украины должно прямо или косвенно разрешить вопрос суверенитета любой из Сторон над Крымом. Как следствие, Арбитражный суд не может выносить решения по любым претензиям Украины, представленным в его Уведомлении и исковом заявлении и Меморандуме, поскольку возможность вынесения решений по ним зависит от того, осуществляет ли Украина суверенитет над Крымом.»
Пределы рассмотрения жалоб, заявленных перед Судом
245.Суд изложил (см. пункты 233-35 выше) жалобы в том виде, в каком они были сформулированы государством-заявителем в своем меморандуме, поданном в Большую Палату.
Суд отмечает, что в ходе разбирательства в Палате, и, в частности, в своих первоначальных жалобах, государство-заявитель подало ряд дополнительных жалоб по различным статьям Конвенции, включая статью 1 (что государство-ответчик препятствовало ему в обеспечении в Крыму прав и свобод, гарантированных Конвенцией), статью 2 (позитивное обязательство по защите права на жизнь), статью 3 (процессуальный аспект), статью 11 (относительно отказа от перерегистрации религиозных и других объединений), статью 13, статью 18 в сочетании со статьей 6 (предполагаемая политическая мотивация уголовного преследования лиц, выступающих против «присоединения Крыма к Российской Федерации»), статью 3 Протокола № 1 (право на свободные выборы), статью 2 Протокола № 3 (о предполагаемой незаконности «референдума», проведенного в Крыму 16 марта 2014 г.), статью 1 Протокола № 12 и статью 14 (в отношении «этнических украинцев и проукраински настроенного населения (активистов)», таких как «этнические украинцы и представители коренных народов — крымских татар или других этнических групп». Государство-заявитель также выдвинуло дополнительные обвинения и представило документальные материалы в соответствии со статьями, упомянутыми в пунктах 233 и 234 выше, которые не были идентичны материалам, окончательно изложенным в меморандуме перед Большой Палатой.
Суд отмечает, что государство-заявитель не поддержало, ни прямо, ни в качестве ссылки, утверждения, изложенные в предыдущем абзаце в своем меморандуме перед Большой Палатой, несмотря на четкое указание на то, что меморандум «должен представлять собой исчерпывающее изложение позиции по поданной жалобе» (см. пункт 12 выше).
При таких обстоятельствах Суд считает, что государство-заявитель не настаивал на этих утверждениях. Соответственно, Суд ограничится рассмотрением жалоб, сформулированных государством-заявителем в его меморандуме, поданном в Большую Палату (см. пункты 233-35 и 238 выше).

ПОДХОД К ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМ
249.Прежде чем приступить к рассмотрению приемлемости жалоб, представленных в меморандуме государства-заявителя, Суд кратко укажет типы доказательств, которые он будет учитывать, и изложит принципы, которые он будет применять при оценке имеющихся доказательств.
1. Виды исследованных доказательств
2. 250.В контексте изучения на данном этапе разбирательства вопросов, поднятых в представленном ему заявлении, Суд принял во внимание Заявления сторон и представленные ими доказательные материалы, а также материалы, находящиеся в открытом доступе.
3. Суд учел, в частности, национальное законодательство обоих государств-участников; соответствующие двусторонние соглашения между Украиной и Российской Федерацией; документы Совета Европы и других международных органов; отчеты международных правительственных организаций и институтов, включая комитеты ООН (ООН), Верховного комиссара ООН по правам человека (УВКПЧ) и Комиссара Совета Европы по правам человека; отчеты неправительственных организаций; акты государственных органов и заявления соответствующих государственных чиновников, включая заявления на самом высоком политическом уровне, перед официальными органами государства или во время переговоров; свидетельские показания; и статьи в СМИ. Любые возражения сторон относительно допустимости и доказательной силы любого доказательства будут рассматриваться в соответствующих разделах ниже.
4. Принципы оценки доказательств
  1. Заявления сторон
  2. 252.В своих письменных и устных объяснениях государство-ответчик утверждало, что принцип affirmanti incumbit probatio должен применяться к межгосударственным делам, как настоящее дело. В спорах между государствами стороны равны с точки зрения документов, доступных им для сбора и представления доказательств. Не было веских причин для «переноса или смягчения» бремени доказывания, так как это дало бы государству-заявителю больше возможностей для предоставления аргументации по делу. У государства-заявителя были соответствующие источники и время для сбора доказательств. Соответственно, не было никаких оснований предполагать, что государство-заявитель должно быть освобождено от бремени доказывания своей правоты, не говоря уже о том, что это бремя должно быть обращено вспять. Государство-ответчик утверждало, что каждое утверждение должно подтверждаться достаточными доказательствами prima facie. По его мнению, «доказательства должны быть достаточными для обоснования позиции … и если заявитель не может представить доказательства prima facie, бремя доказывания не может быть отменено.”.
  3. 253.На слушании государство-заявитель повторно отметило, что государство-ответчик ограничило доступ независимых органов по наблюдению за соблюдением прав человека в Крым. Соответственно, государство-ответчик не может оспорить доказательную силу отчетов, представленных соответствующими организациями. Кроме того, государство-ответчик пользовалось «монополией на получение доказательств из первых рук». Правительство-заявитель просило Суд принять это во внимание при рассмотрении вопроса о наличии доказательств предполагаемой административной практики, сопряжённой с нарушениями прав человека.
  4. Оценка Суда
  5. В свете юридических и доказательственных сложностей настоящего дела, Суд считает важным с самого начала изложить подход, который он будет применять к вопросам доказывания (в том, что касается как бремени доказывания, так и стандарта доказывания). В связи с этими проблемами, решение будет принято на данном этапе разбирательства. Это особенно важно в спорах между государствами, касающихся, как и в настоящем деле, утверждений об «административной практике», потому что Суд почти неизбежно сталкивается с теми же трудностями в отношении установления и оценки доказательств, что и любой суд первой инстанции.
    - Бремя доказывания

255.Суд отмечает, что в соответствии с общим принципом права первоначальное бремя доказывания в отношении определённого утверждения несет сторона, которая делает данное утверждение (affirmanti incumbit probatio; см, к примеру, Nolan and K. v. Russia, № 2512/04, пункт 69, 12 февраля 2009; и Makhmudov v. Russia, № 35082/04, пункт 68, 26 июля 2007).
При этом Суд также признал, что строгое применение этого принципа не всегда целесообразно. Это особенно актуально в тех случаях, когда рассматриваемые события полностью или в значительной степени находятся в исключительной компетенции властей государства-ответчика (см. Baka v. Hungary [БП], №20261/12, пункт 143 in fine, 23 июня 2016, и примеры, приведённые в данном пункте, в отношении различных статей Конвенции, когда только государство-ответчик имеет доступ к информации, способной подтвердить или опровергнуть утверждения заявителя). При таких обстоятельствах Суд постановил, что бремя доказывания может рассматриваться как лежащее на государстве-ответчике, которое должно предоставить убедительное объяснение. Если такого объяснения предоставлено не будет, Суд может сделать выводы, которые могут быть неблагоприятными для государства-ответчика. Таким образом, бремя доказывания будет перенесено только в том случае, если уже есть выводы, подтверждающие утверждения заявителя (см, mutatis mutandis, El—Masri v. the former Yugoslav Republic of Macedonia [БП], № 39630/09, пункты 152 и 153, ECHR 2012; Hassan v. the United Kingdom [БП], № 29750/09, пункт 49, ECHR 2014; и Al Nashiri v. Romania, № 33234/12, пункт 493, 31 мая 2018). В контексте споров между государствами дел, Суд постановил, что поведение сторон при получении доказательств может быть принято во внимание. (см. Ireland v. the United Kingdom, 18 января 1978, пункт 161, Series A № 25).
Этот подход основан на предположении, что в ходе разбирательства в Суде нет никаких процессуальных препятствий для допустимости доказательств или заранее определенных формул для их оценки. Суд принимает доводы сторон, которые, по его мнению, подтверждаются свободной оценкой всех доказательств, включая такие доводы, которые могут вытекать из фактов, заявлений сторон и, при необходимости, материалов, полученных proprio motu. Согласно установленной прецедентной практике, доказательство может вытекать из совокупности достаточно веских, четких и согласованных выводов или аналогичных неопровержимых презумпций фактов. Более того, уровень убеждения, необходимый для формирования определенного вывода и распределение бремени доказывания неразрывно связаны со спецификой фактов, характером сделанного утверждения и нарушенным правом, гарантированным Конвенцией. Отчеты и заявления международных наблюдателей, неправительственных организаций, средств массовой информации или решения национальных или международных судов часто принимаются во внимание, в частности, чтобы установить факты или подтвердить выводы, сделанные Судом. Суд также обращает внимание на заявления о том, что Договаривающееся государство нарушило основные права, гарантированные Конвенцией (см. Merabishvili v. Georgia ([БП], № 72508/13, пункт 317, 28 ноября 2017; Georgia v. Russia (I) [БП], № 13255/07, пункт 94, ECHR 2014; ElMasri, упомянутый выше, пункты 151 и 213; и Creangă v. Romania[БП], № 29226/03, пункт 88, 23февраля 2012, и дела, упомянутые в данном постановлении).
Принимая во внимание специфику фактов, характер утверждений, выдвинутых государством-заявителем, и права, гарантированные Конвенцией, по поводу которых подана настоящая жалоба, Суд считает целесообразным придерживаться вышеуказанного подхода к бремени доказывания для целей оценки доказательств на стадии приемлемости разбирательства по каждому вопросу, заявленному государством-заявителем (см.Georgia v. Russia (I), упомянутое выше, пункт 95).

Стандарт доказывания

Суд считает важным определить соответствующие стандарты доказывания, которые, согласно его прецедентной практике, применимы к вопросам, рассматриваемым Судом. При определении стандартов доказывания Суд обращает внимание, что на данном этапе он оценивает лишь приемлемость настоящей жалобы.

Предполагаемое существование «административной практики»

260.Как отмечалось выше, настоящее дело ограничивается утверждениями об административной практике, осуществляемой государством-ответчиком, в рамках которой были допущены нарушения положений Конвенции. Рассмотрение Судом этих утверждений будет ограничиваться «административной практикой» как таковой и, по просьбе государства-заявителя, не будет включать индивидуальное рассмотрение предполагаемых инцидентов в поддержку предполагаемой «схемы нарушений» (см. пункты 235 и 238 выше). Вследствие такого ограничительного подхода концепция «административной практики» играет особую роль в настоящем деле, (что будет более подробно объяснено ниже), учитывая ее тесную взаимосвязь с требованием исчерпания внутренних средств правовой защиты в соответствии с пунктом 1 статьи 35 Конвенции применительно к жалобам, подаваемым по предмету спора между государствами в соответствии со статьей 33 Конвенции, а также для материальной приемлемости «предполагаемого нарушения положений Конвенции» согласно последней статье.
Значение понятия «административная практика» было определено и разъяснено бывшей Европейской комиссией по правам человека («Комиссия») в ранних делах по спорам между государствами (см. второе решение о приемлемости в «греческом деле» (Дания, Норвегия, Швеция и Нидерланды против Греции, № 3321/67, 3322/67, 3323/67 и 3344/67, Решение Комиссии от 31 мая 1968); Ирландия против Соединённого Королевства, № 5310/71, Решение Комиссии от 1 октября 1972; и “Турецком деле” (Франция, Норвегия, Дания, Швеция и Нидерланды противТурции, №№ 9940/82, 9942/82, 9944/82, 9941/82 и 9943/82, Решение Комиссии от 6 декабря 1983, Решения и отчёты 35, с. 143) и было подтверждено Судом в недавнем постановлении по делу Грузия против России(I) (упомянутое выше, пункты 122-26):

“122. … административная практика включает в себя два элемента: «повторение действий» и «официальная терпимость» (см. Франция, Норвегия, Дания, Швеция и Нидерланды против Турции, №№ 99409944/82, Решение Комиссии от 6 декабря 1983, пункт 19, Решения и отчёты, 35, и Кипр против Турции, упомянутое выше, пункт 99).

Что касается «повторения действий», Суд определяет данный термин как «наличие идентичных или аналогичных нарушений, которые достаточно многочисленны и взаимосвязаны, чтобы составлять не просто отдельные инциденты или исключения, а систему нарушений» (см. Ирландия против Соединённого Королевства, упомянутое выше, пункт 159, иКипр против Турции, упомянутое выше, пункт 115).
Под «официальной терпимостью» подразумевается, что «начальство тех, кто непосредственно несет ответственность за правонарушения, хотя и осведомлено о незаконных действиях своих подчиненных действиях, но не предпринимает никаких действий для их наказания или предотвращения их повторения; или что вышестоящий орган проявляет безразличие перед многочисленными заявлениями о совершении правонарушений, отказывая в адекватном расследовании таких заявлений, или что отказано в справедливом рассмотрении таких жалоб в рамках судебного разбирательства». К последнему элементу Комиссия добавила, что «любое действие вышестоящей власти, должно предприниматься в масштабе, достаточном, чтобы в будущем не пресечь повторение противоправных действий или прервать систематичность их осуществление» (см. Франция, Норвегия, Дания, Швеция и Нидерланды против Турции, упомянутое выше, там же). В этой связи Суд отметил, что «немыслимо, чтобы высшие органы власти государства не знали или, по крайней мере, могли не знать о существовании такой практики. Кроме того, в соответствии с Конвенцией эти органы несут ответственность за действия своих подчиненных; они обязаны осуществлять контроль над подчинёнными и не могут оправдать совершение подчинёнными противоправных действия своей неспособностью обеспечить подобный контроль» (см. Ирландия против Соединённого Королевства, упомянутое выше, пункт 159).
Что касается требования исчерпания внутренних средств правовой защиты, Суд повторяет, что, в соответствии с его прецедентной практикой по делам о спорах между государствами, данное правило в принципе неприменимо, поскольку государство-заявитель ‘подает жалобу с целью предотвращения осуществления административной практики или повторения ее осуществления, но не просит … Суд выносить решение по каждому из дел, представленных в качестве доказательства или иллюстраций такой практики’ (см. упоминавшееся выше дело Ирландия против Соединенного Королевства, пункт 159). Правило об исчерпании не применяется, ‘если административная практика, а именно повторение действий, нарушающих положения Конвенции, и официальная терпимость со стороны государства были установлены и имеют такой характер, что производство по делу становится бесполезным или неэффективным’ (см.Ирландия против Соединённого Королевства, упомянутое выше,там же; Akdivar and Others v. Turkey, 16 сентября 1996, пункт 67, Отчёты о постановлениях и решениях 1996IV; и Кипр против Турции, упомянутое выше, пункт 99).
Однако вопрос об эффективности и доступности внутренних средств правовой защиты можно рассматривать как дополнительное свидетельство того, имеет ли место осуществление административной практики (см,в частности,Кипр против Турции, упомянутое выше, пункт 87).”
262.В контексте требования исчерпания средств правовой защиты доказательственный порог, который должен быть удовлетворен на стадии приемлемости в связи с предполагаемым существованием административной практики в делах по спорам между государствами. Доказательственный порог был установлен Комиссией в делах, упомянутых в пункте 260 выше, и поддержан Судом в постановлениях по делу Грузия против России (I) ((реш.), № 13255/07, пункт 41, 30 июня 2009) и Грузия против России (II) ((реш.), № 38263/08, пункт 86, 13декабря 2011):

“… в соответствии с прецедентной практикой Комиссии по вопросу о приемлемости недостаточно просто заявить о существовании административной практики. Для исключения применения правила об исчерпании также необходимо, чтобы существование предполагаемой практики подтверждалось существенными доказательствами….

… Он отмечает, что термин «существенные доказательства», использованный в Первом «греческом деле», не может пониматься как достаточное доказательство. Вопрос о том, установлено ли существование административной практики или нет, может быть определен только после рассмотрения дела по существу. На стадии рассмотрения вопроса о приемлемости жалобы доказательства prima facie, хотя и требуемые, должны также рассматриваться как достаточные … Доказательства prima facie о предполагаемой административной практике имеют место тогда, когда утверждения по отдельным заявлениям достаточно обоснованы, рассматриваются в целом и в связи с доводами государства-заявителя и государства-ответчика. Именно в этом смысле следует понимать термин «существенные доказательства».”

263.Суд не находит оснований для применения иного подхода в настоящем деле. Кроме того, он считает, что тот же стандарт доказывания, а именно наличие достаточно обоснованных доказательств prima facie, должен быть применён на данной стадии приемлемости разбирательства в отношении утверждений государства-заявителя об осуществили административной практики с сопутствующими нарушениями прав человека. По мнению Суда, тесная взаимосвязь между двумя аспектами приемлемости, а именно правилом исчерпания средств правовой защиты и приемлемостью по существу жалобы на «административную практику», свидетельствует о «предполагаемом нарушении» (во французской версии «manquement … qu‘elle croira pouvoir être imputé») и в соответствии со статьей 33 Конвенции требует применения единого стандарта, чтобы жалоба на осуществление административной практики была приемлемой как по формальным основаниям, так и по существу. Этот стандарт должен применяться к каждому из двух составляющих элементов предполагаемой «административной практики», а именно к «повторению действий» и к «официальной терпимости». В случае, если такие доказательства отсутствуют, жалоба на административную практику не может рассматриваться как допустимая и требующая рассмотрения Судом по существу.

Вопросы юрисдикции

264.В настоящем деле также поднимается предварительный вопрос относительно «юрисдикции» государства-ответчика в Крыму с 27 февраля 2014 года. Это связано с тем, что согласно статье 1 Конвенции осуществление юрисдикции является необходимым условием для того, чтобы Договаривающееся государство могло нести ответственность за действия или бездействие, которые нарушают права и свободы, гарантированные Конвенцией (см. Al—Skeini and Others v. the United Kingdom [БП], № 55721/07, пункт 130, ECHR 2011, и Ilaşcu and Others v. Moldova and Russia [БП], № 48787/99, пункт 311, ECHR 2004VII). Также одним из основных требований к компетенции Суда в соответствии со статьей 19 Конвенции является обеспечение соблюдения обязательств, взятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по Конвенции и Протоколам к ней. Соответственно, Суд должен определить, исключена ли его компетенция в соответствии с настоящей статьей рассматривать жалобы государства-заявителя на том основании, что они касаются вопросов, которые не могут подпадать под «юрисдикцию» государства-ответчика (см. Loizidou v. Turkey (предварительные возражения) (23 марта 1995, пункты 60-61, Series A № 310; Кипр против Турции, № 25781/94, Решение Комиссии от 28 июня 1996, Отчёты и решения, 86-A, страницы 130-31; и Ilaşcu and Others v. Moldova and Russia (реш.) [БП], № 48787/99, 4 июля 2001).
По мнению Суда, у него нет препятствий для установления (на стадии рассмотрения приемлемости жалобы) того, что вопросы, на которые ссылается государство-заявитель, подпадают под юрисдикцию государства-ответчика в соответствии с общими принципами, регулирующими осуществление юрисдикции международными судебными органами (см., mutatis mutandis, Грузия против России (II), упомянутое выше, пункты 64 и 65, и Ilaşcu and Others v.Moldova and Russia (реш.), упомянутое выше). Более того, установление «юрисдикции» по смыслу статьи 1 Конвенции не обязательно определяется по существу дела, и поэтому нет необходимости осуществлять подобное установление на стадии рассмотрения дела по существу. Суд считает, что вопрос о «юрисдикции» государства-ответчика в соответствии со статьей 1 Конвенции должен быть рассмотрен с точки зрения стандарта доказывания, при том понимании, что доказательства могут вытекать из сосуществования достаточно сильные, ясные и согласованные выводы или аналогичные неопровержимые презумпции фактов.
Решение Суда по этому предварительному вопросу на данном этапе разбирательства выносится без ущерба для вопросов присвоения и ответственности государства-ответчика в соответствии с Конвенцией за обжалуемые действия, которые подлежат рассмотрению на этапе рассмотрения дела по существу (см. Loizidou (предварительные возражения), упомянутое выше, пункт 61; Кипр против Турции, Решение Комиссии от 28 июня 1996, упомянутое выше; AlSkeini and Others, упомянутое выше, пункт 102; и Грузия против Россия (II), упомянутое выше, пункт 63).

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ОТСУТСТВИЕ ПОДЛИННОЙ ЖАЛОБЫ
1. Заявления сторон
  1. Государство-ответчик
  2. 267.Правительство-ответчик возразило, что цель государства-заявителя не заключалась в том, чтобы добиться вынесения решения по вопросам, связанных с защитой прав человека, гарантированных Конвенцией. Скорее, жалоба была подана с целью добиться решения по политическим вопросам и вопросам общего международного права, таким как законность «референдума», проведенного в Крыму 16 марта 2014 года, и «вытекающее из него воссоединение», которые происходили за пределами компетенция Суда. По мнению государства-ответчика, «именно резкая политическая критика Украины против референдума и воссоединения» была основой поданной жалобы. Они утверждали, что обращение в Суд с такими политическими вопросами государство-заявитель демонстрирует отсутствие добросовестности и равносильно процессуальному нарушению. Это само по себе является основанием для объявления жалобы неприемлемой, о чем Комиссия заявляла в «греческом деле» (цитируемом выше) и в деле Кипр против Турции (Решение Комиссии от 28 июня 1996 г., упомянутое выше). В этой связи они сослались на следующие отрывки из этих решений:

“… предполагаемое политическое основание новых обвинений, даже если они установлены, не носят столь выраженного характера, чтобы являться «оскорбительными» в общем смысле слова». (“Греческое дело”, упомянутое выше на с. 22)

“Даже если должен существовать общий принцип закона, позволяющий Комиссии отклонить межгосударственную жалобу как неприемлемую на том основании, что она явно оскорбительна (см. № 8007/77, декабрь 3.10.78, DR 13, стр. 78, пункт 56 на стр. 156), Комиссия не считает, что имеются подобные основания в настоящей жалобе” (Кипр против Турции, Решение Комиссии от 28 июня 1996, упомянутое выше).

Государство-заявитель
268.Государство-заявитель оспаривало возражение по этому поводу как необоснованное и утверждало, что изучение предполагаемых мотивов государства для подачи межгосударственной жалобы возложит на Суд чрезмерное бремя. Оно также утверждало, что межгосударственные дела почти неизбежно имели политическое измерение. В любом случае они утверждали, что политическая мотивация государства-заявителя не имела значения для приемлемости межгосударственной заявки. Добросовестность не была критерием для оценки приемлемости межгосударственной жалобы.

Оценка Суда
269.Суд ссылается на выводы, сделанные Комиссией в «Греческом деле» (упомянутом выше) и в «Турецком деле» (упомянутом выше), которые Суд последовательно поддерживал в деле Denmark v. Turkey ((реш.), № 34382/97, 8 июня 1999), дословно:

“… редакция пунктов 1 и 2 статьи 27 [в настоящее время заменены пунктами 2 и 3 статьи 35] указывает лишь на статью 25 [в настоящее время — статья 34], но, с другой стороны, статья не исключает применения общей нормы, предусматривающей возможность объявления жалобы по статье 24 [в настоящее время статья 33] неприемлемой, если с самого начала ясно, что она … иным образом не удовлетворяет требованиям подлинного утверждения в смысле статьи 24 [в настоящее время статьи 33] Конвенции.” (“Турецкое дело”, упомянутое выше, пункт 12)

270. С другой стороны, как указано в деле Кипр против Турции (Решение Комиссии от 28 июня 1996, упомянутое выше):

“Комиссия также напоминает, что сама Конвенция не дает ей права отклонять жалобу, поданную в соответствии со статьей 24 [в настоящее время статья 33] Конвенции, на основании того, что она является «злоупотреблением правом подачи жалобы», пункт 2 статьи 27 [в настоящее время подпункт (а) пункт 3 статьи 35] Конвенции применим только к жалобам, поданным в соответствии со статьей 25 [в настоящее время статья 34].”

271 При рассмотрении вопроса о том, удовлетворяет ли настоящая жалоба в настоящем деле «требованиям подлинной жалобы», Суд примет во внимание характер вопросов, поднятых перед ним государством-заявителем. Принимая во внимание объем дела, как определено выше, Суд считает, что эти вопросы действительно являются юридическими, поскольку Суду предлагается принять решение о том, выполнило ли государство-ответчик в Крыму какое-либо обязательство, которое оно могло иметь в соответствии со статьей 1, для обеспечения прав и свободы, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней, перед каждым, кто находится под его юрисдикцией, при условии, что такая юрисдикция установлена. Этот предварительный вопрос о том, осуществляло ли в любое относящееся время государство-ответчик юрисдикцию над Крымом по смыслу статьи 1 Конвенции, тесно связан с предметом дела, как определено выше, и также имеет правовой характер.

Суд учитывает, что эти вопросы неизбежно имеют политические аспекты. Однако одного этого факта недостаточно для того, чтобы лишить их характера юридических вопросов. Действительно, Суд никогда не отказывался принять решение по переданному ему делу только потому, что оно имело политические последствия. Любые подобные последствия по настоящему делу не могут лишить Суд компетенции, прямо возложенной на него статьей 19 Конвенции. Судебное решение по этим вопросам находится в полном соответствии с его компетенцией по обеспечению соблюдения обязательств, взятых на себя государством-ответчиком в соответствии с Конвенцией и Протоколами к ней.
Более того, политическая природа некоторых причин, побудивших государство-заявитель подать жалобу и политические последствия, которые может иметь решение Суда, не имеют никакого отношения к установлению его юрисдикции по разрешению переданных ему юридических вопросов. В этом контексте Суд отмечает, что этот подход также соответствует подходу, принятому МС (см. пункты 219-21 выше). В деле Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua (Nicaragua v. United States of America), Jurisdiction and Admissibility (постановление, МСReports 1984, стр. 392), МС подтвердил следующее:

“105. … Суд напоминает, что в деле о дипломатическом и консульском персонале Соединенных Штатов в Тегеране он заявил:

« В то же время Суд указал, что ни одно положение Статута или Регламента не предусматривает, что Суд должен отказываться принимать во внимание один аспект спора только потому, что этот спор имеет другие аспекты, какими бы важными они ни были.» (Доклады Международного Суда ООН 1980, стр. 19, параграф 36.)

И чуть позже добавил:

«Однако до сих пор никогда не высказывалось мнение о том, что, поскольку юридический спор, переданный на рассмотрение Суда, является лишь одним из аспектов политического спора, Суд должен отказать сторонам в разрешении правовых вопросов, возникающих между ними. Кроме того, в Уставе или Статуте Суда не может быть найдено никаких оснований для такого взгляда на функции или юрисдикцию Суда; если бы Суд, вопреки своей устоявшейся судебной практике, принял такую точку зрения, это наложило бы далеко идущее и необоснованное ограничение на роль Суда в мирном разрешении международных споров.» (Доклады Международного Суда ООН 1980, стр. 50, параграф 37.)»

274.Он подтвердил свою позицию позднее в Консультативном заключении о законности угрозы ядерным оружием или его применения (МС Доклады 1996):

“13. … компетенции, прямо возложенную на него его Статутом’… Какими бы ни были его политические аспекты, Суд не может отказать в признании правового характера вопроса, в рамках которого перед ним стоит задача выполнить в основном судебную функцию, а именно оценку законности в возможном поведении государств в отношении обязательств, налагаемых на них международным правом …

… Кроме того, Суд считает, что политический характер мотивов, которые послужили поводом для подачи запроса, и политические последствия, которые могло иметь данное заключение, не имеют отношения к установлению его юрисдикции для вынесения такого заключения. (там же, с. 226).”

Соответственно, Суд считает, что нет никаких оснований, на которых жалоба может быть отклонена как не отвечающая требованиям подлинного жалобы (и, соответственно, как являющаяся злоупотреблением правом подачи жалобы). Таким образом, он отклоняет возражение государства-ответчика по этому поводу

Юрисдикция государства-ответчика в отношении событий, на которые жаловалось государство-заявитель
276. Статья 1 Конвенции гласит:

“Высокие Договаривающиеся Стороны обеспечивают каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции.”

Заявления сторон
1. Государство-ответчик
2. 277. Государство-ответчик утверждало, что в принципе юрисдикция государства по смыслу статьи 1 Конвенции основана на принципе территориальности и не распространяется за пределы национальной территории государства-участника, если только она не была расширена добровольно этим государством-участником в соответствии со статьей 56 Конвенции. В этом отношении оно не согласилось с прецедентной практикой по делу Al-Skeini, принятой Судом, которая, по его мнению, оставила без внимания суверенное право Договаривающихся государств решать, применять ли Конвенцию за пределами их метрополии и каким образом.
3. В любом случае оно утверждало, что принцип «эффективного контроля», как он был разработан в прецедентной практике Суда, не может применяться к государству-ответчику в отношении событий до 18 марта 2014 г., дня, когда, по их мнению, «Севастополь и Крым вошли в состав России» в соответствии с «Договором о воссоединении» (Договор о присоединении — см. Параграф 209 выше), за исключением случаев, когда государство-заявитель представило доказательства prima facie для приписывания предполагаемых нарушений Конвенции Российской Федерации. Правительство-заявитель не сделало этого. Более того, зачастую личность предполагаемых преступников не была идентифицирована, или же предполагаемые преступники были членами ССК, которые не отвечали перед Российской Федерацией и чье поведение нельзя было приписать ей (см. Пункт 191 выше). В этой связи оно сослалось на заявление г-на Гиркина (Стрелкова) (см. Пункт 175 выше), которое, по их мнению, вряд ли свидетельствует о российской военной поддержке. Аналогичным образом, на Российскую Федерацию не может быть возложена ответственность за действия властей и гражданских институтов Севастополя и Крыма до 18 марта 2014 г. Не было надлежащих доказательств того, что действия властей в Севастополе и Крыму или действия отрядов самообороны контролировались Российской Федерацией. Более того, ничто не свидетельствовало о том, что Российская Федерация контролировала гражданские силы в Крыму. По утверждению властей Российской Федерации, события, разворачивающиеся в Крыму в конце февраля и начале марта 2014 г., стали результатом «насильственного свержения конституционного правительства в [Киеве] …», что вызвало «немедленное несогласие в Крыму». Общая ситуация привела к формированию местных отрядов гражданской обороны и к политическим действиям местных властей в Крыму и Севастополе, заявившим о своей автономии и организовавшим «референдум» (пункт 174 выше). В этой связи оно представило аргумент, основанный на прецедентном праве МС, а именно: Военная и военизированная деятельность в Никарагуа и против нее (Никарагуа против Соединенных Штатов Америки), Выводы по существу дела (решение, Отчеты МС, 1986, стр. 14) и Применение Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (Босния и Герцеговина против Сербии и Черногории) (решение, Отчеты МС, 2007, стр. 43), последнее относится к статьям КМП об ответственности государств за международно-противоправные действия (UN GA A / RES / 56/83), в частности статья 8, касающаяся ответственности государства за поведение лиц или групп лиц, направляемых или контролируемых им.
4. Государство-ответчик далее утверждало, что местные органы власти, в частности законодательная, исполнительная и судебная власть, были назначены и действовали в соответствии с украинским законодательством и функционировали как часть украинского государства или, альтернативно, сами по себе на «пути к государственности». В этой связи оно отрицало, что назначение г-на Аксенова — «крымчанина и, следовательно, гражданина Украины в то время» — главой Совета министров АРК может служить доказательством «эффективного контроля» Российской Федерации над Крымом. Кроме того, государство-заявитель не представило действительных доказательств того, что российские силы обеспечивали безопасность здания парламента и что Российская Федерация взяла его под свой контроль 26 или 27 февраля 2014 года. Оно отрицало, что Российская Федерация каким-либо образом осуществляла контроль над этими событиями, органами власти Крыма и Севастополя и силами гражданской обороны. По их словам, Российская Федерация приобрела юрисдикцию над Крымом и Севастополем, когда «в результате референдума и воссоединения эти территории вновь вошли в состав России» (см. Пункты 170, 173, 174, 180 и 181 выше).
5. Они также утверждали, что согласно соответствующим двусторонним соглашениям (см. Параграфы 202-08 выше), государство-заявитель давало согласие на присутствие российских вооруженных сил в Крыму (во все относящиеся к делу моменты) и утверждали, что «тот факт, что между 1 и 17 марта 2014 года эти вооруженные силы были готовы помочь крымчанам в отражении нападения украинских вооруженных сил, не означало, что Российская Федерация имела эффективный контроль над Крымом в тот период» (см. пункт 176 выше). Чтобы проиллюстрировать ограниченную роль российских вооруженных сил в обжалуемых событиях, в меморандуме, поданном в Большую Палату, государство-ответчик сослалось на отрывок из интервью, которое президент Путин дал 17 апреля 2014 года телеканалу Россия в рамках документального фильма под названием Крым: Дорога домой (см. также стенограмму, воспроизведенную в пункте 177 выше), где он сказал:

“Для того, чтобы обеспечить адекватное волеизъявление людей, проживающих в Крыму, честно говоря, мы должны были предотвратить кровопролитие и не допустить, чтобы вооруженные силы, вооруженные подразделения украинской армии, дислоцированные в Крыму, или правоохранительные органы воспрепятствовали выражению народом своей воли. Пришлось разоружить воинские части украинской армии и правоохранительные органы или убедить их не мешать людям выражать свое мнение и, собственно, сотрудничать с нами в этом”.

281. Государство-ответчик указало, что Президент Российской Федерации дополнительно пояснил в этом интервью, что общая численность российских войск, дислоцированных в Крыму в марте 2014 года, не превышала установленный лимит в 20 000 человек, предусмотренный Харьковским соглашением (см. Пункт 178 выше).
Кроме того, оно утверждало, что в рассматриваемое время там же находилось 20 315 украинских военнослужащих, что, по его мнению, составляло «очень существенное военное присутствие» (см. Пункт 171 выше). Учитывая огромное военное присутствие Украины, ее правовую систему и государственные органы, которые, как утверждается, действовали в Крыму, государство-ответчик утверждало, что Украина осуществляла «эффективный контроль» в Крыму в течение этого периода. Оно также утверждало, что Украина не реализовала свое право на отступление от обязательств по Конвенции в соответствии со статьей 15 Конвенции в отношении Крыма и Севастополя в течение этого периода (до 18 марта 2014 г.).
В ходе слушания государство-ответчик также утверждало, что российские солдаты, дислоцированные в Крыму в то время, «стояли и смотрели», и заявило, что их присутствие могло предотвратить «кровавое вмешательство националистов с материковой части Украины». Сдерживая насилие, российские солдаты не осуществляли никакого контроля или юрисдикции. Никакие выводы об осуществлении контроля не могли быть сделаны на основании «простого присутствия российских войск в Крыму, потому что Украина имела почти равные собственные силы в Крыму в то же время». По его словам, в соответствии с двусторонними соглашениями не требовалось предварительного одобрения со стороны Украины для любых изменений российского военного присутствия в Крыму в то время. Соответственно, российские силы присутствовали на законных основаниях по соглашению с Украиной. В любом случае государство-ответчик утверждало, что законность увеличения численности вооруженных сил выходит за рамки Конвенции и, следовательно, компетенции Суда. Как объяснил президент Путин в своих многочисленных интервью, государство-ответчик «увеличило свое военное присутствие в Крыму, чтобы гарантировать защиту российских вооруженных сил и объектов. Президент неоднократно подчеркивал, что российское присутствие обеспечило крымскому населению возможность безопасно сделать демократический выбор, не опасаясь репрессий со стороны радикалов».
284. В ответ на вопросы, заданные судьями в ходе слушания, государство-ответчик утверждало, что согласно соответствующим соглашениям разрешенная численность личного состава ЧФ в Крыму была установлена на уровне 25 000 человек. Обоснование этого предела не может быть уточнено, но ясно, что Украина не рассматривает это число как угрозу своему суверенитету или контролю. Оно также утверждало, что число российских военнослужащих в Крыму в период с 27 февраля по 18 марта 2014 года никогда не превышало 12 000 человек. Однако оно признало, что произошло некоторое усиление гарнизона, связанного с ЧФ, но повторило, что численность личного состава, разрешенная Соглашениями, никогда не превышалась.
285. По этим причинам государство-ответчик утверждало, что «Суд не обладает юрисдикцией ratione loci для рассмотрения событий в Крыму до 18 марта 2014 года, принимая Россию в качестве государства-ответчика».
С другой стороны, государство-ответчик признало, что Российская Федерация осуществляла юрисдикцию над Крымом с 18 марта 2014 года – даты, когда «Договор о воссоединении» (Договор о присоединении), как «международный договор» (пункт 168 выше), был подписан между Российской Федерацией и Крымом. Именно с этой даты «государственные образования Крыма стали российскими, хотя и на временной основе до 21 марта 2014 года» (даты ратификации этого Договора). Принимая во внимание, что на слушании оно заявило, что «с этой даты Россия осуществляет полную территориальную юрисдикцию в Крыму в соответствии со статьей 1 Конвенции», оно заявило, что «любые попытки изучить основания такой юрисдикции носили спекулятивный характер и выходят за рамки предмета настоящего разбирательства». Аналогичным образом, как в своем меморандуме, так и в своем письменном ответе на вопросы судей оно утверждало, что было бы неуместным и несправедливым, если бы Суд рассматривал вопрос о том, является ли эта юрисдикция территориальной или основана на принципе «эффективного контроля», как установлено в его прецедентом праве. По мнению государства-ответчика, «было бы неуместно затрагивать эти бесплодные вопросы, потому что Суду придётся затронуть вопросы, касающиеся суверенитета государств, что находится за пределами его юрисдикции. Правительство Российской Федерации возражает … против любого предложения о превышении Судом своей юрисдикции таким образом». Более того, этот вопрос носил политический характер, поэтому для Суда представлялось невозможным и неуместным на него отвечать. Любой ответ потребовал бы оценки характера «переворота в [Киеве]» и того факта, что «референдум» в Крыму, который привел к «воссоединению», был ответом на установление неконституционного правительства. Оно пришло к выводу, что «это потенциально может затронуть роль государств, которые не являются сторонами по этому разбирательству».
Государство-заявитель
287.Государство-заявитель утверждало, что государство-ответчик обладало экстерриториальной юрисдикцией в отношении Крыма с 27 февраля 2014 года, названного «днем государственного переворота». По их словам, государство-ответчик осуществляло «эффективный контроль» над Крымом «посредством его непрерывной незаконной оккупации и аннексии».
Юрисдикция государства-ответчика в связи с «эффективным контролем» над Крымом с 27 февраля 2014 года основывалась на двух аспектах, а именно на силе российского военного присутствия в Крыму и предполагаемой поддержке Российской Федерацией местной администрации в Крыму, которая, как утверждается, была незаконно избрана 27 февраля 2014 года, и местных военизированных формирований.
Что касается российского военного присутствия в Крыму в то время, государство-заявитель утверждало, что по состоянию на 1 января 2014 года, разрешенное количество российских военнослужащих в Крыму в соответствии с Соглашениями и Дипломатической нотой № 143 4/2 dsng, было установлено на уровне 10 936. В этой ноте также уточнялось, что вооружение Российской Федерации было законно размещено в Крыму в течение 2014 года (см. Пункты 29 (xxxiii) и 36 выше).
Оно утверждало, что в соответствии с Соглашением между Российской Федерацией и Украиной о статусе и условиях присутствия ЧФ Российской Федерации на территории Украины запрещается развертывание дополнительных войск или техники и передвижение войск или техники за пределами обозначенных российских баз без явного согласия Министерства иностранных дел Украины (см. Пункт 36 выше) или предварительного разрешения Министерства обороны (как утверждается в письменном ответе на вопросы судей). Кроме того, для пересечения Государственной границы Украины ЧФ требовалось разрешение Главного управления ВМФ Украины. Российским вооруженным силам не разрешалось выполнять какие-либо функции по охране общественного порядка. Соответственно, они не могли участвовать в сдерживающих действиях, таких как блокирование украинских военных и военизированных формирований, нападение на свободные СМИ, а также незаконные задержания и пытки украинских граждан.
Ссылаясь на имеющиеся доказательства, оно объяснило, каким образом и в какой степени это присутствие начало увеличиваться «в нарушение Соглашений» в конце января 2014 года и продолжало это делать после критических событий 27 февраля 2014 года (см. 38-41, 48-53, 68-104 выше). Согласно заявлению государства-заявителя, 12 марта 2014 г. в Крыму находились 18 430 российских военнослужащих, а 15 марта 2014 г. эта цифра увеличилась до 19 908 военнослужащих Российской Федерации, из которых только 11 370 были военнослужащими их ЧФ. К 18 марта 2014 года в Крыму находилось более 22 000 военнослужащих Российской Федерации (см. пункт 59 выше). Что касается нот протеста (см. Пункт 28 (i) выше), направленных в то время Правительству России, государство-заявитель утверждало, что «Министерство иностранных дел России [в той мере, в какой они ответили] вообще не оспаривало факт того, что перемещение войск в Крым было осуществлено без согласия Украины».
Государство-заявитель утверждало, что эти войска «были специализированы, обучены и оснащены для эффективного и быстрого захвата и удержания территории». Они были хорошо вооружены и действовали организованно. По его словам, с самых первых дней «вторжения» российские войска отрезали полуостров от материковой части Украины, тем самым не давая украинским властям возможности послать подкрепление украинским войскам, которые оставались заблокированными в Крыму.
Государство-заявитель также сослалось на предполагаемую деятельность (см. параграфы 49-53 и 68-104 выше) российских вооруженных сил в то время (контроль пунктов въезда и выезда в Крым по суше, морю и воздуху; блокирование, ограничение или вывод из строя (разоружение) украинских военно-воздушных сил, воинских частей ПВО, украинских сухопутных сил и украинских военно-морских пограничных сил; а также задержание украинских солдат), целью которых, как утверждается, является создание и консолидация режима военного контроля над Крымом. Оно также утверждало, что «вежливые люди» «участвовали в захвате Крыма» и в некоторых из вышеуказанных действий (пункты 32 и 43 выше). По утверждению государства-заявителя, эти действия были «четко спланированы и централизованно координированы», в результате чего «к концу дня 27 февраля 2014 года Россия оккупировала Крым и взяла на себя эффективный контроль над его территорией» (пункт 51 выше).
Что касается событий 27 февраля 2014 г., оно заявило, что члены Верховного Совета АРК были «собраны насильственно под давлением вооруженных российских военнослужащих» (см. Пункт 46 выше). Оно также подтвердило (опираясь на документы, свидетельские показания и видеозаписи), что в 4.30 утра 27 февраля 2014 года более 100 хорошо вооруженных людей, предположительно являвшихся российскими спецназом, штурмовали здания Верховного Совета и Совета министров Крыма. Над зданием парламента был поднят российский флаг. Российские солдаты охраняли его периметр, а снайперы заняли позиции на крыше. Вооруженные российские войска в униформе патрулировали окрестности (см. Пункт 42 выше). Дополнительным доказательством в этой связи, как утверждается, является заявление г-на Игоря Гиркина, который заявил, что местная милиция, находящаяся в его подчинении, участвовала в принуждении депутатов Верховного Совета АРК на сессии 27 февраля 2014 г. к голосованию за нового премьер-министра
г-на Аксенова и принятию решения о проведении «референдума», в то же время они пользовались поддержкой российских вооруженных сил, которые располагались в Севастополе и в пригороде Симферополя (пп. 30 (vi) и 48 выше).
Что касается предполагаемой поддержки государством-ответчиком местной администрации и полувоенных формирований в Крыму, государство-заявитель сослалось на регулярные контакты с конца 2013 года между высокопоставленными российскими политиками и высокопоставленными местными политическими деятелями в Крыму, включая г-на Сергея Аксенова. Государство-заявитель также упомянуло создание ССК, в состав которого, как сообщается, входили пророссийские военизированные формирования, такие как члены расформированного элитного полицейского подразделения «Беркут», лояльного бывшему президенту Украины Януковичу, и российские казаки, которые якобы принимали участие в некоторой военной деятельности, указанной выше. Одним из руководителей ССК в то время был г-н Гиркин (см. Пункт 33 выше). Более того, оно утверждало, что ФСБ предоставило членам ССК вооружение (пункт 62 выше).
Также были упомянуты заявления президента Путина о том, что «за спиной крымских отрядов самообороны находились наши солдаты. Они действовали очень вежливо, но решительно и профессионально Другого способа помочь народу Крыма выразить свою свободную волю не было » (см. Пункт 34 выше), и что в ночь с 22 на 23 февраля 2014 г. во время встречи с руководителями силовых структур он сказал, что принял решение «начать работу по возвращению Крыма Российской Федерации» (см. пункт 40 выше). Еще одним элементом был обмен заложниками, удерживаемыми либо ССК, либо российскими вооруженными силами во время кризиса, переговоры по которому вел заместитель министра обороны Российской Федерации (см. Пункты 58 и 112 выше).
Аналогичным образом государство-заявитель утверждало, что 17 июля 2014 года власти Крыма приняли Закон о народной милиции No. 22-ЗРК «легализовавший ССК». Наконец, Министерство обороны Российской Федерации наградило членов ССК Государственной медалью «За возвращение Крыма» (пункты 29 (viii) и 66 выше).
В меморандуме, направленном в Большую Палату, государство-заявитель также сослалось на основание «полномочия и контроль государственных агентов» в качестве основания для признания «юрисдикции» государства-ответчика наряду с основанием «эффективного контроля». В этой связи государство-заявитель ссылалось на определенные утверждения о лишении свободы и обращении, которому предполагаемые жертвы подвергались во время содержания под стражей в Военном комиссариате Украины в Симферополе, который, как утверждается, контролировался ССК, и Военной службой ЧФ Российской Федерации, а также в тюрьме в Севастополе, предположительно контролируемой российскими военнослужащими. Упоминалось несколько предполагаемых случаев задержания и жестокого обращения со стороны ССК и/или российских солдат (причем участие последних наблюдалось все чаще после 18 марта 2014 г., как указано в параграфе 11 Отчета УВКПЧ за 2017 г.) в вышеуказанных учреждениях (см. Параграфы 110-112 выше). Некоторые из пострадавших якобы были задержаны ССК (и содержались в комиссариате), а затем переданы российским военнослужащим или доставлены ими (и содержались в военной тюрьме).

Третья сторона, не заявляющая самостоятельных требований (Центр МакГилла по правам человека и правововму плюраллизму, Юридический факультет, Университет МакГилла, Канада)
299. В материалах, поданных 30 ноября 2016 года, третья сторона, вступившая в дело, затронула вопросы, касающиеся установления юрисдикции государства, приписывания действий или бездействия негосударственных субъектов государству и общего обязательства по обеспечению прав и свобод человека.
300. Относительно юрисдикции государства по статье 1 и ссылаясь на решение Суда по делу Банкович и другие против Бельгии и других ((реш.) [БП], № 52207/09, §71, ЕСПЧ-2001 XII), третья сторона утверждала, что первоначально Суд принял узкое толкование концепции юрисдикции, постановив, что осуществление экстерриториальной юрисдикции было исключительным, ограниченным ситуациями, в которых государства осуществляли «все или некоторые из публичных полномочий, которые обычно должны осуществляться этим государством». С тех пор Суд постепенно перешел к более гибкому подходу к юрисдикции государства, который способствовал более широкой защите прав человека, признавая растущее число исключений из территориального принципа, закрепленного в статье 1 Конвенции. Однако эти «специальные корректировки» подхода, как в деле Банковича, привели к тому, что юриспруденция Суда стала менее определенной и последовательной. Согласно третьей стороне различные исключения из территориального принципа были непоследовательно «перемешаны» Судом, что усложнило их применение национальными судами.
Третья сторона предложила Суду разъяснить свою позицию и принять единый всеобъемлющий принцип, согласно которому государства будут рассматриваться как осуществляющие юрисдикцию над территорией и отдельными лицами, когда они подпадают под их полномочия или возможности, посредством осуществления эффективного контроля или осуществления полномочий, чтобы обеспечить гарантии прав человека в отношении конкретных лиц или всего населения на этой территории. Однако объем обязательств по обеспечению прав человека на этой территории должен «модулироваться» в соответствии с фактической степенью эффективного контроля или полномочий, осуществляемых государством в данных обстоятельствах. Такой подход, основанный на степени контроля или полномочий, осуществляемых государством, не только соответствовал бы прецедентной практике Суда, сложившейся за последнее десятилетие, но также отражал бы тенденции других региональных и международных органов, таких как МС, Комитет по правам человека и Африканская комиссия по правам человека и народов. Это также послужило бы гарантией того, что государства будут связаны справедливым и реалистичным стандартом; это создало бы баланс между правами человека и государства; и это повысило бы предсказуемость, так как государства будут знать, что осуществление контроля или полномочий за пределами их национальной территории повлечет за собой ответственность за обеспечение прав и свобод человека.
Третья сторона также подробно прокомментировала вопрос о приписывании противоправного деяния государству и общей обязанности государства обеспечивать согласно Конвенции права и свободы каждого человека, находящегося под его юрисдикцией (вопрос, который рассмотрит Суд по существу см. пункт 266 выше).
Оценка Суда
1. Общие принципы
2. 303. Общие принципы, относящиеся к юрисдикции в свете статьи 1 Конвенции, были кратко изложены в деле Аль-Скейни и Другие (упомянутое выше, §§ 130139) следующим образом:

“130. Статья 1 Конвенции гласит:

«Обязательство соблюдать права человека Высокие Договаривающиеся Стороны обеспечивают каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции».

Как предусмотрено этой статьей, обязательство, принимаемое Договаривающимся государством, ограничивается «обеспечением» перечисленных прав и свобод лицам, находящимся под его собственной «юрисдикцией» (см. Сёринг против Соединенного Королевства, 7 июля 1989 г., § 86, Series A, № 161, и Банкович и другие, упомянутое выше, § 66). «Юрисдикция» согласно статье 1 является пороговым критерием. Осуществление юрисдикции является необходимым условием для того, чтобы Договаривающееся Государство могло нести ответственность за вменяемые ему действия или бездействие, которые служат основанием для обвиненияв нарушении прав и свобод, изложенных в Конвенции (см. Илашку и другие, упомянутое выше, § 311).

(α) Территориальный принцип

Юрисдикционная компетенция государства в соответствии со статьей 1 является в первую очередь территориальной (см. Сёринг, упомянутое выше, § 86; Банкович и другие, упомянутое выше, §§ 61 и 67; и Илашку и другие, упомянутое выше, § 312). Предполагается, что юрисдикция обычно осуществляется на всей территории государства (см. Илашку и другие, упомянутое выше, § 312, и Ассанидзе против Грузии [GC], № 71503/01, § 139, ECHR 2004 ‑ II). И наоборот, действия Договаривающихся Государств, совершенные или имеющие последствия за пределами их территорий, могут представлять собой осуществление юрисдикции по смыслу статьи 1 только в исключительных случаях (см. Банкович и другие, упомянутое выше, § 67).
На сегодняшний день Суд в своей прецедентной практике признал ряд исключительных обстоятельств, способных привести к признанию юрисдикции за Договаривающимся государством за пределами его собственных территориальных границ. В каждом случае вопрос о том, существуют ли исключительные обстоятельства, которые требуют и оправдывают вывод Суда о том, что государство осуществляло юрисдикцию экстерриториально, должен решаться со ссылкой на конкретные факты.

(β) Агент государственной власти и контроль

Суд признал в своей прецедентной практике, что в качестве исключения из принципа территориальности юрисдикция Договаривающегося Государства в соответствии со статьей 1 может распространяться на действия его органов власти, которые имеют последствия за пределами его собственной территории (см. Дрозд и Янусек, упомянутое выше, § 91; Луазиду (предварительные возражения), упомянутое выше, § 62; Луазиду против Турции (существо дела), 18 декабря 1996 г., § 52, Отчеты о постановлениях и решениях 1996 ‑ VI; и Банкович и другие, упомянутое выше, § 69). Изложение принципа, представленное в деле Дрозд и Яноусек и других только что упомянутых делах, очень широкое: Суд просто констатирует, что ответственность Договаривающейся стороны «может быть затронута» в этих обстоятельствах. Необходимо изучить прецедентную практику Суда, чтобы определить направляющие принципы.
Во-первых, очевидно, что действия дипломатических и консульских агентов, которые находятся на иностранной территории в соответствии с положениями международного права, могут быть приравнены к осуществлению юрисдикции государством, когда эти агенты осуществляют власть и контроль над другими (см. Банкович и другие, упомянутое выше, § 73; см. также X. против Германии, № 1611/62, решение Комиссии от 25 сентября 1965 г., Ежегодник 8, стр. 158; X. против Соединенного Королевства, № 7547/76, Решение Комиссии от 15 декабря 1977 г., DR 12, p. 73; и M. против Дании, № 17392/90, решение Комиссии от 14 октября 1992 г., DR 73, p. 193).
Во-вторых, Суд признал осуществление экстерриториальной юрисдикции Договаривающимся государством, когда с согласия, приглашения или молчаливого согласия другого государства, которому принадлежит эта территория, оно осуществляет все или некоторые из публичных полномочий, обычно осуществляемых этим государством (см. Банкович и другие, упомянутое выше, § 71). Таким образом, если в соответствии с обычаем, договором или иным соглашением власти Договаривающегося Государства выполняют исполнительные или судебные функции на территории другого государства, Договаривающееся Государство может нести ответственность за нарушения Конвенции, понесенные таким образом, если рассматриваемые действия имеют отношение к нему, а не к государству, на территории которого они имели место (см. Дрозд и Янусек, упомянутое выше; Gentilhomme и другие против Франции, № 48205/99, 48207/99 и 48209/99, 14 мая 2002 г .; и X. и Y. против Швейцарии, №7289/75 и 7349/76, решение Комиссии от 14 июля 1977 г., DR 9, стр. 57).
Кроме того, прецедентная практика Суда демонстрирует, что при определенных обстоятельствах применение силы представителями государства, действующими за пределами его территории, может привести к тому, что лицо, попавшее под контроль властей государства, окажется под юрисдикцией государства по статье 1. Этот принцип применялся, когда человек был взят под стражу представителями государства за границей. Например, в деле Оджалан (упомянутое выше, § 91) Суд постановил, что «непосредственно после передачи турецким должностным лицам кенийскими властями заявитель фактически находился под властью Турции и, следовательно, под «юрисдикцией» этого государства для целей статьи 1 Конвенции, даже несмотря на то, что в данном случае Турция осуществляла власть за пределами своей территории». В деле Исса и другие (упомянутое выше) Суд указал, что, если бы было установлено, что турецкие солдаты взяли под стражу родственников заявителей в северном Ираке, отвели их в ближайшую пещеру и казнили их, погибший находился бы в пределах юрисдикции Турции в силу полномочий солдат и контроля над ними. В деле Аль-Саадун и Муфди против Соединенного Королевства ((реш.), № 61498/08, §§ 86-89, 30 июня 2009 г.) Суд постановил, что двое иракских граждан, содержащихся в военных тюрьмах, контролируемых Великобританией в Ираке, подпадают под юрисдикция Соединенного Королевства, поскольку Соединенное Королевство осуществляет полный и исключительный контроль над тюрьмами и лицами, содержащимися в них. Наконец, в деле Медведев и другие против Франции ([GC], № 3394/03, § 67, ECHR 2010) Суд постановил, что заявители находились под юрисдикцией Франции для целей статьи 1 Конвенции в силу осуществление французскими агентами полного и исключительного контроля над судном и его командой с момента его перехвата в международных водах. Суд не считает, что юрисдикция в вышеупомянутых делах возникла исключительно из-за контроля, осуществляемого Договаривающимся государством над зданиями, самолетами или судами, на которых содержатся лица. В таких случаях решающим является применение физической силы и контроля над данным человеком.
Ясно, что всякий раз, когда государство через своих агентов осуществляет контроль и власть над отдельным лицом и, следовательно, применяет юрисдикцию, государство обязано в соответствии со статьей 1 обеспечить этому человеку права и свободы в соответствии с разделом I Конвенции, которые имеют отношение к ситуации, в которой оказалось это лицо. В этом смысле, следовательно, права по Конвенции могут быть «разделены и адаптированы» (см. Банкович и другие, упомянутое выше, § 75).

(γ) Эффективный контроль над территорией

Еще одно исключение из принципа, согласно которому юрисдикция в соответствии со статьей 1 ограничивается собственной территорией государства, возникает, когда в результате законных или незаконных военных действий Договаривающееся государство осуществляет эффективный контроль над областью, находящейся за пределами его национальной территории. Обязательство обеспечивать в такой области права и свободы, изложенные в Конвенции, проистекает из факта такого контроля, независимо от того, осуществляется ли он напрямую, через собственные вооруженные силы Договаривающегося Государства или через подчиненную ему местную администрацию (см. Луазиду (предварительные возражения), упомянутое выше, § 62; Кипр против Турции, упомянутое выше, § 76; Банкович и другие, упомянутое выше, § 70; Илашку и другие, упомянутое выше, §§ 314-16; и Луазиду (существо дела), упомянутое выше, § 52). Если факт осуществления такого контроля над территорией установлен, нет необходимости определять, осуществляет ли Договаривающееся государство детальный контроль над политикой и действиями подчиненной местной администрации. Тот факт, что местная администрация существует благодаря военной и иной поддержке Договаривающегося государства, влечет за собой ответственность этого государства за свою политику и действия. Контролирующее государство несет ответственность в соответствии со статьей 1 за обеспечение в пределах территории, находящейся под его контролем, всего перечня основных прав, изложенных в Конвенции и тех дополнительных протоколах, которые оно ратифицировало. Оно будет нести ответственность за любые нарушения этих прав (см. Кипр против Турции, упомянутое выше, §§ 76-77).
Это вопрос факта, осуществляет ли Договаривающееся государство эффективный контроль над какой-либо областью за пределами его собственной территории. При определении наличия эффективного контроля Суд будет в первую очередь ссылаться на силу военного присутствия государства в этом районе (см. упомянутое выше дело Луазиду (существо дела), §§ 16 и 56, и Илашку и другие, упомянутое выше, § 387). Могут иметь значение также и другие признаки, например, степень военной, экономической и политической поддержки, оказываемой местной подчиненной администрации, которая обеспечивает ей влияние и контроль над регионом (см. Илашку и другие, упомянутое выше, §§ 388-94).”
Применение принципов в настоящем деле
304. Суд отмечает, что стороны ведут спор о «юрисдикции» государства-ответчика в отношении Крыма с 27 февраля 2014 года. Этот спор имеет различную природу в отношении двух рассматриваемых периодов времени.
Что касается периода с 27 февраля по 18 марта 2014 г., государство-заявитель утверждает, что государство-ответчик осуществляло экстерриториальную юрисдикцию в Крыму, в то время как государство-ответчик утверждает, что события в Крыму в то время не подпадали под его юрисдикцию.
Что касается периода после 18 марта 2014 года, обе стороны согласны с тем, что государство-ответчик осуществляет юрисдикцию над Крымом, но их позиции относительно оснований этой юрисдикции, не совпадают. В то время как государство-заявитель утверждает, что государство-ответчик осуществляло непрерывную и непрерывную экстерриториальную юрисдикцию, и предлагает Суду отклонить аргументы государства-ответчика в этом отношении, государство-ответчик прямо не ссылалось на какое-либо конкретное основание (за исключением слушаний, однако, когда оно заявило, что «с 18 марта 2014 года Россия осуществляет [ла] полную территориальную юрисдикцию в Крыму в соответствии со статьей 1 Конвенции»; см. пункт 286 выше) и, кроме того, предложила Суду не принимать решения о характере осуществляемой им после этой даты юрисдикции.
Суд рассмотрит эти вопросы в порядке очередности.
- Период с 27 февраля to 18 марта 2014 г.
  - Общие замечания

308. Суд отмечает, что общие аргументы государства-ответчика относительно вопросов юрисдикции по этому пункту заключались в том, что юрисдикция по статье 1 была основана на принципе территориальности, понимаемой в свете статьи 56 Конвенции, и что, соответственно, жалоба в отношении периода по этому пункту была несовместима по основанию ratione loci с положениями Конвенции. Кроме того, оно представило аргумент, основанный на прецедентной практике МС, относительно приписывания поведения государствам и их ответственности за международно-противоправные деяния.
Эти аргументы в основном аналогичны аргументам, выдвинутым государством-ответчиком, в частности, в деле Грузия против России (II) (упомянутое выше, § 61), а также аргументам, выдвинутым правительством Нидерландов в деле Джалуд против Нидерландов ([GC], № 47708/08, ECHR 2014).
После выводов Комиссии по делу Кипр против Турции (№№ 6780/74 и 6950/75, решения Комиссии от 26 мая 1975 г., DR 2, p. 125, § 9) и выводов Суда в Луазиду ((предварительные возражения), упомянутое выше, §§ 86-88) относительно объекта и цели статей 1 и 56 Конвенции, соответственно, в деле Аль-Скейни и другие (упомянутое выше, § 140) Суд постановил, что в контексте «эффективного контроля» как основания для экстерриториальной юрисдикции в соответствии со статьей 1 Конвенции:

“140. Принцип юрисдикции на основании «эффективного контроля», изложенный выше, не заменяет систему заявлений в соответствии со статьей 56 Конвенции (бывшая статья 63), которую государства решили при разработке Конвенции применять к заморским территориям, за международные отношения которых они несли ответственность. Пункт 1 статьи 56 предусматривает механизм, посредством которого любое государство может принять решение о распространении применения Конвенции «с должным учетом … местных требований» на все или любую из территорий, за международные отношения которых оно несет ответственность. Существование этого механизма, который был включен в Конвенцию по историческим причинам, не может быть истолкован в нынешних условиях как ограничение объема термина «юрисдикция» в статье 1. Ситуации, охватываемые принципом «эффективного контроля», явно отличаются от обстоятельств, когда Договаривающееся Государство посредством заявления в соответствии со статьей 56 не распространило действие Конвенции или любого из протоколов к ней на заморскую территорию, за международные отношения которой оно несет ответственность. (…) »

311. В ответ на аргументы, основанные на судебной практике МС относительно ответственности государства-ответчика по международному публичному праву за оспариваемые действия, Суд заявил следующее в деле Джалуд (упомянутое выше, § 154):

«… критерий наличия «юрисдикции» в соответствии со статьей 1 Конвенции никогда не приравнивался к критерию установления ответственности государства за международно-противоправное деяние согласно международному праву».

312.Суд также ссылается на свои выводы по делу Грузия против России (II) (упомянутое выше, § 64):

Пункт 3 статьи 35 Конвенции, который позволяет Суду отклонять жалобы, в частности, на том основании, что они несовместимы с положениями Конвенции, не применяется в отношении жалоб, поданных в соответствии со статьей 33 Конвенции, и, соответственно, не может быть применён в таких жалобах, где государство-ответчик возражает, что конкретные жалобы несовместимы с Конвенцией на основании принципа ratione loci или ratione personae. Однако это не может помешать Суду установить уже на этой предварительной стадии в соответствии с общими принципами, регулирующими осуществление юрисдикции международными судебными органами, имеет ли он вообще какую-либо компетенцию для рассмотрения переданного ему вопроса».

313.Суд не находит в настоящем деле причин для отступления от практики, описанной в пунктах 310-12 выше.
Поскольку вопрос о юрисдикции в отношении периода по этому пункту является спорным для сторон, необходимо установить, было ли доказано в соответствии с надлежащим стандартом доказывания (см. Пункт 265 выше), что существуют исключительные обстоятельства, способные привести к осуществление государством-ответчиком экстерриториальной юрисдикции на части территории государства-заявителя в течение этого времени. Как указано выше (см. Параграф 303 выше), ответ на этот вопрос должен быть определен со ссылкой на конкретные факты дела и имеющиеся доказательства.

“Эффективный контроль” в Крыму

Военное присутствие государства-ответчика в Крыму

Введение

315.Суд отмечает, что рамки присутствия и операций российских вооруженных сил (ЧФ) в Крыму были предусмотрены рядом двусторонних соглашений между Украиной и Российской Федерацией от 1997 и 2010 годов (см. Пункты 202-08 выше). Только 2 апреля 2014 года Российская Федерация объявила о прекращении действия этих соглашений (см. Параграф 200 выше). Соответственно, сторонами не оспаривается, что соглашения были действительными и обязательными для сторон в соответствующее время.
Как указано в Соглашении о параметрах раздела ЧФ, общая численность личного состава российских ЧФ в Крыму не должна была превышать 25000 военнослужащих, и эта цифра не оспаривалась сторонами (см. Пункты 205 и 284 выше). В соответствии с пунктом 2 статьи 4 Соглашения о статусе и условиях пребывания Российской Федерации на территории Украины (см. Пункт 203 выше) государство-ответчик обязано уведомить государство-заявитель об общей численности персонала и вооружения ЧФ, находящейся в Крыму в соответствии со списком, согласуемым Сторонами до 1 января ежегодно. В этом Соглашении также предусматривалось, что воинские формирования ЧФ в Крыму действовали в местах их дислокации (пункт 1 статьи 6), и что они могли осуществлять защитные меры только в местах их дислокации и во время передвижения в сотрудничестве с компетентными украинскими властями. (Статья 8 § 4). Кроме того, транспортировка, в частности, войск и личного состава, вооружения, военной техники и других материально-технических средств любыми видами транспорта в интересах ЧФ Российской Федерации должна была осуществляться с соблюдением требований пограничного, таможенного и других видов государственного контроля в соответствии с действующим законодательством Украины (часть 1 статьи 15). Наконец, любые передвижения российских военнослужащих за пределами обозначенных мест дислокации требовали определенной формы согласия (пункт 5 статьи 15) компетентных украинских властей, будь то Министерство иностранных дел Украины или Министерство обороны (см. Пункт 290 выше.

Численность военного присутствия государства-ответчика в Крыму

317. Согласно дипломатической ноте от 30 декабря 2013 г., направленной государством-ответчиком украинским властям в соответствии с Соглашениями, максимальная численность личного состава российского ЧФ в Крыму на 2014 г. была установлена в размере 10 936 человек. Кроме того, в ноте также указывается военная техника для российского ЧФ на 2014 год. Государство-ответчик не аргументировало и не представило никаких доказательств на то, что эта нота была заменена или была иным образом недействительна.
Государство-заявитель утверждало, что численность российских войск в Крыму начала увеличиваться где-то в конце января 2014 года (см. пункт 38 выше). В этой связи они представили подробный и хронологический план того, как и в какой степени это присутствие начало увеличиваться (см. пункты 38-41, 48, 52 и 67-104 выше), данные утверждения государство-ответчик не оспаривало. По утверждениям государства-заявителя, к 12 марта 2014 года численность российских военнослужащих увеличилась до 18 430 человек, достигнув 22 000 к 18 марта 2014 года. Размещение российских военнослужащих сопровождалось одновременной переброской военной техники. В поддержку утверждения о том, что российские военнослужащие и вооружение в Крыму различались по своему составу и что их фактическая численность значительно превышала цифры, указанные в ежегодном уведомлении, государство-заявитель ссылалось на доказательства, которые не оспаривались государством-ответчиком.
Государство-ответчик, со своей стороны, также признало увеличение численности российских военнослужащих в Крыму, не представив никаких объяснений и правовых оснований, на которых произошло это увеличение. В своем меморандуме их аргументы в этом отношении не выходили за рамки утверждения о том, что общая численность российских войск, дислоцированных в Крыму в марте 2014 года, не превышала общий лимит личного состава в 25000 человек (или, как они утверждали, 20000; см. пункт 281 выше) предусмотренных Соглашениями. В своих устных заявлениях оно утверждало, что количество российских военнослужащих в Крыму в то время было «почти равно» 20 315 украинским военнослужащим (см. пункт 283 выше). В письменном ответе государства-ответчика на вопросы, заданные судьями на слушании, оно впервые заявили, что количество российских военнослужащих в Крыму с 27 февраля по 18 марта 2014 г. никогда не превышало 12000 (см. пункт 284 выше).
Суд отмечает, что не утверждалось (и не было представлено никаких доказательств в этом отношении), что государство-ответчик уведомило компетентные органы государства-заявителя или что последнее одобрило оспариваемое увеличение российского военного присутствия в Крыму в то время. Суд также отмечает, что ранее не было случая, когда фактическая численность российских войск в Крыму превышала цифры, указанные в ежегодном уведомлении, или меры в отношении численности или состава войск не принимались без предварительного уведомления или согласия государства-заявителя. В этой связи Суд отмечает, что согласие на действия, ограничивающие национальный суверенитет, такие как, в данном случае, увеличение военного присутствия России на территории Украины, не может быть презюмировано. Ноты протеста, направленные властями Украины в соответствующее время (см. пункты 28 (i)), 39 и 291 выше), демонстрируют отсутствие такого согласия со стороны заявителя. Как утверждает государство-ответчик (см. пункт 283 выше), оценка Судом вопроса о том, соответствовало ли Соглашениям увеличение военного присутствия государства-ответчика в Крыму в то время, не может быть решающим. Суд обеспокоен скорее фактическими размерами и численностью военного присутствия государства-ответчика, рассматриваемого в соответствующем контексте.
Ввиду вышеизложенного и несмотря на тот факт, что численность войск не превышала общих пределов, установленных в Соглашениях, Суд считает, что указанные выше цифры демонстрируют, что численность российских войск на полуострове почти удвоилась за короткое время (а именно в период с конца января по середину марта 2014 года). По мнению Суда, усиление военного присутствия Российской Федерации в Крыму в этот период было значительным. Государство-ответчик не представило никаких доказательств того, что присутствие российских войск в Крыму когда-либо достигало того же уровня, что и в рассматриваемый период, в любое время с момента вступления в силу Соглашений.
Другой важный аспект возросшего военного присутствия Российской Федерации в Крыму в то время касается военного потенциала российских вооруженных сил. Государство-заявитель утверждало, что российские вооруженные силы, дислоцированные в Крыму, были «элитными войсками» (см. пункты 32 и 52 (а) выше), «оснащенными снаряжением и вооружением для эффективного и быстрого захвата и удержания территории», и что они были вооружены лучше, чем украинские войска (см. пункт 292 выше). Принимая во внимание, что государство-ответчик предоставило информацию о структуре сотрудников украинских правоохранительных органов в Крыму в то время (см. пункт 171 выше), оно не оспорило вышеуказанные утверждения, предполагающие техническое, тактическое, военное и качественное превосходство российских вооруженных сил.
Что касается причин вышеупомянутого увеличения российского военного присутствия в Крыму в то время, государство-ответчик утверждало, что его целью было «помочь крымчанам в отражении нападения украинских вооруженных сил», «гарантировать, чтобы Население Крыма могло безопасно сделать демократический выбор, не опасаясь репрессий со стороны радикалов», чтобы «обеспечить волеизъявление лиц, проживающих в Крыму» и «обеспечить защиту российских вооруженных сил и объектов» (см. пункты 280 и 283 выше).
Суд отмечает, во-первых, что предполагаемые основания, представленные государством-ответчиком для оправдания увеличения российского военного присутствия в Крыму, не подтверждены какими-либо убедительными доказательствами. В частности, государство-ответчик не ссылалось ни на какие доказательства или какую-либо объективную оценку, одновременную или иную, основанную на соответствующих материалах, что существовала какая-либо угроза для населения Крыма, не говоря уже о реальной угрозе российским вооруженным силам, дислоцированным в Крыму в то время. С другой стороны, что более важно, Суд уделяет особое внимание неоспоримому заявлению президента Путина, сделанному на встрече с руководителями силовых структур в ночь с 22 на 23 февраля 2014 года, а именно о том, что он принял решение «начать работу над возвращением Крыма в состав Российской Федерации» (пункт 4 Отчета УВКПЧ за 2017 г.; см. пункты 40, 227 и 296 выше).
Как отмечалось выше, действия российских вооруженных сил в Крыму регулировались Соглашением о статусе и условиях пребывания Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины. Согласно пункту 1 статьи 6 этого Соглашения, деятельность ЧФ России в Крыму должны были «уважать суверенитет Украины, соблюдать ее законы и избегать вмешательства во внутренние дела Украины». В частности, Соглашение предусматривало (статья 6 § 1 и статья 8 § 4), что действия воинских формирований российского ЧФ в Крыму должны быть ограничены местами их дислокации (защитные меры могут приниматься вне мест дислокации в сотрудничестве с компетентными органами власти Украины) (см. пункт 203 выше).
Даже если предположить, что размещение и передвижение российских вооруженных сил в Украинской Автономной Республике Крым в то время могло быть истолковано как «защитное» по смыслу пункта 4 статьи 8 этого Соглашения (см. пункты 39 и 203 выше), Суд уже установил, что не было конкретных доказательств того, что существовала какая-либо реальная угроза российским войскам, дислоцированным в Крыму в то время. Кроме того, любые такие защитные меры должны были применяться «в сотрудничестве с компетентными украинскими властями». Имеющиеся материалы не позволяют Суду сделать вывод о том, что требование о сотрудничестве в этом отношении было соблюдено в настоящем деле. Кроме того, дипломатические ноты правительства Украины, возражающие против развертывания и передвижений, о которых идет речь, подтверждают вывод об отсутствии такого сотрудничества.
Что касается других оснований, на которые ссылается государство-ответчик (см. пункт 323 выше), Суд считает, что, как утверждает государство-заявитель (см. пункты 36 и 290 выше), в Соглашениях нет ничего, что можно было бы истолковать как разрешающее Российским воинским частям выполнять любые функции по охране общественного порядка в Крыму.

Поведение российских вооруженных сил в Крыму

328. Суд также отмечает, что, вопреки доводам государства-ответчика о том, что российские солдаты, дислоцированные в Крыму в то время, были пассивными наблюдателя (см. пункт 283 выше), государство-заявитель предоставило очень подробную, хронологическую и конкретную информацию, а также видеоматериалы, свидетельствующие об активном участии российских военнослужащих в иммобилизации украинских сил (см. пункты 42-47, 49, 50, 51, 55-57, 74, 82-84 и 96-98 выше). Эти утверждения касались конкретных действий, предпринятых российскими вооруженными силами с целью обеспечения контроля над пунктами въезда и выезда в Крым, операций по блокированию (разоружению) украинских вооруженных сил и задержанию украинских солдат. Версия государства-заявителя оставалась неизменной на протяжении всего разбирательства в Суде и включала последовательную информацию о способе, месте и времени предполагаемых событий, а также о задействованных воинских формированиях государства-ответчика. В этой связи примечательно, что государство-ответчик не представило никаких доказательств, опровергающих версию государства-заявителя, таких как отчеты о развертывании в отношении указанных воинских формирований, над которыми государство-ответчик, безусловно, имеет контроль. Оно также не представило никаких убедительных аргументов, которые могли бы поставить под сомнение достоверность версии событий, предоставленной государством-заявителем и доказательств, представленных в ее поддержку..
Аналогичные соображения применимы к утверждениям о том, что российские военнослужащие принимали активное участие в событиях 27 февраля 2014 года в административных зданиях Верховного Совета и Совета министров Крыма, которые привели к передаче власти новым местным властям, которые впоследствии организовали «референдум», провозгласили независимость Крыма и предприняли активные шаги по его вхождению в состав Российской Федерации. Важность российского военного присутствия для местной администрации в обеспечении власти также подтвердил г-н Гиркин, один из руководителей ССК, члены которых, как он признал, собрали депутатов, чтобы избрать членов нового Совета министров Крыма во главе с г-ном Аксеновым (см. пункты 47 и 294 выше).
В дополнение к этому есть и другие составляющие, которые укрепляют достоверность версии правительства-заявителя.
Во-первых, как отмечалось выше, в своем заявлении в ночь с 22 на 23 февраля 2014 года президент Путин сообщил руководителям силовых структур Российской Федерации, что он принял решение «начать работу по возвращению Крыма в состав Российской Федерации». Во-вторых, государство-ответчик подтвердило, что «с 1 по 17 марта 2014 года [российские войска в Крыму] были готовы помочь крымчанам в отражении нападения украинских вооруженных сил» (см. пункт 280 выше). В-третьих, Суд отмечает, что Постановление № 48-СФ от 1 марта 2014 г. уполномочило Президента Российской Федерации использовать вооруженные силы на территории Украины «до нормализации общественно-политической ситуации в стране» (см. пункт 199 выше). В-четвертых, Суд отмечает, что министр обороны Российской Федерации г-н Сергей Шойгу в документальном фильме «Крым: дорога домой» (см. пункт 147 (x) выше) утверждал, что российский спецназ захватил здание Верховного Совета в Симферополе 27 февраля 2014 г.
Наконец, Суд учитывает заявление, сделанное Президентом Путиным в его интервью от 17 апреля 2014 года телеканалу Россия (см. пункты 34, 177, 280 и 296 выше), подтверждающее следующее:

“… мы должны были предотвратить кровопролитие и не позволить вооруженным силам и вооруженным формированиям украинской армии, дислоцированным в Крыму, или правоохранительным органам Украины воспрепятствовать волеизъявлению людей. Приходилось разоружать воинские части украинской армии и правоохранительные органы или убеждать их не мешать людям выражать свое мнение и, собственно, сотрудничать с нами в этом. …

Конечно, российские военнослужащие поддержали Крымские силы самообороны. Они действовали вежливо, но решительно и профессионально, как я уже сказал. Невозможно было провести открытый, честный и достойный референдум и помочь людям выразить свое мнение иным образом.” (Перевод на английский язык, сделанный российскими властями, доступен онлайн)

333. В этой связи Суд придает особое значение прямому признанию того, что Российская Федерация «разоружила воинские части украинской армии и правоохранительные органы» и что «российские военнослужащие оказали поддержку силам самообороны Крыма».
334. В деле Эль-Масри (упомянуто выше, § 163) Суд постановил, со ссылкой на постановление МС по Военной и полувленной деятельности в Никарагуа и против Никарагуа (Никарагуа против США) (Существо дела, Доклады МС1986, стр. 14, § 64), (цитируется в пункте 222 выше), что «МС будет относиться к заявлениям министров правительства или других высокопоставленных должностных лиц с осторожностью, поскольку они, очевидно, будут в пользу правительства, которое они представляют или представляют. Однако он также считает, что заявления высокопоставленных должностных лиц, даже бывших министров и должностных лиц, сыгравших центральную роль в рассматриваемом споре, имеют особую доказательную ценность, когда они признают факты или поведение, которые ставят власти в неблагоприятном свете. Следовательно, они могут быть истолкованы как форма признания.”
Принимая во внимание все вышеперечисленное, у Суда есть достаточные доказательства, чтобы сделать вывод о том, что в соответствующий период государство-ответчик осуществляло эффективный контроль над Крымом. Следовательно, для целей установления «юрисдикции» в соответствии со статьей 1 нет необходимости определять, осуществляло ли государство-ответчик подробный контроль над политикой и действиями местной администрации (см. Аль-Скейни и другие, упомянутое выше, п. 138).
Тот факт, что Украина не воспользовалась правом отступления от своих конвенционных обязательств в отношении Крыма в отношении этого периода (см. пункт 282 выше), не имеет отношения к вышеизложенным выводам относительно юрисдикции государства-ответчика в соответствии со статьей 1 Конвенции.
Следовательно, Суд отклоняет возражение государства-ответчикаratione loci.

Период после 18 марта 2014 г.

338. Суд обращает внимание на то, что стороны согласны с тем, что государство-ответчик осуществляло юрисдикцию над Крымом мосле 18 марта 2014. Однако, как отмечалось выше, их взгляды на правовую основу юрисдикции отличаются (см. пункт 306 выше). В отличие от государства-заявителя, которое утверждает, что эта юрисдикция основана на «эффективном контроле», государство-ответчик считает, что определение этого вопроса «является неуместным», поскольку «поставило бы перед Судом вопросы, касающиеся суверенитета между государствами, которые находятся за пределами его юрисдикции».
Суд повторяет, что он не призван решать, был ли прием Крыма в соответствии с российским законодательством в состав Российской Федерации законным с точки зрения международного права (см. пункт 244 выше, а также решение МС, указанное в пункте 223 выше).
Он также напоминает, что юрисдикция государства-ответчика в соответствии со статьей 1 Конвенции является необходимой предпосылкой для осуществления Судом своей компетенции в соответствии со статьей 19 Конвенции (см. пункт 264 выше). Стороны не разошлись во мнении.
В этой связи Суд уполномочен в той степени, в которой это необходимо для осуществления его компетенции в соответствии со статьей 19 Конвенции по «обеспечению соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по настоящей Конвенции и Протоколам к ней», определить природу юрисдикции, которую осуществляло государство-ответчик над рассматриваемой территорией. Суд в этой связи заявляет, что это соответсвует подходу, использовавшемуся МС (смотри постановление МС по Применению Международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма и Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Украина против России), Предварительные возражения (8 ноября 2019, в пункте 29, страницы 21 и 46) и рядом международных судебных органов, выносивших решения по жалобам, поданным в Международный арбитраж в Гааге против Российской Федерации в соответствии с соглашением между Правительством Российской Федерации и Кабинетом Министров Украины о поощрении и взаимной защите инвестиций от 27 ноября 1998 по поводу предприятий, расположенных в Крыму (см., в частности, Everest Estate LLC и другие против России (Дело Международного арбитража № 2015-36, 2 мая 2018) и Public Joint Stock Company “State Savings Bank of Ukraine”(JSC Oschadbank) v. the Russian Federation (Дело Международного арбитража №2016-14, 26 ноября 2018); см. пункт 29 (xxiii) выше)). Подход, принятый этими трибуналами, также был подтвержден Федеральным судом Швейцарии после возражения Российской Федерации (см, в частности, постановление № 4A_398/2017 от 16 октября 2018; постановление № 4A_246/2019 от 12 декабря 2019; и постановление № 4A_244/2019 от 12 декабря 2019).
Принимая во внимание объем дела, как он определен выше (см. пункты 236-48 выше), Суд считает необходимым рассмотреть характер или правовую основу юрисдикции государства-ответчика над Крымом в отношении трех конкретных жалоб, поданных государством-заявителем. Это жалобы, поданные по статье 6 Конвенции и по статье 2 Протокола № 4 к Конвенции, а также жалоба по статье 14 Конвенции в совокупности со статьей 2 Протокола № 4 к Конвенции. Жалоба по пункту 1 статьи 6 сформулирована как нарушение требования о «суде, созданном на основании закона», вытекающее из «[незаконной переквалификации судебных решений Украины в соответствие с российским законодательством в нарушение статьи 6 Конвенции». При оценке этой жалобы на стадии рассмотрения по существу Суд, в соответствии со своей сложившейся прецедентной практикой, должен учитывать положения «национального» законодательства; следовательно, необходимо определить применимое «внутреннее» право. Суд не сможет рассмотреть эту жалобу, не определив сначала, является ли соответствующее «национальное законодательство», на основании которого должна оцениваться данная жалоба, законодательством Украины или Российской Федерации.
Жалоба по статье 2 Протокола № 4 касается предполагаемых ограничений свободы передвижения между Крымом и материковой Украиной в результате фактического преобразования государством-ответчиком линии административной границы в государственную границу между Российской Федерацией и Украиной. Пункт 1 статьи 2 Протокола № 4 предусматривает, что «каждый, кто находится на законном основании на территории государства, имеет в пределах этой территории данного государства право на свободу передвижения и свободу выбора места жительства». Таким образом, это положение не будет применяться, если юрисдикция, осуществляемая Российской Федерацией над Крымом в соответствующее время, приняла форму территориальной юрисдикции, а не «эффективного контроля над территорией».
При рассмотрении характера или правовой основы юрисдикции, осуществляемой Российской Федерацией над Крымом в соответствующее время, отправной точкой Суда является то, что концепция «юрисдикции» для целей статьи 1 Конвенции должна рассматриваться как отражающая значение термина в международном публичном праве (см. Gentilhomme and Others v.France, №№ 48205/99, 48207/99 и 48209/99, пункт 20, 14 мая 2002; Banković and Others, упомянутое выше, пункты 59-61; и Ассанидзе против Грузии [БП], № 71503/01, пункт 137, ECHR 2004-II).
С точки зрения международного публичного права слова «в пределах их юрисдикции» в статье 1 Конвенции следует понимать как означающие, что юрисдикционная компетенция государства в первую очередь является территориальной (см.Банкович и другие, упомянутое выше, пункт 59), но также предполагается, что эта юрисдикция обычно осуществляется на всей территории государства. (см.Аль-Скейни и другие, упомянутое выше, пункт 131). Такая же позиция в рамках общего международного права отражена в статье 29 Венской конвенции ООН о праве международных договоров 1969 года, которая предусматривает, что «если иное намерение не вытекает из договора или не установлено иным образом, договор является обязательным для каждого партия в отношении всей своей территории”.
Суд отмечает в этой связи, что государство-заявитель ратифицировало Конвенцию 11 сентября 1997 г. в отношении своей территории в пределах международно признанных границ, включая Крым как «неотъемлемую составную часть Украины» (см., в частности, статьи 2 и 134 Конституции Украины, указанной в пункте 198 выше). В соответствии с вышеуказанными принципами, если государство-заявитель не приняло и не уведомило об изменении суверенной территории Украины, Суд должен исходить из того, что юрисдикция государства-заявителя распространяется на всю его территорию, включая Крым.
Напротив, Суд отмечает, что, когда государство-ответчик ратифицировало Конвенцию 5 мая 1998 г., в том числе в отношении своей территории в пределах международно признанных границ, ни государство-ответчик, ни какое-либо другое государство не заявили или не признали, что Крым является частью территории РФ.
Как утверждало государство-ответчик (и Суд соглашается с данным утверждением), Суд не должен определять, изменил ли и в какой степени Договор о присоединении от 21 марта 2014 г., суверенную территорию либо государства-ответчика, либо государства-заявителя (по смыслу международного публичного права). Государство-ответчик также предложило Суду не принимать решения о характере его юрисдикции над Крымом после 18 марта 2014 г. (см. пункт 306 выше). Суд не может не отметить, что государство-ответчик на самом деле не представило убедительных доводов того, что суверенная территория каждой из сторон разбирательства изменилась. Кроме того, Суд также отмечает в этой связи, что ряд государств и международных организаций отказались признать какие-либо изменения территории Украины в отношении Крыма в смысле международного права (см. пункты 211, 214, 216 и 217 выше). Как отметил Арбитражный суд в пункте 174 своего вышеупомянутого решения от 21 февраля 2020 г. (см. пункт 244 выше), «влияние фактического и юридического определения, сделанного в Резолюциях ГА ООН [Резолюция 68/262 ГА ООН о территориальной целостности Украины], (см. пункт 211 выше), как подтверждено в последующих Резолюциях ГА ООН 73/263, 71/205 и 72/190 (см. пункты 212 и 213 выше), в значительной степени зависит от их содержания, а также условий и контекста их принятия, что касается значимости, которую должны придавать таким решениям международный суд или трибунал ». Тем не менее, Суд считает, что для целей настоящего дела эти решения не могут не приниматься во внимание (см., mutatis mutandis, Луазиду против Турции (рассмотрение по существу), 18 декабря 1996 г., пункт 56, Отчеты о постановлениях и решениях, 1996-VI).
Следовательно, для целей решения о приемлемости жалобы Суд будет исходить из предположения, что юрисдикция государства-ответчика над Крымом имеет характер «эффективного контроля над территорией», а не территориальной юрисдикции.

Юрисдикция “государственного агента”

350. Аргументы государства-заявителя по этому поводу касаются предполагаемых жертв, которые, как утверждается, содержались в двух учреждениях в Крыму и подвергались жестокому обращению со стороны российских солдат и/или членов ССК. Аргументы в этом разделе основаны на предполагаемом знании и терпимости о нарушениях со стороны российских властей.
Принимая во внимание вышеизложенные выводы относительно юрисдикции государства-ответчика в форме «эффективного контроля», Суд не считает необходимым решать, подпадают ли нарушения, о которых заявляет государство-заявитель, также под юрисдикцию государства-ответчика выступающего, в таком случае, в качестве «государственного агента».

Выводы

352. Суд считает, что предполагаемые жертвы административной практики, на которую ссылается государство-заявитель, подпадают под «юрисдикцию» государства-ответчика и, следовательно, Суд обладает компетенцией рассматривать жалобу. Как отмечалось в пункте 266 выше, этот вывод не влияет на вопрос о том, несет ли государство-ответчик ответственность в соответствии с Конвенцией за действия, лежащие в основе жалоб государства-заявителя, поскольку данный вопрос будет изучен Судом на этапе рассмотрения дела Суда по существу.

ИСЧЕРПАНИЕ ВНУТРЕННИХ СРЕДСТВ ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ И ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРАКТИКИ
1. Заявления сторон
  1. Государство-ответчик
  2. 353. Государство-ответчик утверждало, что государство-заявитель предоставило лишь «абстрактное описание действий», что не может рассматриваться как административная практика. Поскольку «Украине не удалось доказать существование «административной практики», применяется правило об исчерпании эффективных внутренних средств правовой защиты”.
  3. Что касается периода с 27 февраля по 18 марта 2014 г., государство-ответчик утверждало, что предполагаемые жертвы должны были воспользоваться средствами правовой защиты, предусмотренными украинской правовой системой, или, если гражданин России (военнослужащий) совершил преступление в нарушение Конвенции, они должны были обратиться в органы прокуратуры и юстиции Российской Федерации в соответствии с Уголовным кодексом Российской Федерации. Кроме того, государство-ответчик утверждало, что украинские власти не обращались, по собственной инициативе или по просьбе заинтересованных сторон, с запросами о правовой помощи от российских властей для получения соответствующих документов для защиты или восстановления прав и свобод человека.
  4. Что касается периода после 18 марта 2014 г., государство-ответчик утверждало, что в Крыму применялось российское право и что существовала действующая правовая система, включая суды и органы уголовного преследования. Как указано в Договоре о присоединении, существовал «переходный период» (заканчивающийся 1 января 2015 года), в течение которого действующее крымское законодательство продолжало действовать. Все это время существующие суды в Крыму обладали компетенцией принимать решения от имени Российской Федерации и применять российские процессуальные нормы; действующие судьи остались в должности при условии, что они приобрели российское гражданство и их решения могли быть обжалованы в Верховном Суде (или Высшем арбитражном суде) Российской Федерации в соответствии с процессуальными нормами Российской Федерации. По состоянию на 26 декабря 2014 года все незавершенные дела были переданы во вновь созданные суды. Если российским законодательством предусматривалось создание новых органов созданы, действующие судьи и сотрудники правоохранительных органов имели приоритет в процессе отбора, который проводился в соответствии с определенными правилами. С мая 2014 года пять из семи судов общей юрисдикции в Крыму имели полный состав действующих судей (см. пункт 182-84 выше).
  5. По мнению государства-ответчика, для каждого утверждения, выдвинутого государством-заявителем, имелось средство правовой защиты в соответствии с российским законодательством, которое могло быть использовано отдельными заявителями в судах Крыма. В этой связи оно заявило следующее:

“Почти во всех случаях, упомянутых Украиной, предполагаемые жертвы не предпринимали реальных попыток исчерпать внутренние средства правовой защиты. Вместо этого в некоторых случаях предполагаемые жертвы отказывались сотрудничать со следственными органами России. В большинстве этих случаев жалобы, если они подавались в национальные суды, были краткими и формальными без каких-либо доказательств в поддержку сделанных утверждений. Соответствующие детали были только заявлены в ходе разбирательства в этом Суде.”

357. Государство-ответчик утверждало, что обвинения в отношении него, в в соответствии с которыми оно отказалось принять какие-либо меры по расследованию и наказанию виновных, без каких-либо примеров исчерпания эффективных внутренних средств правовой защиты, «соответствует схеме спонсируемых «стратегических судебных процессов» против России, призванных создать картину нарушения прав человека без изучения фактов”.
То, что средства правовой защиты были эффективными, как в теории, так и на практике, было подтверждено в деле г-на Карачевского (на которое ссылается государство-заявитель), убийство которого стало предметом расследования, что привело к установлению личности и наказанию преступника. Государство-ответчик также сослалось на «тщательное расследование» и «всестороннее расследование» российскими властями исчезновения Решата Аметова (и его смерти) (см. пункты 186 и 187 выше)..
В любом случае государство-ответчик отрицало, что цель настоящего дела заключалась в том, чтобы предотвратить продолжение предполагаемой административной практики, учитывая отсутствие соответствующего запроса со стороны государства-заявителя и истечение значительного количества времени.
Государство-заявитель
360. В своих письменных объяснениях и на слушании государство-заявитель утверждало, что правило об исчерпании внутренних средств правовой защиты в соответствии со статьей 35 Конвенции неприменимо к утверждениям об административной практике нарушения Конвенция. По их мнению, имеющиеся материалы содержат «четкие и последовательные» доказательства, подтверждающие предполагаемую административную практику, в частности элемент «официальной терпимости».
В любом случае «суды и административные механизмы местной администрации в Крыму», как «следствие образования, возникшего в результате незаконной оккупации», не должны получать никакого юридического признания. Соответственно, от отдельных потерпевших не требовалось обращаться в «национальные суды». В качестве альтернативы, полагаясь на Отчет УВКПЧ 2017 и Резолюцию ПАСЕ 2133 (2016) (пункт 7.2. Резолюции 2133 (2016) и пункты 10 и 222 Отчета УВКПЧ 2017; см. пункты 215 и 227 выше), государство-заявитель отрицало, что любые средства правовой защиты на практике доступны, доступны и эффективны.
Кроме того, государство-заявитель утверждало, что государство-ответчик не указало мер, которые были предприняты для расследования и привлечения к ответственности многочисленных должностных лиц государства, причастных к предполагаемым нарушениям. Правительство-ответчик также не смогло продемонстрировать наличие практических и эффективных средств правовой защиты в отношении предполагаемых нарушений. Приостановление в 2015 году расследования смерти Решата Аметова; отсутствие какого-либо расследования убийства Сергея Какорина и предполагаемого задержания и пыток ССК нескольких человек (см. пункт 110 (h) выше); а также изменённая юридическая квалификация (убийство при самообороне) и мягкое наказание (два года лишения свободы в тюрьме открытого типа) в случае г-на Карачевского (см. параграф 122 (а) выше) — все это иллюстрирует безнаказанность правонарушений.

Оценка Суда
363. Суд повторяет, что правило исчерпания внутренних средств правовой защиты, закрепленное в пункте 1 статьи 35 Конвенции, применяется к жалобам, подаваемым от имени государства (статья 33) так же, как и к «индивидуальным» жалобам (статья 34), когда заявитель (Государство) лишь осуждает нарушение или нарушения, которым якобы подверглись «отдельные лица», место которых как бы занимает государство. С другой стороны, правило не применяется, если государство-заявитель жалуется на практику как таковую с целью предотвращения ее продолжения или повторения, но не просит Суд выносить решение по каждому из рассматриваемых дел, представив доказательства или иллюстрации такой практики (см. Грузия против России (I) (реш.), упомянутое выше, пункт 40; Ирландия против Соединенного Королевства, процитированное выше (реш.), пункт 159; Кипр против Турции, решение Комиссии, упомянутое выше; и Дания против Турции, упомянутое выше). Суд отмечает, что МС применил аналогичный подход в своем недавнем решении по делу Применение Международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма и Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (Украина против Российской Федерации) (Предварительные возражения, 8 ноября 2019 г., стр. 46, пункт 130; см. пункт 223 выше), соответствующая часть которого гласит следующее:

“130. Суд отмечает, что, по мнению Украины, Российская Федерация ведет устойчивую кампанию расовой дискриминации, осуществляемую посредством действий, повторяемых в течение значительного периода времени, начиная с 2014 года, против крымскотатарской и украинской общин в Крыму. Суд также отмечает, что отдельные случаи, на которые Украина ссылается в своих объяснениях, служат иллюстрацией действий, с помощью которых Российская Федерация предположительно участвовала в кампании расовой дискриминации. Отсюда, по мнению Суда, следует, что, подавая заявление в соответствии со статьей 22 Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, Украина не принимает на себя дело одного или нескольких своих граждан, но оспаривает на основании Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации предполагаемую модель поведения. Российской Федерации в отношении обращения с крымскотатарской и украинской общинами в Крыму. В свете вышеизложенного Суд приходит к выводу, что правило исчерпания внутренних средств правовой защиты не применяется в обстоятельствах настоящего дела.”

364. Суд уже установил, что государство-заявитель ограничило объем жалобы предполагаемым существованием административной практики. Оно четко и недвусмысленно заявило, что его цель «состоит не в том, чтобы добиваться выводов о нарушениях …, а, скорее, в том, чтобы ссылаться на юрисдикцию Суда установить наличие предполагаемых нарушений, положить им конец и предотвратить их повторение » (см. пункт 235 выше). Соответственно, настоящее дело подпадает под последнюю категорию межгосударственных дел (см. предыдущий абзац), а именно жалобы, относящиеся к практике.
365. Ввиду вышеизложенного Суд считает, что правило исчерпания не применяется к обстоятельствам настоящего дела. Соответственно, Суд отклоняет возражение государства-ответчика о неисчерпании внутренних средств правовой защиты.
Как отмечалось выше (см. пункт 262 выше), является установленным, что доказательственный порог prima facie как соответствующий стандарт доказательства, требуемый на стадии приемлемости в отношении утверждений об административной практике, должен быть соблюден, чтобы обеспечить исчерпание средств правовой защиты. Требование неприменимо к данной категории дел. Только если оба составных элемента предполагаемой «административной практики» («повторение действий» и «официальная терпимость»; см. пункт 263 выше) достаточно обоснованы доказательствами prima facie, правило исчерпания средств правовой защиты в соответствии с пунктом 1 статьи 35 Конвенции не применяется. В отсутствие таких доказательств Суду не нужно будет продолжать изучение того, существуют ли другие основания, такие как неэффективность внутренних средств правовой защиты, которые освобождают государство-заявителя от соблюдения требования об исчерпании средств правовой защиты. В таком случае, как отмечалось выше, жалоба на административную практику не может по существенным причинам рассматриваться как приемлемая и требующая рассмотрения Судом по существу (см. Пункт 262 выше).
Таким образом, единственный вопрос, который необходимо решить в настоящем деле, заключается в том, имеются ли достаточные доказательства для установления в соответствии с применимым стандартом доказывания на стадии приемлемости в межгосударственных делах (доказательства prima facie), что имело место административная практика в отношении каждой из жалоб, поданных государством-заявителем. Такие доказательства на данном этапе судебного разбирательства потребуются в отношении как «повторения действий», так и «официальной терпимости», которые являются составными элементами административной практики..
Любой вывод Суда относительно приемлемости жалобы на административную практику не затрагивает вопрос о том, будет ли существование административной практики на более поздней стадии установлено по существу «вне разумных сомнений», и если да, то в этом отношении любая ответственность по Конвенции может быть возложена на государство-ответчика. Это вопросы, которые, как указано в пункте 262 выше, могут быть решены только после рассмотрения по существу.

ПРИЕМЛЕМОСТЬ ЖАЛОБ НА АДМИНИСТРАТИВНУЮ ПРАКТИКУ
1. Общие замечания в отношении доказатеьлств
  1. Заявления сторон
    - Государство-ответчик

369. Государство-ответчик отмечало, что утверждения государства-заявителя об административной практике были расплывчатыми и неясными, поскольку предполагаемые жертвы, исполнители и даты предполагаемых событий не всегда были четко определены. Более того, они не были подтверждены «надлежащими первичными доказательствами» предполагаемых жертв. Во время слушания государство-ответчик утверждало, что не было соответствующих физических или медицинских доказательств в поддержку определенных утверждений. По этой причине государство-ответчик считает, что «жалоба является в целом несостоятельной, поскольку не содержит достаточных доказательств приписывания предполагаемых нарушений Конвенции Российской Федерацией. Государство-ответчик отрицает наличие доказательств prima facie в отношении «повторения действий» или «официальной терпимости» и предлагает Суду либо объявить жалобу неприемлемой, либо провести «тщательное изучение каждого инцидента и индивидуализировать межгосударственную жалобу».
Что касается свидетельских показаний, государство-ответчик утверждало, что оно не было получено в рамках действующей процедуры в компетентных органах, а были собраны представителем государства-заявителя; они были получены через три года после предполагаемых событий; не было дано никаких объяснений относительно того, почему предполагаемые жертвы не использовали какие-либо доступные внутренние средства правовой защиты. На слушании государство-ответчик добавило, что не было предоставлено никаких объяснений того, почему эти доказательства не были представлены вместе с заявлением, а только три года спустя. Никакой информации о местонахождении рассматриваемых свидетелей после предполагаемых событий предоставлено не было.
Кроме того, государство-ответчик оспорило достоверность доказательств, представленных некоторыми свидетелями, в частности г-ном Бургомистренко и г-ном Гетом (оба являются украинскими военнослужащими), поскольку они содержали «декларативные и политические заявления без каких-либо очевидных оснований для того, чтобы свидетели лично знали о данных фактах». Аналогичные аргументы были выдвинуты в отношении доказательств, представленных некоторыми лицами, предположительно спонсируемыми из-за рубежа, которые, как утверждалось, продвигали «вопиющую пропаганду» против Российской Федерации (упоминались г-жа М.Т. и г-н Б., которые предположительно были связаны с различными организациями, некоторые упомянуто ниже).
Материалы украинских властей были неполными, поскольку не содержали информации о каких-либо следственных действиях, предпринимаемых ими. Государство-ответчик также возражало против признания в качестве доказательства информации, полученной из СМИ (по крайней мере, в качестве единственного доказательства). Наконец, оно подвергло критике письменные материалы, опубликованные некоторыми неправительственными организациями, такими как «Украинский Хельсинкский союз по правам человека», «Гражданская солидарность», «Центр гражданских свобод», «Крымская правозащитная группа», «Крымская полевая миссия по правам человека» и «Truth Hounds». В этой связи оно заявило, в частности, следующее:

“ «Гражданская солидарность» [является] малоизвестной организацией [у которой] есть веб-сайт … с IP-адресом … расположенный в Чикаго, Иллинойс, США. «Гражданская солидарность» представляет собой совокупность отдельных организаций. Некоторые из них финансируются правительством США через USAID (Агентство США по международному развитию) и / или NED (Национальный фонд за демократию), г-ном [Джорджем] Соросом и правительством Нидерландов разными путями. Пути финансирования других неизвестно. Одной из целей «Гражданской солидарности», по-видимому, является скрыть направление денег «Truth Hounds», организации, у которой якобы имеются «доказательства» против России. Власти Нидерландов, которые теперь, по всей видимости, косвенно финансируют «Тruth Hounds», также были вовлечены в эту пропаганду… «Центр гражданских свобод» подготовил годовой отчет за 2017 год, из которого видно, что его основными спонсорами являются Министерство иностранных дел Нидерландов, Нидерланды, «Хельсинкский Комитет», «Международный фонд возрождения Сороса» и «Freedom House», финансируемый Госдепартаментом США…”

373. Что касается ссылок государства-заявителя на Отчет УВКПЧ 2017, на слушании государство-ответчик утверждало, что во время подготовки отчета не было задачи по установлению фактов в Крыму и что никто из рабочей группы не посещал Крым. Миссии наблюдателей отказались принять условия въезда в Крым (визовые требования). Кроме того, государство-ответчик спросило, как в отчете можно сделать «далеко идущие выводы» о «серьезных обвинениях в нарушениях прав человека», учитывая отсутствие доступа к первичным доказательствам. Неясно, запрашивала ли рабочая группа и получала ли она информацию от государственных должностных лиц о предполагаемых фактах. В Докладе не указаны предполагаемые жертвы и не содержится информация об обстоятельствах предполагаемых нарушений (вместо этого он основывается на данных «Крымской правозащитной группой» и «Украинский Хельсинкский союз по правам человека», расследование последнего, как утверждает г-н Б., «оплатил Госдепартамент США»). Эти недостатки вызывают серьезные сомнения в достоверности информации, представленной в Отчете. Соответственно, по мнению государства-ответчика, Отчет не может быть использован в качестве основы для объективного изучения и установления юридических фактов. Аналогичные аргументы приводились и в отношении отчета Human Rights Watch по Крыму.
Наконец, государство-ответчик заявило на слушании, что неспособность государства-заявителя предоставить достаточные и убедительные прямые доказательства, несмотря на значительный промежуток времени, прошедший с момента обжалуемого события, следует рассматривать не изолированно, а «в контексте массовой пропаганды против России с 2014 года со стороны украинских властей и их зарубежных спонсоров». В качестве иллюстрации они привели якобы сфабрикованную фотографию российского солдата на востоке Украины. По их словам, «нацеливание на Россию стало частью деятельности украинских олигархов и стратегического процесса со стороны правительства Украины и его союзников.”

Государство-заявитель

375. В подтверждение предполагаемого существования административной практики с сопутствующими нарушениями прав человека, государство-заявитель сослалось на различные доказательства, в частности отчеты «независимых международных организаций», такие как Отчет УВКПЧ 2017 (охватывающий период с 22 февраля 2014 г. по 12 сентября 2017 г.; см. пункт 2 Отчета) и Отчет Комиссара (охватывающий период с 7 по 12 сентября 2014 г.), а также Отчет Human Rights Watch (на основе посещения Крыма в марте и октябре 2014 г. и телефонных интервью с людьми, перемещенными из Крыма»), которые, по утверждению государства-заявителя, предоставили «достаточности доказательств о существовании административной практики, чтобы преодолеть соответствующий порог на слушании по вопросу о приемлемости». Также государство-заявитель ссылалось на национальные и международные материалы, а также на «показания свидетелей из первых рук», которые им удалось собрать «несмотря на препятствия со стороны России», учитывая, что с конца февраля 2014 года для государства-заявителя было невозможно проводить расследование на местах. Государство-ответчик также препятствовало доступу независимых наблюдателей и специалистов по правам человека (в том числе из агентств ООН) в Крым. По этим причинам доказательства, которые государство-заявитель смогло собрать, в основном были предоставлены свидетелями, которые бежали из Крыма и проживали в Украине, или теми независимыми наблюдателями, которые смогли получить доступ в Крым.
На слушании государство-заявитель повторило, что вышеупомянутые отчеты были достоверными и содержали достаточные убедительные доказательства предполагаемых нарушений, направленных против предполагаемых политических противников «российской оккупации», которые отвечали доказательному порогу, требуемому на стадии приемлемости при рассмотрении межгосударственных жалоб. В протоколах УВКПЧ были зафиксированы только утверждения свидетелей, которые были допрошены напрямую и показания которых «были подтверждены и независимо проверены». По их словам, «в докладах ООН описывается резкое ухудшение ситуации с правами человека в Крыму с момента начала российской оккупации, а также серьезный вакуум ответственности в отношении нарушений прав человека, совершенных против инакомыслящих силами безопасности и другими пророссийскими элементами в Крыму”.

Оценка Суда
377. Что касается доводов государства-ответчика о том, что некоторые из утверждений государства-заявителя были неясными и расплывчатыми, Суд ссылается на свои выводы о том, что поставленные перед ним вопросы имеют правовой характер и что они достаточно ясны и точны для судебного рассмотрения Судом (см. пункт 238 выше).
Что касается возражений относительно допустимости и / или приемлемости определенных доказательств, представленных государством-заявителем в поддержку приемлемости его жалоб по данному пункту, Суд считает важным повторить следующие аспекты своей устоявшейся прецедентной практики.
При рассмотрении дела в Суде отсутствуют процессуальные препятствия для допустимости доказательств или заранее определенные формулы для их оценки. Это потому, что «будучи способным устанавливать собственную процедуру и свои собственные правила…, [Суд] имеет полную свободу в оценке не только допустимости и относимости, но и доказательной ценности каждого элемента доказательств, представленных ему. .. и он не связан ни Конвенцией, ни общими принципами, применимыми к международным судебным органам, строгими правилами доказывания» (см.Ireland v. the United Kingdom, упомянутое выше постановление, пункты 209 и 210).
Как следствие, и в зависимости от своего подхода к бремени доказывания (см. пункт 258 выше), Суд поэтому принимает те выводы о фактах, которые, по его мнению, подтверждаются свободной оценкой всех представленных ему материалов, независимо от их происхождения, включая такие выводы, которые могут вытекать из фактов и заявлений сторонних сторон и их поведения.
Что касается свидетельских показаний украинских официальных лиц, Суд повторяет, что он имеет право «полагаться на доказательства любого рода, в том числе, насколько он считает их относящимися к делу, документы или заявления, исходящие от правительств, будь то ответчик или заявитель, или от своих учреждений или должностных лиц» (см. Ирландия против Соединённого Королевства, упомянутое выше постановление, пункт 209). Однако, как подчеркивалось ранее (см. пункт 334 выше), к «заявлениям, сделанным членами правительства или другими высокопоставленными должностными лицами» следует «относиться с осторожностью … поскольку они, как правило, будут в пользу правительства, которое они представляют» (см. упомянутое выше дело El—Masri, пункт 163). Применяя эти принципы, сам факт того, что такие доказательства исходят от украинских официальных лиц, сам по себе не делает их недопустимыми. Аналогичным образом, процедура и время, когда эти доказательства были собраны, а именно представителем государства-заявителя для целей разбирательства в Суде через три года после предполагаемых событий, не делают эти доказательства неприемлемыми сами по себе. Суд соглашается, на основании имеющихся у него доказательств и с учетом общего контекста и предполагаемых нарушений, что получение прямых доказательств предполагаемых событий может быть затруднительным, а свидетели и предполагаемые жертвы могли обоснованно опасаться возможного преследования со стороны крымских властей, пришедших к власти в феврале 2014. В этой связи Суд принимает к сведению следующее заявление Комиссара Совета Европы по правам человека (см. пункт 228 выше):

«24. После событий февраля-марта [2014 года] некоторые из [этнических украинцев] решили покинуть регион, потому что больше не чувствовали себя в безопасности, а другие предпочли воздержаться от открытого высказывания и / или выражения своих взглядов.» (см. также Резолюцию ПАСЕ 2133 (2016), упомянутую в пункте 215 выше)»

382. Суд учтет это. Он также считает, что никаких других убедительных аргументов, опровергающих достоверность свидетельских показаний, государством-ответчиком предоставлено не было.
Суд также не считает, что доказательства, полученные из сообщений СМИ, являются недопустимыми. Однако он соглашается с тем, что к таким свидетельствам следует относиться с определенной осторожностью при оценке их значимости. Как отметил МС в решении по делу Military and Paramilitary Activities in and against Nicaragua (Nicaragua v. United States of America) (МС Reports 1986, p. 40; см. пункт 222 выше):

“62. … Большое количество документов было предоставлено в виде отчетов в статьях для прессы … Суд очень осторожно относился к ним. …

…хотя совершенно верно, что информация в прессе не должна рассматриваться сама по себе как доказательство для судебных целей, публичное знание факта, тем не менее, может быть установлено с помощью этих источников информации, и Суд может придать определенное значение таким публичным осведомленность … На основе информации, включая материалы прессы и радиопередачи, которая была «полностью последовательной и согласованной в отношении основных фактов и обстоятельств дела», Суд смог заявить, что утверждения о фактах в данных материалах были хорошо обоснованы…”
384. Суд также отмечает, что некоторые доказательства (отчеты местных НПО и лиц, предположительно спонсируемых из-за рубежа), допустимость и доказательная сила которых были оспорены государством-ответчиком (см. пункты 370 и 372 выше), в конечном итоге не были указаны государством-заявителем в своем меморандуме Большой Палате. Кроме того, в свете изложенных выше принципов (см. пункты 379 и 380 выше), Суд отклоняет аргумент государства-ответчика о том, что для того, чтобы считаться приемлемым, утверждение об административной практике должно быть подтверждено прямыми доказательствами, полученными от предполагаемых жертв.
Государство-ответчик также оспорило доказательную силу информации, содержащейся в Отчете УВКПЧ за 2017 г. и Отчёте Human Rights Watch по Крыму (см. пункт 373 выше).
В этой связи Суд отмечает, что он часто придавал значение материалам, происходящим из надежных и объективных источников, таких как, например, Организация Объединенных Наций, а также из неправительственных организаций или правительственных источников (см.Saadi v. Italy [БП], № 37201/06, пункт 131, ECHR 2008; Hirsi Jamaa and Others v. Italy [БП], № 27765/09, пункт 118, ECHR 2012; NA. v. the United Kingdom, № 25904/07, пункт 119, 17 июля 2008; и M.S.S. v. Belgium and Greece [БП], № 30696/09, пункт 255, ECHR 2011). Оценивая их доказательную ценность, Суд осознает необходимость проявлять определенную осторожность, поскольку «широко распространенные сообщения о факте могут оказаться при более тщательном изучении, что они получены из одного источника, и такие сообщения, какими бы многочисленными они ни были, в таком случае будут иметь не более ценное доказательство, чем первоисточник» (см. Военная и военизированная деятельность в Никарагуа и против нее (Никарагуа против Соединенных Штатов Америки), Решение, Отчёты МС, 1986, стр. 40, пункт 63; см. пункт 222 выше).
В J.K. and Others v. Sweden ([БП], № 59166/12, пункты 88 и 89, 23 августа 2016) Суд изложил методологию, которую следует применять при оценке доказательной силы таких отчетов:

“88. При оценке значения, которое следует придавать материалам страны, Суд в своей прецедентной практике установил, что необходимо учитывать источник таких материалов, в частности, его независимость, надежность и объективность. Что касается отчетов, репутация автора, серьезность расследований, с помощью которых они были составлены, последовательность их выводов и их подтверждение другими источниками — все это элементы, заслуживающие внимания.

Суд также признает, что необходимо принять во внимание присутствие и возможности автора материала в соответствующей стране [ссылки опущены]. Суд осознает многочисленные трудности, с которыми сталкиваются правительства и неправительственные организации при сборе информации в опасных и нестабильных ситуациях. Он признает, что не всегда будет возможно провести расследования в непосредственной близости от конфликта, и в таких случаях, возможно, придется полагаться на информацию, предоставленную источниками, имеющими непосредственное представление о ситуации.”
388. В деле Sufi and Elmi v. the United Kingdom (№№ 8319/07 и 11449/07, пункт 232, 28 июня 2011) Суд добавил, что он не оставит без внимания отчет просто на том основании, что его автор не посещал рассматриваемый район и вместо этого полагался на информацию, предоставленную источниками.
Суд отмечает, каким образом были составлены рассматриваемые отчеты (см. пункт 35 отчета УВКПЧ за 2017 год и отчета Human Rights Watch), и считает, что надежность этих отчетов, а также их доказательная ценность, будут рассматриваться не только на основании того, подтверждают ли они друг друга, но также в свете утверждений правительства-заявителя, подтвержденных в отчетах межправительственных организаций (МПО) и соответствующих международных органов, о том, что государство-ответчик отказало в доступе Крым организациям, контролирующим соблюдение прав человека (см., например, соответствующие резолюции Генеральной Ассамблеи ООН (A / RES / 71/205, A / RES / 72/190 и A / RES / 73/263); заключительные замечания СПЧ ООН и Комитета ООН против пыток; пункт 2 отчета УВКПЧ за 2017 год; пункт 53 отчета Комиссара; и пункт 4 отчета Миссии по оценке соблюдения прав человека в Крыму (в период с 6 по 18 июля 2015 года) от 17 сентября 2015 года: см. пункты 212, 213, 225-27 и 230 выше). В этой связи Суд отмечает, что государство-ответчик утверждало, что «имели место неоднократные проблемы с наблюдательными миссиями что имело место политизация их работы». По их словам, члены этих миссий «отказались в прохождении визовых процедур, применяемых Российской Федерацией, что было обусловлено соображениями безопасности» (см. пункт 373 выше). По мнению Суда, введение таких требований, включающих предварительное разрешение отдельных членов контролирующих органов государством пребывания, должно рассматриваться как отказ государства-ответчика предоставить органам мониторинга прав человека беспрепятственный доступ в Крым, несмотря на призывы соответствующих многосторонних органов к немедленному доступу международных наблюдателей.
Суд считает правомерным провести сравнение с ситуацией, когда государство ограничивает доступ независимых органов по надзору за соблюдением прав человека областью, в которой оно осуществляет «юрисдикцию» по смыслу статьи 1 Конвенции, и ситуацией, когда существует сокрытие государством важнейших документов, находящихся в его исключительном владении, что препятствует установлению фактов Судом. В конце концов, в обеих ситуациях рассматриваемые события полностью или по большей части находятся в исключительной компетенции властей государства-ответчика. Как отмечалось выше (см. пункты 256 и 380 выше), Суд может сделать соответствующие выводы из поведения государства-ответчика в этом отношении, как он делал ранее в межгосударственных делах.
В свете критериев, определенных выше, Суд оценит имеющиеся в его распоряжении доказательства, чтобы определить, были ли утверждения государства-заявителя об административной практике с сопутствующими нарушениями Конвенции в течение рассматриваемого периода, а именно с 27 февраля 2014 г. по август 2015 г. (см. Пункт 238 выше), обоснованы в соответствии со стандартом доказывания prima facie, необходимым на стадии приемлемости разбирательства. Любые выводы Суда о том, что утверждение об административной практике является неприемлемым по причине отсутствия достаточных доказательств prima facie, не наносят ущерба праву отдельных лиц подавать индивидуальные жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции.

Prima facie-доказательства административной практики, на которую жалуется государство-заявитель
1. Жалобы по Статье 2 Конвенции
2. 392.Государство-заявитель жаловалось на систематические убийства и стрельбу, а также на исчезновения предполагаемых противников российской «оккупации» (в частности, украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар), а также на отсутствие надлежащего расследования таких утверждений, в нарушение материально-правового и процессуального аспектов статьи 2 Конвенции.
3. 393. Статья 2 Конвенции гласит:

“1. Право каждого лица на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание.

Лишение жизни не рассматривается как нарушение настоящей статьи, когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы:

(а) для защиты любого лица от противоправного насилия;

(b) для осуществления законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях;

(с) для подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа.”

Предполагаемая административная практика сущностных нарушений Статьи 2 Конвенции
- Заявления сторон

394. Правительство-заявитель сослалось на несколько отдельных случаев предполагаемых убийств и стрельбы, а именно смерти г-на Решата Аметова (в его убийстве подозреваются члены ССК); г-на Сергея Кокурина (офицер Вооруженных сил Украины, убит 18 марта 2014 г., предположительно российским снайпером); г-на Карачевского (офицер военно-морских сил Украины), убит 6 апреля 2014 года российским военнослужащим (осужден приговором суда); и г-на Марка Иванюка (16-летний студент, предположительно убитый крымскими боевиками 20 апреля 2014 года). Упоминались также капитан В. Федун (предположительно раненый в результате обстрела при нападении российских солдат и ССК) и смерть 57-летней крымской татарки и ее 2-летнего внука (трупы которых были обнаружены на берегу реки) (см. пункты 108 (a), (b) и 122 выше). Государство-заявитель также ссылалось на Отчет УВКПЧ 2017 и Отчет Комиссара, в которых упомянуты смерти г-на Аметова, г-на Карачевского и г-на Иванюка.
Что касается предполагаемых насильственных исчезновений, государство-заявитель ссылалось на информацию, содержащуюся в отчете УВКПЧ 2017 и отчете Комиссара. Также государство-заявитель сослалось на годовой отчет Уполномоченного по правам человека в России Эллы Памфиловой за 2014 год, согласно которому она получила отчеты о тринадцати случаях исчезновения крымских татар и о двадцати четырех случаях исчезновения украинцев; и на предполагаемое исчезновение Василия Черныша, активиста (15 марта 2014 г.) (см. пункты 108 (c), 120 и 122 выше).
Государство-ответчик утверждало, что смерть г-на Аметова — это трагедия и что виновные, личность которых неизвестна, должны быть привлечены к ответственности. Однако оно отрицало, что за его смерть должна нести ответственность Российская Федерация. Что касается смерти г-на Карачевского, оно утверждало, что расследование привело к установлению личности и наказанию российского военнослужащего, виновного в его смерти. Расследование смерти 57-летней крымской татарки и ее двухлетнего внука установило, что они упали в реку из-за обрушения плотины (уголовное дело против инженера-водника «не смогло доказать, что фактической причиной смерти стала халатность»). Более того, не было достаточных доказательств в поддержку предполагаемого убийства г-на Сергея Кокурина. По утверждению государства-ответчика, дело г-на Иванюка иллюстрирует сфабрикованные утверждения о расовой ненависти и насилии, выдвинутые государством-заявителем, хотя на практике дело касалось дорожно-транспортного происшествия. В любом случае оно утверждало, что не было доказательств prima facie, подтверждающих существование «административной практики»..
Что касается предполагаемых исчезновений, государство-ответчик не упомянуло ни одного отдельного инцидента, о котором заявляет государство-заявитель в своем меморандуме.

Оценка Суда
- Предполагаемая административная практика убийств и стрельбы

398. Суд отмечает, что в своем меморандуме государство-заявитель упомянуло четыре отдельных случая предполагаемых убийств (см. пункт 394 выше). В отчетах МПО рассматривались некоторые из этих случаев, но в них не указывалось, что другие подобные инциденты имели место в течение рассматриваемого периода, а также не делалось никаких предположений или выводов о систематических убийствах. Не было представлено никаких доказательств того, что смерть 57-летней крымской татарки и ее двухлетнего внука могла подпадать под предполагаемую практику. Аналогичные соображения применимы к единственному инциденту с предполагаемой стрельбой 18 марта 2014 г. (капитан В. Федун).
При таких обстоятельствах Суд считает, что предполагаемые инциденты с убийствами и стрельбой в течение рассматриваемого периода не были «достаточно многочисленными», чтобы их можно было считать «системой» (см. пункт 261 выше), и что, соответственно, требуемый стандарт доказывания (доказательство prima facie) не был соблюдён в отношении жалобы по этому пункту. Таким образом, Суду нет необходимости проверять, имелись ли достаточные доказательства «официальной терпимости» в отношении этого конкретного утверждения.
Соответственно, данная жалоба является неприемлемой на том основании, что не имеется достаточных доказательств prima facie, и она должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции.

Предполагаемая административная практика исчезновений

401. Суд считает, что имеющаяся информация о предполагаемых насильственных исчезновениях, состоящие в основном из выводов, изложенных в Отчете УВКПЧ за 2017 г. («наибольшее количество насильственных исчезновений за один месяц произошло в марте 2014 г., когда в Крыму был похищен как минимум 21 человек»; «Семь пропали без вести в 2014 году, двое в 2015 году…»; см. пункты 101 и 102 отчета), отчет Комиссара (см. пункт 15 отчета), информацию, содержащуюся в Заключительных замечаниях СПЧ ООН 2015 года (см. пункт 225 выше), а неоспоримая информация, вытекающая из годового отчета Уполномоченного по правам человека в России за 2014 год (см. пункт 122 выше), устанавливает достаточное основание для существования «повторения действий» по смыслу прецедентной практики Суда в течение рассматриваемого периода.
Что касается элемента «официальной терпимости» в административной практике, Суд повторяет, что он может существовать на двух альтернативных уровнях: уровне руководителя тех, кто непосредственно несет ответственность за соответствующие действия, или уровне вышестоящего органа, который знал или должен был знать о подобных действиях (см. пункт 261 выше). В обоих случаях требуется осведомленность о такой практике на уровне непосредственного начальства тех, кто несет непосредственную ответственность, или высших властей государства..

Суд считает, что имеющиеся материалы представляют собой доказательства prima facie «официальной терпимости» к предполагаемой административной практике по этому пункту. В частности, если обжалуемые в этой связи действия, как утверждает государство-заявитель и отмечают в отчетах МПО, предположительно были совершены членами ССК (и группами казаков) как потенциальными преступниками, Суд принимает к сведению публичное заявление президента Путина о том, что «российские военнослужащие действительно поддержали крымские силы самообороны» (см. пункт 332 выше). Дополнительным доказательством является неоспоримое утверждение о том, что в апреле 2014 года члены ССК были награждены медалями «За возвращение Крыма» Министерством обороны Российской Федерации, и что в июне и июле 2014 года парламент Крыма «утвердил предложение «легализовать» эти силы…» (параграф 36 Доклада Комиссара; см. параграф 228 выше). Эти факторы привели УВКПЧ к выводу, что члены ССК «были признаны государственными агентами» (параграф 89 отчета УВКПЧ за 2017 год; см. пункт 227 выше).

Выводы о соответствии «официальной терпимости» государства-ответчика к требуемому порогу доказательств prima facie также могут быть сделаны из выводов в Отчете УВКПЧ 2017, раскрывающих неспособность российской судебной системы рассмотреть обвинения по этому пункту (параграфы 11, 13 и из них 222).
В заключение Суд считает, что в целом имеется достаточно доказательств prima facie предполагаемой административной практики насильственных исчезновений в течение рассматриваемого период.
Соответственно, возражение государства-ответчика об отсутствии доказательств prima facie предполагаемой административной практики по данному пункту отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

Предполагаемая административная практика неэффективных расследований
- Заявления сторон

406. Государство-заявитель повторило свои аргументы о том, что имела место «явная неспособность российских властей провести надлежащее расследование» событий, на которые была подана жалоба по данному пункту. Оно также сослалось на соответствующие части отчетов МПО.
Государство-ответчик сослалось на расследование, проведенное по факту смерти г-на Карачевского (см. пункт 187 выше) и г-на Аметова (см. пункт 186 выше), причем последнему «искусственно воспрепятствовали» украинские власти, учитывая их отказ от ответа по запросу российских властей о правовой помощи путем предоставления информации о телефонных звонках.

Оценка Суда

408. Принимая во внимание доступные материалы, относящиеся к жалобе по данному разделу (см., например, пункты 10, 13, 85, 103 и 222 Отчета УВКПЧ за 2017 г.), а также приведенные выше замечания относительно предполагаемого существования административной практики нарушения материальной части статьи 2 Конвенции (см. пункты 398-405 выше), выводы Суда относительно предполагаемого существования административной практики процессуальных нарушений статьи 2 заключаются в следующем.
Принимая во внимание тот факт, что не имеется достаточных доказательств prima facie предполагаемых убийств и стрельбы (см. пункт 400 выше), жалоба на административную практику с сопутствующим отсутствием эффективного расследования этой предполагаемых нарушений статьи 2 Конвенции также подлежит признанию неприемлемой.
Соответственно, данная жалоба является неприемлемой на том основании, что не имеется достаточных доказательств prima facie, и она должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции.
С другой стороны, Суд считает, что имеющиеся материалы, указанные выше, предоставляют достаточные доказательства prima facie административной практики с сопутствующим отсутствием эффективного расследования предполагаемой административной практики насильственных исчезновений в течение рассматриваемого периода в соответствии со статьей 2.
Соответственно, возражение государства-ответчика об отсутствии доказательств prima facie предполагаемой административной практики по данному пункту отклоняется. Суд также отмечает, что данная жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена допустимой.

Жалобы по Статьям 3 и 5 Конвенции
413. Государство-заявитель жаловалось на бесчеловечное и унижающее достоинство обращение и пытки, а также на незаконное задержание предполагаемых противников российской «оккупации» (в частности, украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар, а также журналистов). Статьи 3 и 5 Конвенции гласят:

Статья 3

“Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.”

Статья 5

“1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом…”

Заявления сторон
- Государство-заявитель

414. Государство-заявитель утверждало, что российские военнослужащие и сотрудники службы безопасности, ССК и местные сотрудники совершили многочисленные случаи похищения, пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и незаконного задержания украинских военнослужащих, проукраинских и крымскотатарских активистов и журналистов. В своем меморандуме перед Большой Палатой оно сослалось на многочисленные предполагаемые отдельные случаи жестокого обращения (иногда описываемого как пытки) и задержания российскими вооруженными силами, ССК, «представителями «спецслужб»» или «неизвестными лицами в форме без знаков различия», произошедшие в рассматриваемый период. В некоторых случаях жертвы, предположительно задержанные ССК, впоследствии передавались российским военным. В подтверждение своих утверждений по этому поводу государство-заявитель предоставило показания предполагаемых свидетелей и потерпевших и ссылалось на соответствующие выводы в отчетах МПО. Они также сослались на предполагаемое сотрудничество между российскими властями и ССК, утверждая, что Министерство обороны Российской Федерации провело переговоры об освобождении некоторых заложников, содержащихся под стражей не только российскими вооруженными силами, но и ССК (см. пункты 110-12 и 123 выше).

Государство-ответчик

415. Государство-ответчик утверждало, что утверждения по этому поводу были расплывчатыми и что предполагаемые жертвы не всегда устанавливались. Кроме того, некоторые из предполагаемых жертв отрицали обжалуемые события, что привело к прекращению уголовного расследования по утверждениям об их похищении (см. пункты 143 (iv) и (v) и 191-93 выше). Оно также утверждало, что некоторые предполагаемые жертвы были «задержаны или доставлены для допроса в связи с их причастностью или подозрением в причастности к преступной деятельности». По мнению государства-ответчика, сам факт задержания не означал, что лишение свободы было осуществлено в нарушение статьи 5 Конвенции. Упоминался г-н Квича (подозреваемый в хранении боеприпасов), г-н Дуб (осужденный за мелкое хулиганство), г-н Мокрушин (опьянение и использование ненормативной лексики в общественных местах), г-н Пашаева и г-н Кизгин (оба подозревались в незаконной журналистской деятельности) (см. пункт 196 выше). Оно также утверждало, что большинство предполагаемых жертв никогда не подавали жалоб в какие-либо соответствующие национальные органы (см. пункт 184 выше).

Оценка Суда

416. Суд считает, что имеющихся материалов достаточно, чтобы считать их доказательствами prima facie «повторения действий» в течение рассматриваемого периода, «которые достаточно многочисленны и взаимосвязаны», чтобы составлять «систему» нарушения статей 3 и 5 Конвенции. Мало того, что существует множество совпадающих показаний предполагаемых свидетелей и потерпевших (подтвержденных в пункте 89 Отчета УВКПЧ 2017), Отчет УВКПЧ 2017 также упоминает «многочисленные и серьезные нарушения права на физическую и психическую неприкосновенность», «совершенные государственными агентами Российской Федерации в Крыму» или «вооруженными лицами, предположительно принадлежащими к ССК и к казачьим войскам». В этом отчете также отмечается, что «большинство [задокументированных многочисленных заявлений о нарушениях права на свободу] произошло в 2014 году» (пункты 85, 95 и 101 отчета УВКПЧ за 2017 год). Обвинения повторяются другими МПО, такими как соответствующие комитеты ООН (см. Параграфы 225 и 226 выше), Комиссар Совета Европы (параграфы 30 и 34 отчета Комиссара), Бюро по демократическим институтам и правам человека и Верховного Комиссара по делам национальных меньшинств (пункты 120 и 132 отчета за 2014 год, в котором говорится о «тревожной устойчивости нарушений» (см. пункт 229 выше), а также со стороны НПО. В этом отношении важно совпадение утверждений о существовании нарушений, представленных предполагаемыми жертвами и МПО. Кроме того, государство-ответчик признало, что некоторые из предполагаемых жертв (на которых ссылается государство-заявитель) были «задержаны или доставлены для допроса». Аргументы государства-ответчика о том, что некоторые предполагаемые жертвы впоследствии отрицали утверждения по этому пункту, следует рассматривать в контексте того времени, установленном МПО (пункт 91 отчета УВКПЧ за 2017 год). В любом случае аргументы государства-ответчика по данному пункту касаются вопросов, которые необходимо рассмотреть на стадии рассмотрения дела по существу.
Что касается элемента «официальной терпимости» административной практики, Суд указывает на свои замечания в пункте 402 выше, которые применимы к утверждениям о нарушениях, рассматриваемых в данном разделе в той мере, в какой они касаются членов ССК и предполагаемых преступников, помимо российских вооруженных сил, а также аргументы относительно «официальной терпимости» на уровне вышестоящих властей (см. пункт 403 выше). Дополнительным указанием в этой связи является неоспоримое утверждение о том, что Министерство обороны Российской Федерации вело переговоры с украинскими властями об освобождении заложников, удерживаемых ССК.
В отношении действий, предположительно совершенных самими российскими военнослужащими, на данном этапе разбирательства имеющихся доказательств достаточно, чтобы Суд посчитал, что элемент «официальной терпимости» на уровне руководства отвечает надлежащим стандартом.
Соответственно, возражение государства-ответчика об отсутствии доказательств prima facie предполагаемой административной практики по данному пункту в отношении рассматриваемого периода отклоняется. Суд также отмечает, что жалобы по данному пункту не являются неприемлемыми по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, они должны быть объявлены приемлемыми.

Жалобы по Статье 6 Конвенции
420.Государство-заявитель жаловалось на «незаконную переквалификацию» судебных решений Украины в Крыму в соответствии с законодательством Российской Федерации в нарушение статьи 6 Конвенции.
Статья 6 Конвенции в соответствующей части гласит:

Статья 6 § 1

“Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона…”

Заявления сторон

422. Государство-заявитель утверждало, что с марта 2014 года местные суды прекратили все незавершенные апелляционные процедуры в соответствии с законодательством Украины в нарушение гарантий справедливого судебного разбирательства, установленных статьей 6 Конвенции. Уголовное законодательство Украины было отменено, а приговоры к лишению свободы были переквалифицированы в соответствии с законодательством Российской Федерации, иногда в ущерб задержанным (см. пункт 124 выше). В этой связи они сослались на соответствующие выводы в Отчете УВКПЧ за 2017 г. (см. пункт 227 выше).
Государство-ответчик не дало никаких конкретных комментариев по этому поводу. Однако в контексте своих доводов об исчерпании внутренних средств правовой защиты оно признало, что российское законодательство применялось в Крыму с 18 марта 2014 года и что после переходного периода все незавершенные дела были переданы во вновь созданные суды и органы Российской Федерации (см. пункт 355 выше).

Оценка Суда

424. Суд рассматривает доводы государства-заявителя в том смысле, что нарушения статьи 6 касаются распространения законодательства Российской Федерации на территорию Крыма и, как следствие, того, что суды в Крыму были созданы и применили материальное и процессуальное право Российской Федерации с нарушением украинского законодательства. Соответственно, государство-заявитель жаловалось на судебную систему в Крыму с 27 февраля 2014 г., утверждая, что она не может считаться «установленной законом» в значении статьи 6 Конвенции.
Исходя из заявлений сторон и имеющихся материалов, Суд считает, что обжалуемые меры (упомянутые, в частности, в пунктах 7, 112 и 220 Отчета УВКПЧ за 2017 г.) вытекают из Договора о присоединении от 18 марта 2014 г. и являются прямым следствием Договора о присоединении, на основании которого Крым и город Севастополь были признаны в соответствии с российским законодательством в качестве субъектов Российской Федерации (см. пункт 209 выше).
Суд повторяет, что вопрос о законности с точки зрения международного права вхождения Крыма в состав Российской Федерации и его последующего правового статуса после этого выходит за рамки данного дела (см. пункт 244 выше).
В любом случае, учитывая нормативный характер этих мер, они применялись на всей территории Крыма; они являются обязательными для всех судов и применяются ко всем судебным разбирательствам и ко всем заинтересованным лицам. Таким образом, эти факторы представляют собой доказательства prima facie предполагаемой административной практики с сопутствующим нарушением положений Конвенции, рассматриваемых в данном пункте.
Соответственно, возражение государства-ответчика об отсутствии доказательств prima facie предполагаемой административной практики с сопутствующим нарушением положений Конвенции, рассматриваемых в данном пункте, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой. Этот вывод не затрагивает рассмотрения Судом конкретного вопроса о нарушении положений Конвенции, поднятого государством-заявителем, а именно, повлияли ли рассматриваемые меры на законность судов в Крыму по смыслу статьи 6 Конвенции, вопрос, который должен быть определен на стадии рассмотрения дела по существу.

Жалобы по Статье 8
429. Суд отмечает, что государство-заявитель выдвинуло следующие жалобы по этому поводу: (1) незаконное автоматическое введение российского гражданства; (2) перемещение «осужденных» на территорию Российской Федерации; (3) произвольные рейды на частные дома предполагаемых противников российской «оккупации» (в частности, на дома украинских солдат, этнических украинцев и крымских татар); и (4) произвольные обыски в местах отправления культа и конфискация религиозной собственности. Что касается последней группы жалоб, Суд, обладая полномочиями для правовой характеристики, которая должна быть дана фактам дела (см. пункт 236 выше), считает, что они должны быть рассмотрены в соответствии со статьей 9 Конвенции (см. ниже).
Статья 8 Конвенции гласит:

“1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц”
431. Суд, в свою очередь, рассмотрит жалобы по данному разделу.
- “Незаконное автоматическое введение российского гражданства”
  - Заявления сторон

432. Государство-заявитель утверждало, что Договор о присоединении предусматривал «автоматическое гражданство» для всех украинцев и лиц без гражданства, если они прямовыраженно не отказались от него в течение одного месяца. Как следствие, от лица, намеревающегося сохранить украинское гражданство, требовалось подать личное заявление. Государство-заявитель также утверждало, что власти государства-ответчика создали различные практические препятствия для тех, кто пытался отказаться от российского гражданства, такие как: необходимость предоставления обширной личной информации; отсутствие тщательной проверки и своевременной информации о результатах рассмотрения со стороны соответствующих органов; отсутствие информации о последствиях такого обращения; короткие сроки подачи такого заявления. Они также касались особого положения определенных категорий людей (детей-сирот и новорожденных), которые были вынуждены получить российское гражданство. По словам государства-заявителя, отказ в получении российского гражданства лишил людей права на социальные льготы, доступ к медицинским услугам и определенным выплатам (см. пункты 126-31 выше). Оно сослалось на выводы, изложенные в отчетах МПО, включая Отчет Комиссара (пункты 45-51) и Отчет УВКПЧ 2017 (пункты 55-72)..
Государство-ответчик не дало никаких конкретных комментариев по существу данной жалобы.

Оценка Суда

434. Суд отмечает, что государство-заявитель подало жалобу по этому пункту в связи с определенными конкретными вопросами, связанных с гражданством, вытекающих из мер регулирования, введенных в Крыму после его признания в соответствии с российским законодательством в качестве субъекта Российской Федерации. Согласно утверждениям правительства-заявителя (см. пункты 127 и 128 выше) и отмеченным межправительственными организациями, в соответствии с этими мерами (предусмотренными в статье 5 Договора о присоединении; см. пункты 209 выше) все постоянные жители Крыма должны были быть признаны гражданами Российской Федерации, если они не откажутся от участия в месячный срок и не заявят, что сохранят свое украинское гражданство.
Суд также отмечает, что жалобы государства-заявителя по этому поводу, как они сформулированы в их меморандуме (см. пункт 233 выше), ограничивались предполагаемой практикой с участием людей, которые пытались отказаться от российского гражданства (предполагаемое отсутствие эффективной возможности сделать осознанный выбор и соответствующие практические препятствия), а также последствия этого решения. Государство-заявитель также жаловалось, что некоторые категории людей не могли отказаться от российского гражданства. Соответственно, рассмотрение вопроса Европейским Судом будет ограничено предполагаемой практикой использования системы отказа от автоматического навязывания российского гражданства..
В этой связи Суд вновь отмечает, что, хотя «право на гражданство», подобное тому, которое содержится в статье 15 Всеобщей декларации прав человека, не гарантируется Конвенцией или Протоколами к ней, и ранее Суд заявлял, что не исключает возможность того, что произвольный отказ в гражданстве может при определенных обстоятельствах может являться нарушением статьи 8 Конвенции из-за воздействия такого отказа на частную жизнь человека (см. Karassev v. Finland (реш.), № 31414/96, ECHR 1999II; Slivenko v. Latvia (реш.) [БП], № 48321/99, ECHR 2002‑II (выдержки); Riener v. Bulgaria, № 46343/99, пункты 153 и 154, 23 мая 2006; Genovese v. Malta, № 53124/09, пункт 30, 11 октября 2011; K2 v. the United Kingdom (реш.), № 42387/13, пункт 49, 7 февраля 2017; и Alpeyeva and Dzhalagoniya v. Russia, № 7549/09 и 33330/11, пункт 108, 12 июня 2018).
Хотя право на отказ от гражданства не гарантируется Конвенцией или Протоколами к ней, Суд не может исключить возможность того, что произвольный отказ в просьбе об отказе от гражданства может в определенных обстоятельствах также вызвать проблему в соответствии со статьей 8 Конвенции, если такой отказ оказывает влияние на личную жизнь человека (см. Riener, упомянутое выше, пункты 153 и 154).
Суд отмечает, что утверждения государства-заявителя были подтверждены соответствующими отчетами МПО. В частности, в отчете Комиссара указано, что «желание заинтересованных лиц не всегда принималось во внимание в рамках вышеупомянутого процесса» и что «не был прояснен целый ряд важных вопросов, касающихся их будущего статуса…» (пункты 46 и 50 Отчета). В Отчете УВКПЧ 2017 также уточнялось, что «жители Крыма, отказавшиеся от гражданства Российской Федерации, стали иностранцами» и что «они … были лишены важных прав … » (пункты 61 и 62 Отчета). Заключительные замечания КПЧ ООН содержат аналогичные замечания (см. пункты 225 выше). Правительство-ответчик не представило никаких контраргументов.
Принимая во внимание вышеизложенное, Суд считает, что нормативный характер и содержание обжалуемой меры сами по себе обеспечивают достаточные доказательства prima facie обоих элементов («повторение действий» и «официальная терпимость») предполагаемой административной практики, противоречащей Статья 8 Конвенции.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики в отношении системы отказа от российского гражданства в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

“Перемещение осужденных на территорию России”
- Заявления сторон

441. Государство-заявитель утверждало, что «значительное число осужденных было переведено в Российскую Федерацию … также имели место переводы лиц, содержащихся под стражей до суда». По их словам, «по состоянию на декабрь 2017 года более 4700 украинских заключенных были переведены из оккупированного Крыма в 69 исправительных учреждений на территории Российской Федерации, расположенных в 32 субъектах Российской Федерации. Украинские заключенные, а также члены их семей и родственники продолжают испытывать негативные последствия в результате таких переводов»(см. пункт 125 выше). Была сделана ссылка на информацию, содержащуюся в Отчете УВКПЧ за 2017 год (пункты 116-19 настоящего отчета).
Государство-ответчик не предоставило каких-либо конкретных комментариев по существу этой жалобы.

Оценка Суда

443. Прежде всего Суд отмечает, что государство-заявитель не подало эту жалобу в первоначальных заявлениях, несмотря на то, что такие переводы имели место в соответствующее время (см. пункты 116 и 117 Отчета УВКПЧ 2017 и пункт 272 Отчета о предварительном исследовании деятельности прокуратуры Международного уголовного суда за 2019 год; см. пункт 224 выше). Соответственно, она не является частью дела, первоначально переданного в Большую Палату в соответствии со статьей 30 Конвенции. Вопрос о переводе «осужденных» из Крыма на территорию Российской Федерации впервые был поднят в меморандуме правительства-заявителя перед Большой Палатой от 28 декабря 2018 года. Председатель впоследствии не уведомил об этом государство-ответчик.
Суд считает, что он не может на основании материалов дела определить приемлемость данной жалобы и что, следовательно, в соответствии с пунктом 1 правила 51, рассматриваемым в совокупности с пунктом 1 правила 71 Регламента Суда, необходимо уведомить об этой части жалобы государство-ответчик.
Суд также отмечает, что 10 августа 2018 года государство-заявитель подало еще одну межгосударственную жалобу (жалоба № 38334/18) против государства-ответчика с жалобой на административную практику в нарушение нескольких статей Конвенции. 27 августа 2018 года Председатель уведомил об этом деле государство-ответчик в соответствии с пунктом 1 Правилом 51 Регламента Суда.
Принимая во внимание значительное совпадение между жалобой о «переводе осужденных» по данному разделу и жалобой № 38334/18, Большая палата считает, что в интересах эффективного отправления правосудия необходимо объединение жалобы № 38334/18 с настоящей жалобой (№ 20958/14) в соответствии с пунктом 1 правила 42 в совокупности с пунктом 1 Правила 71 Регламента Суда. Как следствие, Суд считает целесообразным рассмотреть вопрос о приемлемости и по существу как жалобы о «переводе осужденных», так и жалобы № 38334/18 одновременно с рассмотрением дела по существу, поскольку он уполномочен делать это в «исключительных случаях» в соответствии с пунктом 2 статьи 29 Конвенции, и предложить государству-ответчику, при условии дальнейших указаний, представить свои замечания относительно приемлемости жалобы и существа данной части дела в соответствии с пунктом 3 Правила 51 и пунктом 1 Правила 58, рассматриваемыми вместе с пунктом 1 Правила 71.

“Произвольные рейды на частные дома”
- Заявления сторон

447. Государство-заявитель утверждало в этом отношении, что после 21 марта 2014 года российские власти и их доверенные лица в местной подчиненной администрации систематически нарушали указанные положения Конвенции. В этой связи государство-заявитель сослалось на несколько предполагаемых случаев незаконных обысков частных домов крымских татар, включая предполагаемые обыски домов г-на Исаева и г-на Мустафы Салмана (3 и 4 сентября 2014 г.), а также домов более десяти крымских татар в селе Журавки (2 апреля 2015 г.). Оно также упомянуло предполагаемый обыск сотрудниками Крымского ФСБ Российской Федерации дома журналистки Анны Андреевской (13 марта 2015 г.; см. пункт 132 выше). Также сделана ссылка на соответствующую информацию в отчете УВКПЧ за 2017 год.
Государство-ответчик не предоставило каких-либо конкретных комментариев по существу этой жалобы.

Оценка Суда

449. Суд отмечает, что согласно отчету УВКПЧ за 2017 год, было проведено «до 150 рейдов полиции и ФСБ» на дома и другие частные помещения, из которых не менее десяти были проведены 4 и 5 сентября 2014 года (см. Отчет). Кроме того, в отчете Комиссара за 2014 г. упоминается «ряд [таких] обысков» (пункт 21), а в отчете Human Rights Watch за 2014 год также отмечается обыск «десятков» частных домов в период с августа по октябрь 2014 года (см. пункты 228 и 231 выше). Эти цифры, которые государство-ответчик не оспаривало, могут рассматриваться на данной стадии судебного разбирательства как являющиеся доказательствами prima facie предполагаемого «повторения действий» по данному основанию в течение рассматриваемого периода. Критерии в отношении предполагаемого элемента «официальной терпимости» в административной практике, обсуждаемые в пункте 402 выше, также выполняются в отношении жалобы по этому пункту..
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по любым другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

Жалобы по Статье 9 Конвенции
451.Государство-заявитель жаловалось на существование административной практики преследования и запугивания религиозных лидеров, не принадлежащих к русской православной вере (в частности, украинских православных священников и имамов), в нарушение статьи 9 Конвенции. Как отмечалось в пункте 429 выше, их утверждения о «произвольных рейдах в места отправления религиозных обрядов» и «конфискации религиозной собственности» должны быть рассмотрены в этом разделе.
Статья 9 Конвенции гласит:

“1. Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в богослужении, обучении, отправлении религиозных и культовых обрядов.

Свобода исповедовать свою религию или убеждения подлежит лишь тем ограничениям, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах общественной безопасности, для охраны общественного порядка, здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других лиц.”
- Заявления сторон

453. Государство-заявитель сослалось на предполагаемые инциденты, в которых священники христианских конфессий, не связанных с Русской православной церковью, подвергались преследованиям или были вынуждены покинуть Крым. Греко-католические священники неоднократно подвергались угрозам и преследованиям, в результате чего четверо из шести из них покинули Крым (включая преподобного Богдана Костецкого и преподобного Николая Квича, последний также предположительно содержался под стражей в своей церкви 15 марта 2014 года по несколько часов; см. пункты 110 и 113 выше). Государство-заявитель также утверждали, что большинство из двадцати трех турецких имамов и учителей на полуострове покинули Украину по той же причине. Оно также утверждало, что имела место практика «незаконного отчуждения церквей и другой религиозной собственности» (см. пункты 110 (j), 113, 133 и 134 выше). Была сделана ссылка на соответствующую информацию в отчетах МПО, в частности, в отчете УВКПЧ за 2017 год, в отчете Комиссара за 2014 год и в отчете Human Rights Watch за 2014 год.
Государство-ответчик не предоставило каких-либо конкретных комментариев по существу жалоб по этому пункту.

Оценка Суда

455. Суд отмечает, что утверждения государства-заявителя по этому поводу согласуются с выводами, содержащимися в отчетах МПО. Последние относятся к «серии инцидентов», «ряду обысков» и «информационных беседах» с «множеством лиц» (утверждение, которое государство-ответчик, вероятно, признало в отношении преподобного Квича; см. пункт 196 выше), а также угрозы и преследование в отношении священников. Предполагаемыми жертвами этих инцидентов были «представители конфессий меньшинств», а именно священники христианских конфессий, не связанных с Русской православной церковью, имамы и другие приверженцы ислама. Оспариваемые действия, по заявлениям, произошли в 2014 году (например, захват и закрытие храмов Украинской православной церкви Киевского патриархата; обыски в восьми из десяти мусульманских религиозных школах (медресе); поджог мечети и дома, повреждение мусульманского кладбища и автомобиля, принадлежащего священнику, и конфискация религиозной литературы) якобы направлены против «религиозных сооружений», принадлежащих этим конфессиям. Предполагаемые последствия этих инцидентов заключались в том, что значительное количество министров и имамов покинуло Крым и что Украинская православная церковь Киевского патриархата потеряла контроль над значительным количеством принадлежащих ей церквей (см. пункты 137 и 140 Отчета УВКПЧ 2017 и пункты 21, 22 и 25 отчета Комиссара). Обвинения в запугивании и преследовании религиозных общин, включая нападения на Украинскую православную церковь, греко-католическую церковь и мусульманскую общину, также были отмечены в заключительных замечаниях СПЧ ООН от 2015 года (см. пункт 225 выше). Об утверждениях о «обысках мечетей и исламских школ» в 2014 году также сообщили НПО (см. пункты 231 выше).
По мнению Суда, вышеуказанные факты (рассматриваемые в контексте) и предполагаемый результат могут рассматриваться на данной стадии разбирательства как представляющие достаточные доказательства prima facie в поддержку предполагаемого «повторения действий» в рассматриваемый период.
Имеющиеся материалы указывают на нескольких предполагаемых виновных в оспариваемых действиях, а именно на «вооруженных сотрудников сил безопасности в масках», офицеров ФСБ, казаков и членов ССК, в отношении которых приводятся доводы, изложенные в пунктах 402 и 403 выше относительно предполагаемых. Аналогичным образом применяется терпимость со стороны как непосредственного руководства, так и вышестоящей инстанции. Представленные доказательства также показывают, что компетентные органы были особо предупреждены об обжалуемых действиях в то время. Это дополнительный элемент, свидетельствующий в пользу предполагаемой осведомленности со стороны вышестоящих властей (см. пункт 25 отчета Комиссара).
Вышеизложенное, в сочетании с отсутствием каких-либо контраргументов или примеров каких-либо мер, принимаемых в этом отношении государством-ответчиком, обеспечивает достаточное основание существования доказательств prima facie для элемента «официальной терпимости» в предполагаемой административной практике.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также отмечает, что эта часть жалобы не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

Жалобы по статье 10
460. Государство-заявитель жаловалось на существование административной практики с сопутствующим «подавление» нероссийских СМИ, включая закрытие украинских и крымскотатарских телеканалов, а также задержание, запугивание и изъятие материалов у международных журналистов.
Статья 10 Конвенции гласит:

“1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует Государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.”
462. Суд поочередно рассмотрит каждую жалобу по этой статье.
- “Притеснение не-российских СМИ, в том числе закрытие украинских и татарских телеканалов”
  - Заявления сторон

463. Государство-заявитель утверждало, что 1 марта 2014 года почти все украинские телеканалы в Крыму были заблокированы российскими вооруженными силами. В тот же день здание Центра журналистских расследований, агентства, базирующегося в Симферополе, которое занималось расследовательскими проектами и обучением журналистов, было взято штурмом и ненадолго занято ССК. Кроме того, 29 июня 2014 года местные провайдеры кабельного телевидения в Симферополе прекратили вещание крымскотатарских и украинских телеканалов, таких как «Интер», «1 + 1», «2 + 2», «5 канал», «ICTV», «Новый канал», «Новости 24», «НТН» и Рада и начали вещание российских телеканалов, таких как «НТВ», «Россия» и «Россия 24». По мнению государства-заявителя, пресечение деятельности независимых СМИ было важным инструментом российской «оккупации», которая представляла собой явное и систематическое нарушение статьи 10 Конвенции (см. пункты 114 и 115 выше). Они сослались, в частности, на соответствующую информацию, содержащуюся в Отчете УВКПЧ 2017, и другие связанные материалы.
Государство-ответчик не приняло участие в рассмотрении утверждений по данному основанию.

Оценка Суда

465. Суд отмечает, что имеющиеся материалы, в частности Отчет УВКПЧ 2017 (см. пункт 155-57 и 221 Отчета), позволяют предположить, что в марте 2014 года все украинские телеканалы были закрыты и что было запрещено распространение единственной украиноязычной газеты («Крымска»). Кроме того, некоторым средствам массовой информации на татарском языке было отказано в перерегистрации или в выдаче лицензий (и, соответственно, они прекратили свое существование). Как сообщил Роскомнадзор, официальный орган Российской Федерации по регулированию СМИ, на 1 апреля 2015 года — более чем через год после того, как Крым был признан в соответствии с российским законодательством в качестве субъекта Российской Федерации — только 232 средства массовой информации были уполномочены на осуществление деятельности, по сравнению с 3 000 СМИ, ранее зарегистрированными в соответствии с законодательством Украины. Предполагаемые нарушения свободы слова и информации, включая преследование средств массовой информации (проукраинских и крымскотатарских СМИ), также были отмечены, в частности, в Заключительных замечаниях СПЧ ООН от 2015 г. и Докладе Human Rights Watch за 2014 г. (см. пункты 225 и 231 выше).
Ввиду вышеупомянутых инцидентов, которые не оспаривались государством-ответчиком и которые, по всей видимости, явились результатом общей государственной политики, Суд считает, что имеются достаточные доказательства prima facie предполагаемой административной практики вмешательства в нероссийские СМИ за рассматриваемый период.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по любым другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

“Задержание, запугивание и изъятие материалов у международных журналистов”
- Заявления сторон

468В своем меморандуме к Большой Палате государство-заявитель сослалось на предполагаемые инциденты (о которых сообщили СМИ) 11 и 13 марта 2014 г., когда журналисты норвежской общественной телекомпании «NRK», итальянского телеканала «Sky TG24» и французской телекомпании «Canal+» были задержаны и подвергнулись угрозам со стороны вооруженных людей. Их оборудование и видеоматериалы были конфискованы (см. пункты 116-18 выше). Никаких других обвинений или инцидентов не было, и не было сделано никаких ссылок на какой-либо отчет МПО относительно данной жалобы.

Государство-ответчик утверждало, что журналист французского телевидения «Canal+», упомянутый государством-заявителем (и личность которого установлена), был задержан, поскольку он незаконно проник на территорию военной базы (параграф 196 выше). Никаких дополнительных комментариев предоставлено не было.

Оценка Суда

470. Суд отмечает, что утверждения государства-заявителя по этому поводу ограничивались лишь тремя предполагаемыми инцидентами, связанными с краткосрочным задержанием иностранных журналистов и изъятием их оборудования, которые произошли в первой половине марта 2014 года. В этой связи они сослались на статьи в СМИ, опубликованные в марте 2014 года. Никаких показаний потерпевших или свидетелей, ни каких-либо других доказательств в поддержку не предоставлено. Более того, не утверждалось, что межправительственные организации сделали какие-либо соответствующие выводы по данному разделу.
Ввиду вышеизложенного Суд считает, что доказательства, представленные в поддержку утверждений по данному разделу, не являются доказательствами prima facie для установления элемента «повторение действий» административной практики.
Соответственно, данная жалоба является неприемлемой на том основании, что не имеется достаточных доказательств prima facie, и она должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции.

Жалобы по Статье 11
473. Государство-заявитель жаловалось на существование административной практики с сопутствующим незаконным и дискриминационным запретом публичных собраний и проявлений поддержки Украины или крымскотатарской общины, а также запугивания и произвольного задержания организаторов демонстраций.
Статья 11 Конвенции гласит:

“1. . Каждый имеет право на свободу мирных собраний и на свободу объединения с другими, включая право создавать профессиональные союзы и вступать в таковые для защиты своих интересов.

Осуществление этих прав не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности или защиты прав и свобод других лиц. Настоящая статья не препятствует введению законных ограничений на осуществление этих прав лицами, входящими в состав вооруженных сил, полиции или административных органов Государства.”
- Заявления сторон

475. Государство-заявитель утверждало, что с 1 марта 2014 года прошли мирные акции протеста, направленные на поддержку территориальной целостности Украины. Однако протестующие часто подвергались преследованиям, запугиванию и нападениям со стороны членов ССК. В этой связи оно ссылалось на предполагаемые инциденты 6 и 9 марта 2015 года, когда несколько человек были задержаны и содержались под стражей в течение нескольких часов в связи с их участием в массовом митинге противников отделения Крыма от Украины и использованием ими украинской символики во время массового митинга, посвященного годовщине дня рождения Тараса Шевченко. В подтверждение своих утверждений государство-заявитель опиралось на показания свидетелей (см. пункты 119 и 123 (e) и (f) выше), а также на соответствующие выводы в Отчете УВКПЧ за 2017 год (см. пункты 147-52 Отчета).
Государство-ответчик не представило никаких аргументов относительно этой жалобы.

Оценка Суда

477. Суд считает, что имеющиеся доказательные материалы, которые не были оспорены государством-ответчиком, обеспечивают достаточные доказательства prima facie в течение рассматриваемого периода в отношении элемента «повторения действий» административной практики, как это определено в прецедентной практике Суда. В этой связи следует отметить выводы, содержащиеся, в частности, в Отчете УВКПЧ 2017 о нормативном характере обжалуемых мер, которые являются результатом общей государственной политики. Они также предоставляют достаточные доказательства (в соответствии с требуемым стандартом) предполагаемого элемента «официальной терпимости» административной практики, заявленной в этом разделе.
Вышеизложенных доводов достаточно для того, чтобы Суд пришел к выводу на данной стадии разбирательства, что имеющиеся материалы, рассматриваемые в целом, обеспечивают достаточное основание для убедительных доказательств административной практики в течение рассматриваемого периода в нарушение статьи 11 Конвенции.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по любым другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

Жалобы по Статье 1 Протокола № 1
480. Государство-заявитель жаловалось на существование административной практики экспроприации имущества без компенсации у украинских солдат, гражданских лиц и частных предприятий.
Статья 1 Протокола № 1 к Конвенции гласит:

“Каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права.

Предыдущие положения не умаляют права Государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов.”

Заявления сторон

482. Государство-заявитель утверждало, что «имела место национализация … частной собственности, а также случаи незаконного изъятия собственности» и сослалось на два дела, по которым Международный суд в Гааге вынес решение (в 2018 году) в пользу частных компаний и коммерческого банка соответственно, которые предъявили иск государству-ответчику о принудительном отчуждении их собственности в Крыму (см. пункты 136-38 выше). Они также полагались на соответствующие выводы МПО.
Государство-ответчик не представило никаких контраргументов.

Оценка Суда

484. По мнению Суда, регулятивный характер обжалуемых мер и их широкое применение, как описано в отчетах МПО (см. пункты 16 и 170-75 Отчета УВКПЧ за 2017 год, в которых указывается «крупномасштабное отчуждение государственной и частной собственности»; пункт 35 Отчета Комиссара; и пункты 67 и 70 Отчета Бюро по демократическим институтам и правам человека и Верховного Комиссара по делам национальных меньшинств за 2015 год, в которых отмечается, что «бесчисленное множество других государственных и частных объектов, как сообщается, также было конфисковано в соответствии с недавно принятым законодательством»), предоставляют достаточные доказательства prima facie административной практики национализации «собственности гражданских лиц и частных предприятий» в течение рассматриваемого периода. Эти отчеты МПО дополнительно подтверждаются рядом арбитражных решений, вынесенных в соответствии с Соглашением между Правительством Российской Федерации и Кабинетом Министров Украины о поощрении и взаимной защите инвестиций от 27 ноября 1998 г. (см., в частности, Everest Estate LLC и другие против Российской Федерации (Дело Международного суда в Гааге № 2015-36, 2 мая 2018 г.) и Публичное акционерное общество «Государственный сберегательный банк Украины» (ОАО «Ощадбанк») против Российской Федерации (Дело Международного суда в Гааге № 2016-14, 26 ноября 2018 г.); см. пункт 29 (xxiii) выше).
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по любым другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.
С другой стороны, государство-заявитель не представило никаких доказательств предполагаемой практики национализации «собственности украинских солдат» в течение рассматриваемого периода. Никаких подобных выводов нельзя сделать и из отчетов МПО. При таких обстоятельствах нельзя утверждать, что этот конкретный аспект жалобы соответствует доказательному порогу (prima facie), необходимому на стадии приемлемости.
Соответственно, данная жалоба является неприемлемой на том основании, что отсутствуют доказательства prima facie, и должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции.

Жалобы по Статье 2 Протокола № 1
488. Государство-заявитель жаловалось в этом разделе на «подавление украинского языка в школах и преследование украиноязычных детей в школе».
Статья 2 протокола № 1 к Конвенции гласит:

“Никому не может быть отказано в праве на образование. Государство при осуществлении функций, которые оно принимает на себя в области образования и обучения, уважает право родителей обеспечивать такое образование и такое обучение, которые соответствуют их религиозным и философским убеждениям.”

Заявления сторон

490. Государство-заявитель утверждало, что «подавление образования на украинском и татарском языках было ключевой целью российской оккупации». По их словам, «до вторжения» в Крыму было семь школ с украинским языком обучения и пятнадцать школ с крымскотатарским языком обучения. Кроме того, было 500 школ, в которых некоторые классы обучались на украинском языке, и множество государственных школ, в которых крымскотатарские учащиеся могли обучаться на своем родном языке. К концу 2014 года некоторые формы обучения на украинском языке были доступны только в двадцати средних школах. Постановлением от 30 декабря 2014 года власти Крыма утвердили «Государственную программу развития образования и науки в Республике Крым на 2015-2017 годы», которая не предусматривала доступ к образованию на родном языке человека.
Они также утверждали, что детей и их родителей преследовали за то, что они говорили на украинском языке или демонстрировали явно проукраинскую позицию. Офицеры ФСБ посещали школы и требовали от учителей назвать имена детей, которые публично говорили на украинском языке. Родители были предупреждены властями об опасности преследования «за сепаратизм» (см. пункт 140 выше). Ссылка на соответствующие выводы сделана в Отчете УВКПЧ за 2017 год.
Государство-ответчик отрицало утверждения по этому поводу, утверждая, что образование как на крымскотатарском, так и на украинском языках предлагалось наряду с обучением на русском языке. «Незначительные изменения», которые произошли в доле школьного населения, обучающегося на разных языках, отразили изменения спроса на фоне недавней напряженности.

Оценка Суда

493. Суд осознает очевидную формальную защиту, которая на основании пункта 1 ст. 10 и пункта 2 статьи 19 «Конституции Республики Крым» 2014 года предоставляется в отношении использования украинского и крымскотатарского языков. Однако Суд принимает к сведению выводы относительно фактического положения в соответствующее время, изложенные в Отчете УВКПЧ за 2017 год (пункты 195-200). Как указано в этом отчете, количество студентов, получивших образование на украинском языке, «резко сократилось» за рассматриваемый период, а именно с 12 694 студентов в 2013/14 учебном году до 2 154 в 2014/15 учебном году. С 2013 года аналогично уменьшилось количество украинских школ (с семи до одной) и количество классов (с 875 до 28). Более того, к концу 2014 года «украинский язык как язык обучения был исключен из университетского образования в Крыму». Эти цифры не могут рассматриваться как «незначительные», вопреки аргументу государства-ответчика. Кроме того, утверждения государства-заявителя об угрозах и преследованиях в связи с использованием украинского языка в контексте образования также были отмечены в этом отчете. Факты свидетельствуют о том, что в результате всего вышеперечисленного «образование на украинском языке в Крыму практически исчезло» (см. Пункт 17 Отчета УВКПЧ за 2017 г.).
Из имеющихся материалов далее следует, что рассматриваемая ситуация возникла в результате введения в Крыму стандартов образования Российской Федерации в рамках политики государства-ответчика. Государство-ответчик не представило никаких аргументов для оспаривания этого утверждения. В таких обстоятельствах, учитывая, что предполагаемая административная практика по данному пункту была основана на нормативных мерах (соответствующий фактор для элемента «официальной терпимости»), которые, очевидно, применялись на всех уровнях образования («повторение действий»), Суд считает, что имеется достаточно доказательств prima facie предполагаемой практики в отношении использования украинского языка в Крыму в течение рассматриваемого периода.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также отмечает, что эти жалобы не являются неприемлемыми по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, они должны быть объявлены приемлемыми.

Жалобы по Статье 2 Протокола № 4
496. Жалоба государства-заявителя по этому поводу касается строительства и обеспечения соблюдения «незаконной границы» на административной границе с материковой частью Украины.
Статья 2 Протокола № 4 к Конвенции гласит:

Статья 2 Протокола № 4

“1. Каждый, кто на законных основаниях находится на территории какого-либо Государства, имеет в пределах этой территории право на свободу передвижения и свободу выбора местожительства.

Каждый свободен покидать любую страну, включая свою собственную.
Пользование этими правами не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности или общественного спокойствия, для поддержания общественного порядка, предотвращения преступлений, охраны здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других лиц.
Права, признанные в пункте 1, могут также, в определенных районах, подлежать ограничениям, вводимым в соответствии с законом и обоснованным общественными интересами в демократическом обществе.”
- Заявления сторон

498. Правительство-заявитель утверждало, что «политика России по укреплению своего пограничного контроля с целью включения Крыма привела к необоснованным ограничениям свободы передвижения в Крым и из Крыма … ». Оно также сослалось на соответствующие отрывки из Отчета УВКПЧ за 2017 год.
Правительство-ответчик не предоставило каких-либо конкретных комментариев по существу этой жалобы.

Оценка Суда

500. Суд отмечает, что утверждения государства-заявителя по этому пункту касаются предполагаемых ограничений свободы передвижения между Крымом и материковой Украиной в результате фактического преобразования государством-ответчиком линии административной границы в государственную границу (между Российской Федерацией и Украиной. Соответственно, они подлежат рассмотрению в соответствии с пунктом 1 статьи 2 Протокола № 4 к Конвенции. Они не оспаривались государством-ответчиком и, кроме того, были подтверждены, среди прочего, в пунктах 123-27 и 223 Отчета УВКПЧ за 2017 год. Суд отмечает, что фактическое преобразование государством-ответчиком линии административной границы в государственную границу является прямым следствием Договора о присоединении от 18 марта 2014 г., в соответствии с которым Крым и город Севастополь были в соответствии с российским законодательством признаны в качестве субъектов Российской Федерации (см. пункт 209 выше).
Суд повторяет, что вопрос о законности с точки зрения международного права вхождения Крыма в состав Российской Федерации и его последующего правового статуса после этого выходит за рамки данного дела (см. пункт 244 выше).
В любом случае, по мнению Суда, нормативный характер обжалуемой меры и ее общее применение ко всем заинтересованным лицам представляют собой доказательства prima facie предполагаемой практики в соответствии с данным разделом.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также считает, что эта жалоба не является неприемлемой по любым другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой.

Жалобы по Статье 14, взятой в совокупности со Статьями 8, 9, 10, 11 Конвенции и Статьей 2 Протокола № 4 к Конвенции
504. Государство-заявитель жаловалось на дискриминационные правовые и административные меры в отношении крымскотатарского населения. Как отмечено в пункте 234 выше, эти жалобы подлежат рассмотрению в соответствии со статьей 14 Конвенции.
Статья 14 Конвенции гласит:

“Пользование правами и свободами, признанными в настоящей Конвенции, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или по любым иным признакам.”

Заявления сторон

506. Утверждения государства-заявителя по этому поводу касались частых вызовов крымских татар в полицию и прокуратуру Крыма; возбуждение уголовных дела против крымских татар; запрет на трансляцию крымскотатарских телеканалов; и запрет публичных собраний (см. пункт 141 выше). Оно также жаловалось на то, что предполагаемые ограничения свободы передвижения в результате преобразования административной границы между Крымом и материковой Украиной в государственную границу затронули «особенно крымскотатарское население». В этой связи упоминалось несколько случаев, когда крымским татарам запрещался въезд на территорию Крыма в течение нескольких лет (см. пункт 139 выше, также отмеченный в пункте 21 доклада Комиссара). В поддержку они опирались, в частности, на Резолюцию ПАСЕ 2133 (2016) (пункт 8), а также на информацию, содержащуюся в отчетах МПО и некоторых местных НПО, а также на статьи в СМИ.
Государство-ответчик не представило никаких контраргументов по существу жалоб по этому пункту.

Оценка Суда

508. Суд считает заслуживающим внимания совпадение выводов межправительственных и неправительственных организаций в отношении основных утверждений по данному пункту. В соответствующих отчетах содержится информация о том, против крымских татар в Крыму велось «особенное преследование» (см., например, параграф 12 отчета УВКПЧ за 2017 год и отчет Human Rights Watch). В этой связи они ссылаются на «носящий характер вмешательства» (или «инвазивные») обыски частных владений, мечетей и исламских школ, которые «непропорционально» затронули крымскотатарскую общину и, как утверждается, проводились «вооруженными сотрудниками сил безопасности в масках», а именно «местной полицией и ФСБ России, а также [десятками] неустановленных вооруженных людей в масках» (см., например, пункт 12 отчета УВКПЧ за 2017 год, пункт 21 отчета Комиссара и отчет Human Rights Watch). Точно так же они приходят к выводу, что преследование (со стороны прокуратуры Крыма и ФСБ России) и закрытие СМИ «непропорционально» коснулось крымских татар (пункт 221 отчета УВКПЧ за 2017 год и отчета Human Rights Watch), как и в случае с предполагаемым запретом крымским татарам проводить массовые собрания, а также санкции, наложенные на крымских татар в связи с этим (аресты, допросы, штрафы; см. пункт 152 отчета УВКПЧ за 2017 год). Аналогичные соображения применимы и к предполагаемому существованию административной практики, связанной со свободой передвижения крымских татар (см. пункты 9 и 127 Отчета УВКПЧ за 2017 год, пункт 21 Доклада Комиссара и пункт 23 (e) Заключительных замечаний СПЧ ООН). СПЧ ООН в своих заключительных замечаниях от 2015 года рекомендовал правительству-ответчику обеспечить, чтобы «крымские татары [не] подвергались дискриминации и притеснениям» (см. пункт 225 выше). Кроме того, ПАСЕ заявил, что «совокупный эффект репрессивных мер [был] угрозой самому существованию татарской общины как отдельной этнической, культурной и религиозной группы» (см. пункт 8 Резолюции 2133 (2016); см. пункт 215 выше). Наконец, Суд отмечает, что в недавнем решении от 8 ноября 2019 года МС объявил приемлемыми аналогичные жалобы, которые государство-заявитель подало против государства-ответчика в соответствии с Международной конвенцией о ликвидации всех форм расовой дискриминации (см. пункт 223 выше).
По мнению Суда, доступные материалы обеспечивают достаточное основание prima facie для предполагаемых «повторных действий» в течение рассматриваемого периода и «официальной терпимости» (по причинам, выдвинутым в отношении жалоб, поданных в соответствии со статьями 8, 9, 10 и 11 Конвенции), и, следовательно, для существования административной практики.
Соответственно, возражение государства-ответчика о том, что отсутствуют доказательства prima facie предполагаемой административной практики по этому пункту в течение рассматриваемого периода, отклоняется. Суд также отмечает, что эти жалобы не являются неприемлемыми по каким-либо другим основаниям, перечисленным в пунктах 1 и 4 статьи 35 Конвенции. Следовательно, они должны быть объявлены приемлемыми.

нА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД БОЛЬШИНСТВОМ ГОЛОСОВ

Отменяет обеспечительную меру, предписанную сторонам 13 марта 2014 года в отношении Крыма в соответствии с правилом 39 Регламента Суда;
Постановляет,что факты, обжалуемые государством-заявителем, подпадают под «юрисдикцию» Российской Федерации по смыслу статьи 1 Конвенции, и отклоняет предварительное возражение государства-ответчика относительно несовместимости ratione loci с положениями Конвенции и Протоколов к ней в этом отношении;
Отклоняет предварительное возражение государства-ответчика о том, что жалоба «не соответствует требованиям приемлемой жалобы»;
Постановляет, что правило об исчерпании внутренних средств правовой защиты не применимо в обстоятельствах дела и, соответственно, отклоняет предварительные возражения государства-ответчика о неисчерпании внутренних средств правовой защиты;
Объявляет приемлемыми без ущерба для существа жалобы государства-заявителя в отношении рассматриваемого периода, касающегося:
- предполагаемое существование административной практики насильственных исчезновений и отсутствие эффективного расследования предполагаемого существования такой административной практики в нарушение статьи 2 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики жестокого обращения в нарушение статьи 3 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики незаконного задержания в нарушение статьи 5 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики распространения законодательства Российской Федерации на Крым и вытекающий из этого эффект, что с 27 февраля 2014 года суды в Крыму не могут считаться «созданными на основании закона» по смыслу статьи 6 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики незаконного навязывания российского гражданства (в отношении системы отказа от российского гражданства) в нарушение статьи 8 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики произвольных обысков частных домов в нарушение статьи 8 Конвенции;
- предполагаемое наличие административной практики в связи с преследованием и запугиванием религиозных лидеров, не соответствующих русской православной вере, произвольными рейдами в места отправления культа и конфискацией религиозной собственности в нарушение статьи 9 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики пресечения деятельности нероссийских СМИ в нарушение статьи 10 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики запрещения публичных собраний и демонстраций поддержки, а также запугивания и произвольного задержания организаторов демонстраций в нарушение статьи 11 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики экспроприации имущества без компенсации у гражданских лиц и частных предприятий в нарушение статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики подавления украинского языка в школах и притеснения украинско-говорящих детей в школе в нарушение статьи 2 Протокола № 1 к Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики ограничения свободы передвижения между Крымом и материковой частью Украины, в результате фактического преобразования (государством-ответчиком) линии административной границы в государственную границу (между Российской Федерацией и Украиной) в нарушение статьи 2 Протокола № 4 к Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики в отношении крымских татар в нарушение статьи 14 Конвенции в совокупности со статьями 8, 9, 10 и 11 Конвенции;
- предполагаемое существование административной практики в отношении крымских татар в нарушение статьи 14 Конвенции в совокупности со статьей 2 Протокола № 4 к Конвенции;
Решает уведомить государство-ответчик о жалобе на предполагаемое перемещение «осужденных» на территорию Российской Федерации в нарушение статьи 8 Конвенции в соответствии с пунктом 1 правила 51 в совокупности с пунктом 71 правила 71 1 Регламента Суда;
Решает объединить жалобу № 38334/18 с настоящей жалобой, в соответствии с пунктом 1 правила 42, рассматриваемым вместе с пунктом 1 правила 71 Регламента Суда, и для рассмотрения, в порядке исключения, приемлемости и существа поданных в Суд жалоб вместе с вышеупомянутой передачей жалобы по поводу перемещения «осужденных» одновременно с рассмотрением дела по существу в соответствии с пунктом 2 статьи 29 Конвенции, и предложить правительству-ответчику представить свои замечания относительно приемлемости и существа этой части жалобы в соответствии с пунктом 3 Правила 51 и пунктом 1 Правила 58 в совокупности с пунктом 1 Правила 71;
Объявляет оставшуюся часть жалобы № 20958/14 неприемлемой.

Совершено на английском и французском языках и оглашено во Дворце прав человека в Страсбурге 14 января 2021 года.

Серен Пребенсен Роберт Спано
Заместитель Секретаря Председатель

Сергей Охотин

Руководителя Центра помощи для желающих обратиться в ЕСПЧ

Задать вопрос

Постановление ЕСПЧ «Украина против России» от 14.01.2021 года полный текст решения на русском языке.

Оставьте комментарий Отменить ответ